Перечислив победы, одержанные советским режимом в последние месяцы, узник обращался к старому русскому офицерству с предостережением против превращения его в марионеток разных «политических проституток» вроде НСЗРС. В связи с созданием (а затем и разгоном) Помгола Опперпут убеждал голодающих в бессмысленности восстаний, указывая на разгром всех антисоветских заговоров в последние месяцы (с. 63–65).
Благородный пропагандистский пафос автора тюремной брошюры поразительным образом предвосхищает поведение Савинкова спустя три года, осенью 1924 года, во Внутренней тюрьме на Лубянке. Неясно, появились ли эти пламенные пассажи у Селянинова-Опперпута по прямому указанию властей или он прибег к ним по собственной инициативе в стремлении завоевать доверие своих тюремщиков. Но даже эти пассажи не устраняли некоторого ощущения двойственности и не создавали четкого впечатления решительного, бесповоротного перехода заключенного на идеологические позиции большевиков.
Вышла брошюра Опперпута в Берлине в самом конце ноября 1921 года. Насколько нам известно, это первый случай, когда арестованному и находившемуся в заключении, в камере смертников, по обвинению в государственном преступлении автору дана была возможность принять участие в агитационно-разоблачительной кампании за кордоном. По стопам Опперпута пошел эсер Г. Семенов (Васильев), издавший спустя несколько недель — несомненно, на средства советских инстанций — в том же Берлине и свою брошюру[48]. Хотя обе книжки — аналогичные по направленности и даже, до известной степени, по стилистике «покаянные» документы, между ними есть существенные различия. Во-первых, Семенов не был узником тюрьмы, когда издавал свою книгу: он находился в Берлине и изъявил готовность вернуться в советскую Россию по первому требованию революционного трибунала, чтобы предстать перед законом[49]. Во-вторых, труд Опперпута имел, так сказать, ретроактивную направленность: он освещал заключительный этап деятельности Савинкова в Польше, предшествовавший недавно состоявшемуся выдворению его соратников из Польши. Брошюра же Семенова расчищала путь к намеченному на лето 1922 года в Москве открытому процессу над руководителями партии социалистов-революционеров. Знаменательно в этом плане, что наряду с берлинским было выпущено и московское ее издание[50], тогда как книга Опперпута вышла только в Берлине и осталась практически неотмеченной как в Европе, так и в Советской России.
Совершенно ничтожный агитационный эффект сочинения Се-лянинова-Опперпута заставляет думать, что достоинства текста сами по себе не были решающим фактором его обнародования — оно, по-видимому, было обусловлено какими-то привходящими соображениями.
Глава 2ОППЕРПУТ СТАНОВИТСЯ СТАУНИЦЕМ
В положении Опперпута в это время произошли существенные перемены. Те самые «друзья», которые взяли на себя устройство издания его труда в Берлине, поместили с ним в камеру еще одного смертника. Это был А. А. Якушев, которому предстояло стать центральной фигурой будущей чекистской «легенды» под названием «Трест». Подселение произошло, видимо, уже после того, как была написана брошюра Селянинова-Опперпута, но судьба автора решена еще не была и освобождения, о котором он умолял Менжинского летом, все еще не произошло. До 1917 года действительный статский советник, чиновник Министерства путей сообщения, перешедший после революции на службу советской власти, А. А. Якушев был арестован в ноябре 1921 в результате перехвата письма жившего в Ревеле эмигранта, представителя Высшего Монархического Совета Юрия Артамонова, служившего переводчиком в британской миссии. Письмо, адресованное его другу в Берлине Кириллу Ширинскому-Шихматову, содержало рассказ посетившего Ревель Якушева о подпольной монархической группе, созданной им в Москве[51]. Перехваченным письмо оказалось из-за того, что Артамонов отправил его в Берлин через эстонского дипкурьера, находившегося под контролем советских чекистов[52].
Сейчас трудно судить, был ли Якушев арестован вследствие своих действительных (или мнимых) деяний[53] или же из-за видов, которые имели на него органы ЧК. Во всяком случае, он подвергся сильному давлению, целью которого было побудить его согласиться на участие в разрабатываемой чекистами монархической «легенде». Речь шла о крупной операции, позднее получившей кодовое название «Трест», в которой факт существования внутри России подпольной организации был бы использован в целях разложения зарубежных правых группировок и руководства белых армий и дезинформации иностранных разведок. С тех пор как в 1960-х годах появился роман Льва Никулина Мертвая зыбь, выдвижение этого плана приписывалось, как правило, А. X. Артузову, с 1920 года начальнику Особого отдела ВЧК, в мае 1922 года назначенному главой новообразованного Контрразведывательного отдела (КРО) ОГПУ. Но в последние годы были названы и другие авторы идеи — польский контрразведчик, в 1920 году перешедший на сторону Советской России, Виктор Кияковский-Стецкевич[54] и бывший шеф Отдельного корпуса жандармов В. Джунковский, после революции вставший на сторону большевиков и служивший в органах ЧК[55]. В ряде работ о «Тресте» создание его отнесено к ноябрю 1921 года[56](А. А. Якушев был арестован 22 ноября). Опперпут же датировал его январем 1922 года[57]. Такое несовпадение заставляет предположить, что названная им дата указывает на момент, когда в дело — пусть еще условно, в виде эксперимента — был вовлечен он сам, все еще находившийся в тюрьме. Но тогда можно догадаться и о роли, возложенной на него в зарождавшейся «легенде». Дело в том, что чекистам не сразу удалось склонить Якушева к сотрудничеству в провокации[58].
Встает вопрос, не способствовало ли «патриотическому» озарению и перерождению Якушева ежедневное общение с Опперпутом, обладавшим намного более богатым тюремным опытом и стажем и только что в своей брошюре призвавшим бывшее офицерство к полному сотрудничеству с советской властью. Польский историк «Треста» Ричард Врага выразил убеждение, что Опперпут поведал Якушеву в камере всю свою савинковскую эпопею и посвятил его в содержание своей брошюры[59]. Мы полагаем, однако, что Опперпут, хоть и был в самом деле приобщен к процессу «обработки» Якушева, выполнял это не в качестве Селянинова-Опперпута, а скорее всего в новом амплуа, в котором ему суждено было действовать после освобождения из тюрьмы, в «Тресте», — под именем Стауница. О том, что в реальности Стауниц — это Опперпут, и о роли Опперпута в разоблачении савинковцев Якушев узнал, кажется, много позже. Пикантность ситуации состояла в том, что за все годы существования «Треста», вплоть до его краха в апреле 1927 года, ни Стауниц, назначенный в «Трест» с заданием контролировать его, не догадывался о том, что Якушев и другие члены руководства организации являются агентами ГПУ, ни Якушев, присоединившийся к «легенде» после Стауница[60], не был поставлен в известность о том, что его соратник по «Тресту» и бывший сокамерник выполняет в этой организации задания чекистов. Как свидетельствует Л. Никулин, Опперпута-Стауница только весной 1927 года, накануне краха легенды, осенило, что все действия Якушева с самого начала совершались по сценарию, разрабатываемому чекистами, и что вся организация, в которую он был внедрен по заданию ГПУ, была сплошной мистификацией, «легендой»[61]. «Игра втемную», таким образом, заняла исключительно большое место в общем плане, охватывая не только присланных из-за рубежа эмиссаров (Захарченко-Шульц и Радковича), но и основных «местных» действующих лиц. Каждый из них образовывал, так сказать, «подстраховочный» слой для ГПУ в «Тресте».
В этом свете заслуживает уточнения и функция издания «друзьями» Селянинова-Опперпута его брошюры. В контексте намечавшейся с ноября 1921 года операции «Трест» берлинская публикация была, с одной стороны, знаком доверия ЧК, оказываемого автору, а с другой, привязывала его к чекистскому окружению в той специфической «зоне повышенного риска», которая предполагалась в планируемой «легенде»[62].
Возникает вопрос, почему именно бывшего смертника надо было вовлекать в сложную, многофигурную игру, какой стала операция «Трест», в особенности если сочинение его, выпущенное в Берлине, сомнений относительно глубины его идеологического перерождения полностью не устраняло[63]. Ответом на этот вопрос может быть самый факт прохождения Опперпутом нескольких стадий проверки, каждая из которых повышала ценность его в глазах чекистов. Общий процесс испытания его лояльности включил в себя показания на следствии, легшие в основу дипломатических демаршей, направленных на выкорчевывание савинковцев из Польши; выполнение заданий по отслеживанию «савинковских» связей таганцевской организации; сочинение брошюры и, наконец, регулируемое чекистами воздействие на Якушева со стороны новоявленного «Стауница». Результаты каждой из этих фаз проверки, по-видимому, перевешивали в глазах начальства возможный риск. Но самым главным являлось то, что рекрутирование в секретные сотрудники производилось органами ЧК вовсе не на началах стопроцентной лояльности и добровольности; значительную роль здесь играли разные способы и степени давления.