Эта поразительная проделка, жертвой которой стал в данном случае опытный политический деятель, — иллюстрирует ту опасность, которой подвергаются люди, пытающиеся из эмиграции «сделать революцию» в России: опасность стать игрушкой в руках врага и погибнуть бесцельной жертвой, не добившись ничего, кроме собственного разочарования[392].
Во вспыхнувшей полемике одним из самых щекотливых моментов оказалось беглое упоминание Бурцева об отказе некоей газеты вовремя напечатать статьи Шульгина, раскрывавшие роль ГПУ в организации его подпольной поездки в СССР. Шульгин вынужден был послать в Возрождение (из которого он, как и другие близкие к П. Б. Струве лица, ушел в конце августа 1927) следующее объяснение:
Милостивый Государь Господин редактор,
В номере «Возрождения» от 8-го октября я прочел нижеследующее: «Между прочим он (В. Л. Бурцев) говорит и о том, что вся поездка в Россию В. В. Шульгина была совершена при помощи агентов ГПУ и что даже книга его была проредактирована этими людьми. В. Бурцев утверждает, что впоследствии все это стало известно В. Шульгину и что он хотел писать об этом в какой-то газете, которая не согласилась поместить его рассказ. О какой газете говорит В. Бурцев — нам неизвестно».
Не затрудняя вас в настоящую минуту рассказом о том, что мне стало известно об организации, которая дала мне возможность совершить поездку по России на предмет розысков моего сына, я хотел бы сказать два слова о той газете, которая будто бы отказалась поместить мои статьи. Эта газета «Возрождение», постоянным сотрудником которой я тогда состоял. Я написал для «Возрождения» 14 июня с. г. две статьи под заглавием «Оперпут» и «Сидней Рейли». В этих статьях я излагал то новое, что я узнал в течение мая месяца о людях, которые в моей книге «Три столицы» выведены под именем «контрабандистов». Однако так как эти сведения были сообщены мне доверительно, то я не мог напечатать эти статьи без разрешения лица, мне их сообщившего. Такого разрешения мне получить не удалось. Я думаю, что это
была ошибка, но понимаю, что могла быть и другая точка зрения. Я заботился о том, чтобы читатели «Трех столиц», получившие освещение «контрабандистов» с одной стороны, знали и оборотную сторону медали, когда она стала вырисовываться. Но могли быть интересы, казавшиеся более важными, которые требовали молчания. Во всяком случае, мои уста были запечатаны, и это было причиной, почему тогдашний редактор «Возрождения» не мог напечатать мои статьи, даже если бы он этого хотел.
Напечатанием вышеизложенного весьма меня обяжете.
Прошу вас принять уверение в совершенном моем уважении,
В. Шульгин.
9 октября 1927 г.
Болурис-сюр-Мер[393].
Письмо это было первой печатной реакцией Шульгина на развертывающуюся кампанию. В пятницу, 7 октября, как только стало известно о предстоявшем появлении разоблачений Бурцева, П. Б. Струве послал телеграмму находившемуся на юге Франции Шульгину, запросив обе ранее отвергнутые статьи для публикации в новой еженедельной газете Россия, которую он стал издавать с 28 августа 1927, после ухода из Возрождения. В ответ Шульгин писал ему:
<…> если Вы пустите мою статью только через неделю, то я прошу немедленно прислать мне статью Бурцева, которую здесь я достать не могу. Весьма возможно, что придется переделать статьи, что я вполне успею. Бог его знает, что Бурцев там нашкрябал. Александр Павлович <Кутепов>, не поняв то, что было ясно, а именно что секрет не удержится, поставил себя и меня в крайне невыгодное положение. Выбираться будет трудно. Пожалуйста, укажите, что статья была написана давным-давно и не появлялась не по моей вине. Воображаю, что напишет Милюков. Я временно впал в крайнюю бедность и не могу выписать Последних Новостей. Очень прошу Вас, если можете, выпишите их мне начиная с 5-го октября[394].
Шульгин отдавал себе отчет, что каждый день промедления с объяснением случившегося создавал благоприятную обстановку для самых мрачных предположений. Берлинский Руль, например, заявлял:
Такое замалчивание, заставляющее строить самые тревожные догадки и уничтожающее, так сказать, все границы для фантазии, прямо преступно. Невозможно понять, чем можно было бы такое замалчивание объяснить, ради чего гнойник так тщательно ограждается от «посторонних» взоров, откуда берется такое странное согласие с ГПУ, которому так важно, чтобы было шито-крыто.
Не дожидаясь разъяснений автора, обозреватель Руля ныне выдвигал безапелляционно-уничижительную оценку Трех столиц, с торжеством приписывая все неприемлемые стороны шульгинского сочинения — чекистской диктовке:
Но самым печальным и самым страшным во всей этой сенсации безусловно является злобная книга Шульгина «Три столицы», излагающая его впечатления от провокаторской поездки. Рукопись книги была предварительно отослана в Москву на просмотр ОГПУ, где она и была проредактирована.
В результате этой редакторской работы в книге Шульгина отчетливо определились два лейтмотива: во-первых — в России все осталось по-старому, только немного хуже, но зато советская власть создала много хорошего, за что следует в ножки ей поклониться, а во-вторых — евреи все до одного должны удалиться из России под страхом быть истребленными. Сочетание этих двух лейтмотивов представлялось весьма знаменательным уже и тогда, когда еще не было известно об активном сотрудничестве ОГПУ. Когда же на это было указано Шульгину в печати, он рьяно отстаивал свои взгляды: недаром говорится, что горбатого могила исправит. Но теперь, после того как выяснилось, что за указанным сочетанием стоит сотрудничество провокаторов, что книга «Три столицы» составлена Шульгиным под редакцией ОГПУ, неужели он от своего авторства не отречется, неужели он не расскажет, как в действительности все происходило, как провокаторам удалось заманить его в западню, что они старались внушить ему, в какую сторону устремляли его внимание, какие цели преследовали при устраиваемых ему встречах и тайных собеседованиях? Неужели теперь Шульгин будет держаться той же тактики, что и ОГПУ, и так же молчать, как и этот советский застенок?[395]
Белградское же Новое Время, в противоположность Рулю, отрицало, что разоблачения Бурцева сколько-нибудь умаляют достоинства шульгинской книги:
Во всяком случае, если даже беспрекословно допустить провокацию от начала и до конца и самыми убежденными и верными агентами ГПУ, ценность книги В. В. Шульгина от этой провокации ничуть не уменьшается. Он видел своими глазами, слушал своими ушами и прислушивался не к одним агентам ГПУ, а ко всей подъяремной русской жизни, и оценивал все своим собственным мозгом[396].
Перед лицом стремительно разраставшейся кампании Бурцев и Мельгунов предприняли — каждый на свой лад — попытку оказать воздействие на ее ход. В интервью газете Дни Бурцев поведал, что весь материал был им почерпнут из показаний Опперпута, данных в Финляндии. Тем самым признавалась документальная ценность неопубликованных записок Опперпута, в свое время отвергнутых рижской Сегодня и не удостоенных достаточного внимания со стороны Возрождения в пору его редактирования Струве. Мельгунов в беседе с корреспондентом той же газеты указал, что случай с Шульгиным — лишь один, и притом сравнительно незначительный, эпизод в истории «Треста». Необходимо исследовать всю совокупность обстоятельств, и первостепенное значение при этом приобретает личность и деятельность Опперпута. Мы, сказал редактор журнала Борьба за Россию, заняты сейчас расследованием этого дела и ждем точных сведений из СССР. Мельгунов при этом осудил публикацию статьи Бурцева: «В книге Шульгина есть много “странностей”, делающих правдоподобным факт участия ГПУ в его поездке. Но я заявляю, что выступление Бурцева я считаю не только преждевременным, но и легкомысленным, и с этой точки зрения я вполне оправдываю газету, отказавшуюся напечатать письмо г. Шульгина»[397].
Это было первым индикатором разногласий, вспыхнувших вокруг статьи Бурцева в кругу его единомышленников по журналу Борьба за Россию. Вскоре вся редакция сочла необходимым отмежеваться от его выступления. В ее заявлении говорилось:
По поводу разоблачений, опубликованных В. Л. Бурцевым, о вовлечении некоторых террористических групп в сети ОГПУ, — редакция «Борьбы за Россию» считает необходимым заявить, что выступление В. Л. Бурцева было индивидуальным. Что касается самых разоблачений — то материал, опубликованный В. Л. Бурцевым, получен им от третьих лиц и является неполным и неточным, почему такое опубликование и было преждевременным. Редакция «Борьбы за Россию» надеется в ближайшем будущем опубликовать строго проверенные данные по этому вопросу[398].
В своем примирительном по тону ответе на это заявление, помещенном через неделю, Бурцев повторял, что предпринятый им шаг был актом, «разумеется, индивидуальным», и высказывал уверенность, что взгляды журнала Борьба за Россию родственны его отношению к провокации[399]. Но, несмотря на то что вышел Бурцев из редакции лишь спустя несколько недель (в связи с расхождениями в оценке Братства Русской Правды), ни от кого не могли укрыться острые противоречия между ним и остальными руководителями журнала, возникшие в связи со спорами о целесообразности предпринятых им разоблачений «Треста».
Яростной критике статья Бурцева «В сетях Г.П.У.» была подвергнута в передовой П. Б. Струве, помещенной в газете