В опровержение свидетельств Опперпута в брошюре 1921 года о причастности польского Генштаба к диверсионно-террористической деятельности против советской власти Рудин выдвинул свою версию случившегося. Он сообщил, что Уппенинс носился с какими-то проектами организации террористических актов и для обеспечения необходимых средств получил в одном учреждении[266] разрешение на приобретение наркотиков. Этот документ он использовал впоследствии для доказательства того, что русские антисоветские организации в своих планах имели намерение заняться массовым отравлением красноармейцев.
В рассказе Рудина снова промелькнул эпизод, упомянутый им год назад в статье о Савинкове, а именно попытка Опперпута подговорить его отправиться с ним на советскую территорию:
Одному из офицеров Савинковской организации Уппенинс предлагал поехать с ним, причем гарантировал полную безопасность на территории России. Только по случайным причинам эта поездка не состоялась[267].
Статья заканчивалась отчетом о решении созвать в Варшаве к 15 июня 1921 года съезд представителей всех отделений Народного Союза в России. Но в день открытия съезда пришло сообщение об аресте Селянинова по дороге на съезд и его заключении в минском ЧК. После этого никаких сведений об Уппенинсе к Савинкову не поступало. И лишь в августе 1921 года, когда в советской прессе появились извещения о массовых арестах и казнях савинковцев в Смоленске, Гомеле, Минске, стало ясно, что имело место предательство Уппенинса. Полным подтверждением этого стала его брошюра 1922 года. Конец второй статьи гласил:
Ныне этот герой снова оказался впутанным в аналогичную историю и совершил очередное предательство ряда монархических организаций[268].
В свое время, осенью 1921 года, брошюра Селянинова-Опперпута прошла без рецензий и критического разбора в прессе. Статьи, напечатанные в Сегодня 12–13 мая 1927 года, как бы восполняли этот пробел. Они не сообщали каких бы то ни было новых фактов, просто противопоставив данной в брошюре интерпретации событий другую, альтернативную, направленную на констатацию провокаторской подоплеки всей деятельности Опперпута.
В освещение бегства Опперпута Сегодня вступило на несколько дней позже Последних Новостей, но оказалось поглощенным им глубже, чем любая другая газета русского Зарубежья. Нигде не было отведено ему так много места, как в этой рижской газете. 17 мая она отдала целый подвал письму Опперпута в редакцию, отвечавшему на первоначальную заметку, появившуюся в Париже и Риге 5 и 9 мая. Приводим целиком редакционную преамбулу и текст этого письма:
Недавно в «Сегодня» опубликованы были данные о крупном советском провокаторе Эдуарде Опперпуте.
Вчера нами из Гельсингфорса получено было письмо от Эдуарда Опперпута, текст которого приводим ниже.
В общем Опперпут не опровергает появившихся в «Сегодня» разоблачений. Значительная часть письма Опперпута вызывает явное недоумение. Все же считаем нужным опубликовать полностью это письмо как материал для характеристики разрушительной работы ГПУ за границей. Что же касается оценки деятельности советского провокатора Опперпута-Селянинова-Упенинса, то мы к ней еще вернемся, когда в печати появятся обещанные им разоблачения.
М. Г. г. редактор!
Ввиду появления в вашей газете от 9 мая с. г. статьи «Советский Азеф» прошу не отказать предоставить место на стран. «Сегодня» нижеследующим разъяснениям:
Ночью 13 апреля я, Эдуард Опперпут, проживающий в Москве с марта 1922 года под фамилией Стаунитц и состоявший с того же времени секретным сотрудником Контрразведывательного отдела ОГПУ (КРООГПУ), бежал из России, чтобы своими разоблачениями раскрыть всю систему работы ГПУ и тем принести посильную пользу Русскому Делу.
Чтобы доказать, что мой побег и выступление против моих вчерашних хозяев явились логическим выводом из цепи предшествовавших событий, потребовалось бы слишком много места и времени. На этом вопросе я остановлюсь когда-нибудь в будущем. Мы все видали случаи, когда без видимых внешних причин выздоравливали безнадежно больные. Допустите, что и сейчас имел место такой случай. Это будет проще, понятнее и легче.
Немедленно по прибытии на иностранную территорию я не только открыл свое прошлое, но в тот же день установил связь с соответствующими представителями ряда иностранных государств, чтобы раскрыть им работу ГПУ и заручиться их поддержкой для разгрома его агентуры. ГПУ тотчас изъявило согласие на уплату мне единовременно 125,000 рублей золотом и пенсии 1000 руб. в месяц при условии, что я к разоблачениям не приступлю. Я дал на это мнимое согласие, дав гарантии и соответствующим лицам, что все переведенные суммы будут мною передаваться организациям, ведущим активную борьбу с советским правительством. Двумя телеграммами ГПУ подтвердило высылку денег нарочным, однако они мне доставлены не были, и полагаю, что причиной этому были поступившие в ГПУ сообщения, что главнейшие разоблачения мною уже сделаны.
Возвращаясь к статье «Советский Азеф», ввожу в нее некоторые коррективы.
1) После побега из СССР я нигде задержан не был, ибо сам явился к соответствующим властям.
2) Никогда получить визу в Англию я не пытался и на предложения разных лиц устроить мне возможность проезда в Западную Европу пока отвечал отказом.
3) К моменту слушания дела Бориса Савинкова полк. Гнилорыбов уже был расстрелян ГПУ, а я на процессе не присутствовал вовсе, что могут подтвердить допущенные на процесс иностранные корреспонденты и в чем можно убедиться, просмотрев опубликованный стенографический отчет о процессе Бориса Савинкова. Да и какие вообще нужны были показания против Б. Савинкова, когда он сам «каялся» во всех своих прегрешениях против советской власти. К поимке Савинкова я также никакого отношения не имел и об ней узнал в день суда над Савинковым[269]. Но этот вопрос уже достаточно ясно освещался в прессе, и все детали этого дела известны близким к Борису Савинкову лицам, у коих остался его архив.
4) Выдавать в 1921 году савинковскую организацию я не мог уже по одному тому, что до моего ареста уже были арестованы все ответственные работники Западной Областной Организации и сам я попал в засаду на явочной квартире областного комитета. Мне фактически только пришлось подтвердить те данные, которые об организации уже имелись у ВЧК. Я не отрицаю, что тоже каялся в своих прегрешениях перед советской властью, но разве это не участь всех попавших в ГПУ, разве по этому пути не были вынуждены пойти: старый террорист Борис Савинков, ген. Тютюник, проф. Таганцев, профессора Киевского Центра Действия, вождь партизанов Юга России Крук, вожди национального центра и т. д. Не было еще человека, котор. ВЧК и ГПУ не заставили бы «исповедываться и каяться», если они этого хотели. Для этого средств у них более чем достаточно. Поэтому не бросайте камнями в нас, а обратите их против тех, кто вынудили нас к этому. Спокойным и более чутким отношением к бежавшим из советского рая вы только поможете вскрыть все язвы советского строя.
5) Под фамилией или кличкой Савельева я никогда не выступал и в состав Таганцевской группы не мог входить уже по одному тому, что, начиная с 1917 года по июль месяц 1923 года, я ни разу в Петербурге не был. Будучи в 1921 г. переведен из Внутренней тюрьмы в ВЧК в Петербург, я неизменно пребывал в заключении в доме предварительного заключения (ДПЗ) на Гороховой.
6) По той же самой причине я не мог быть в 1918 году в Кронштадте, служить там в ВЧК и расстреливать офицеров.
7) «В парижских салонах николаевцев» я не мог быть вхож, по-сколько ни разу в жизни в Париже не был и начиная с 1922 года пределы СССР не покидал.
8) По этой же причине я не мог вести переговоры «со штабом одной страны о доставке в Россию оружия для готовящегося восстания».
По всем вышеперечисленным пунктам, лицам, которые это потребуют, будут указаны пути проверки моих разъяснений у лиц или учреждений достаточно авторитетных.
В свое время мною было передано разъяснение местным газетам, что сообщения ГПУ о раскрытии в Москве крупной монархической организации гнусная ложь (напечатано в гельсингфорсских газетах за 24–26 апреля) и имеет целью опорочить долженствующие появиться мои разоблачения. В данном сообщении я указывал, что «раскрытая» организация является характерной легендой (мнимой антисоветской организацией) контрразведывательного отдела ОГПУ (КРООГПУ). Была создана она в январе 1922 года ответственным, штатным сотрудником КРООГПУ Кияковским и возглавлялась:
1) Помощником начальника КРО ГПУ Владимиром Андреевичем Стырне, под фамилиями Васильев, Владимиров и Козлов.
2) Начальником англо-саксонского отделения КРООГПУ Виктором Станиславовичем Кияковским. Настоящая его фамилия Стецкевич, и в прошлом он польский офицер. В рижском и гельсингфорсском полпредствах, руководя работой ГПУ на Прибалтийские страны, он же служил под фамилией Косинского. При похищении и аресте эстонского посланника, Адо Бирка, Кияковский фигурировал под видом сотрудника НКИД Петровского.
В «раскрытой» организации действовал под фамилиями Колесников, Смирнов и др.
3) Секретным сотрудником КРООГПУ, заведывающим отделом Главлита (начальник военной цензуры), братом известной чекистки Рославцевой, Александром Алексеевичем Ланговым. В легенде фигурировал в роли евразийца Денисова.
4) Секретным сотрудником КРООГПУ бывшим секретарем Обновленческого Священного Синода Новиковым. В легенде фигурировал как протоиерей, «отец Александр».
5) Секретной сотрудницей КРООГПУ сестрой жены упомянутого выше Стырне, Марией Ивановной Кокушкиной и т. д.
Количество секретных сотрудников данной легенды превышает 50 человек. Среди них несколько бывших генералов, полковников, видных политических и общественных деятелей. Их фамилии, адреса, клички по ГПУ и легенде будут своевременно опубликованы. Основное назначение данной легенды было ввести в заблуждение иностранные штабы, вести борьбу с иностранным шпионажем и направлять деятельность зарубежных антисоветских организаций в желательное для ГПУ русло.