Особое значение в переосмыслении ленинградской трагедии в немецком обществе сыграли работы Й. Ганценмюллера. Скрупулезное исследование стратегии нацистской Германии в битве за Ленинград, проведенное на основе самого широкого круга немецких архивных источников, подвело черту под периодом забвения блокады Ленинграда, остававшейся неизвестной для значительной части немецкой политической элиты. Внимание автора фундаментальной монографии[20] было приковано не только к планам нацистского руководства и вермахта в военные месяцы 1941 г. и в период первой блокадной зимы, но и летом 1942 г., когда Гитлер совместно с главным командованием сухопутных войск, командованием группы армий «Север» в присутствии финского генерала П. Талвела санкционировал новую операцию против Ленинграда под кодовым названием «Северное сияние». Цель этой операции оставалась прежней — уничтожение защитников и населения Ленинграда. На состоявшемся в ставке Гитлера в Виннице 23 августа 1942 г. совещании была избрана та же тактика истребительной войны против города: массированные удары с воздуха в течение трех дней, а затем столь же продолжительные артиллерийские обстрелы из тяжелых орудий должны были уничтожить все важнейшие объекты в Ленинграде, отвечающие за жизнеобеспечение и обороноспособность. По словам Гитлера, операция против Ленинграда должна была стать «самым крупным фейерверком в мировой истории».[21] Генерал Йодль резюмировал задачи, стоявшие перед 11-й немецкой армией: 1) совместно с финнами полностью окружить Ленинград, 2) потом его уничтожить.[22] Как известно, в результате мощного упреждающего удара Красной Армии этот план был сорван.
Кроме того, 70-летию начала блокады Ленинграда один из крупнейших немецких журналов Osteuropa посвятил специальный выпуск, в который вошли более 20 статей российских, немецких, финских, американских и британских историков, а также архивные документы, которые представили битву за Ленинград не только в военно-стратегическом и политическом контексте второй мировой войны, но, прежде всего, отразили человеческое измерение блокады, страдания, выпавшие на долю ленинградцев, показали медицинские и демографические последствий блокады, а также рассмотрели проблему формирования памяти о блокаде и ее художественное осмысление.[23]
Наконец, вышедшие одна за другой несколько монографий и сборников документов на английском языке о ленинградской трагедии[24] довершили формирование той атмосферы, когда дальнейшее замалчивание или затушевывание ленинградской трагедии политиками было бы невозможно. Немалую роль в этом сыграли и российские историки.
Отечественная историография блокады до недавнего времени развивалась в общих рамках советской литературы о Великой Отечественной войне. Рассматривая историографию советского общества, прежде всего, как смену исследовательских парадигм, мы можем констатировать, что вся литература о блокаде Ленинграда до конца существования СССР определялась господствовавшей коммунистической идеологией и той или иной степенью либеральности режима, позволявшего в отдельные периоды историкам браться за новые доселе запретные темы. Однако, существенным отличием работы отечественных (главным образом, ленинградских) историков, было то, что им удалось в мельчайших деталях раскрыть эпическую сторону битвы за город, показать героизм и трагедию Ленинграда.
В период войны в СССР предпринимались все усилия для того, чтобы ни до внутреннего, ни до внешнего читателя информация о страданиях ленинградцев не доходила. Вполне естественно, что проблема негативных настроений в осажденном городе и среди защитников Ленинграда за исключением ряда публикаций начальника Управления НКВД П.Н. Кубаткина не поднималась. Первые публикации о голоде, политическом контроле, в частности, о борьбе с немецкой пропагандой, появились еще в годы войны на страницах ленинградской периодической печати. В них раскрывались цели подрывной деятельности противника, ее формы и методы. Перед читателями на эти темы выступали руководители партийных органов, военачальники, ученые и писатели. Начальник Управления НКВД П.Н. Кубаткин рассказывал о противодействии немецким спецслужбам.
В соответствии с приказом заместителя наркома обороны от 12 декабря 1944 г. все имевшиеся в 7-м отделе Политуправления фронта документальные материалы немецких оккупационных учреждений и вся распространявшаяся ими агитлитература были переданы в архивный отдел УНКВД ЛО и были недоступны для исследователей. В феврале 1944 г. в связи с приказанием начальника Управления НКГБ ЛО из райкомов партии и архивов предприятий и учреждений были изъяты и переданы в Большой дом документы, в которых содержался план проведения специальных мероприятий на случай вынужденной сдачи города.[25] Таким образом, одна из наиболее секретных операций органов госбезопасности, демонстрировавшая весь драматизм борьбы за Ленинград, была засекречена на многие десятилетия.
К военному времени также относится появление первых работ о воздействии блокады на психику населения Ленинграда, включая появление негативных настроений. К сожалению, результаты исследований, проведенных в период блокады сотрудниками института им. В.М. Бехтерева, были использованы лишь почти 60 лет спустя после их появления.
Значение подготовленной в январе 1943 г. Б.Е. Максимовым рукописи «Некоторые наблюдения над течением депрессивных состояний в условиях осажденного города» состоит в том, что в ней впервые была предпринята попытка выявить основные группы факторов, которые оказывали воздействие на психику и настроения ленинградцев. Автор рукописи вел полемику с теми специалистами, кто видел в поведении ленинградцев «синдром эмоционального паралича», «апатичного расслабления» и «отупения бойцов».[26]
После окончания войны характер историографии не менялся до 1948 г. Резкое изменение конъюнктуры произошло в 1948-49 гг. Смерть Жданова и последовавшее затем так называемое «ленинградское дело» полностью изменили обстановку. О роли города и его руководства в годы Великой Отечественной войны предпочитали не говорить вообще. «На долгих 10 лет, — писал А.Р. Дзенискевич, — тема героической обороны Ленинграда практически была исключена из историографии Великой Отечественной войны».
Лишь в конце 1950-х — начале 1960-х гг. началась публикация научных работ, посвященных обороне Ленинграда, в которых приводились отдельные факты о политическом контроле, быте и развитии настроений в период блокады. В монографии А. В. Карасева были приведены некоторые факты о деятельности спецбригад, занимавшихся противодействием немецкой пропаганде, а также борьбой с паническими слухами.
Б.Г. Малкин, опираясь на документы Ленинградского партийного архива, впервые специально рассмотрел вопросы развития религиозных настроений в городе в военные месяцы 1941 г., а также затронул проблему борьбы с антисоветскими слухами и настроениями. Хотя в работах этого периода комплексно не рассматривались вопросы, связанные с настроениями в условиях битвы за Ленинград, они ввели в научный оборот значительное число документов и воспоминаний.
Годы хрущевской «оттепели» благотворно повлияли на изучение блокады Ленинграда. В коллективной монографии «На защите Невской твердыни» нашли свое отражение основные достижения историков, занимавшихся изучением блокады. К их числу относятся и проблема изменения настроений под воздействием различных факторов, включая пропаганду противника. Авторам монографии удалось использовать некоторые документы и материалы из партийных и государственных архивов, правда, без соответствующих ссылок.
В 1965 г. была опубликована статья В.М. Ковальчука и Г.Л. Соболева «Ленинградский реквием»[27], в которой наиболее глубоко рассматривалась проблема потерь в Ленинграде в период войны и блокады. По сути, это была первая попытка пересмотра официальной версии численности жертв, нашедшей отражение, в частности, в материалах Нюрнбергского процесса. Очевидно, что проделанная авторами статьи работа выходила далеко за пределы данной темы. Поэтому не случайно, что уже в 1967 г. вышел в свет пятый том «Очерков истории Ленинграда», который был подготовлен Ленинградским отделением Института истории АН СССР.
Для трудов этого периода (как, впрочем, и для работ вплоть до периода перестройки) характерной чертой была схожая структура всех публикаций о блокаде. В их основе был хронологический принцип изложения, который нашел свое отражение в названиях глав («на дальних подступах», «на защиту Ленинграда», «прифронтовой город», «штурм отбит», «начало блокады», «холодная зима», «помощь Большой земли», «вторая блокадная зима», «Ленинград в 1943»; «великая победа под Ленинградом», «восстановление города-героя»). Немало и полных текстологических совпадений в разных работах. Это было связано не только с тем, что круг авторов, писавших о блокаде, был весьма ограничен, но и с цензурными ограничениями. Отстояв в Главлите право на публикацию той или иной мысли, их авторы предпочитали подчас не рисковать, готовя новый сборник или коллективную монографию. В целом же, переходившие из книги в книгу заголовки и идеи с неизбежностью «застревали» в сознании читателей, задавая ориентиры для формирования памяти о блокаде Ленинграда.
В «Очерках истории Ленинграда» в годы войны впервые комплексно рассмотрены проблемы здравоохранения, а также культурной и научной жизни в блокированном городе. Ленинградские историки убедительно показали, что город не только выживал, но и созидал в нечеловеческих условиях. Кроме того, авторы «Очерков» восстановили картину тягот и лишений, которые выпали на долю горожан в период блокады, особенно зимой 1941-42 гг., и с максимально возможной в условиях жесткой цензуры объективностью рассказали о настроениях населения. В частности, авторы главы о первых ме