_Не от мира сего. О Христианстве у подножия ледника Халлдора Лакснесса
Крупной прозаической форме, именуемой романом — за неимением лучшего слова, — еще только предстоит избавиться от своих нормативных оков, сформировавшихся в XIX веке: что это история, населенная персонажами, чьи возможности и судьбы определяет обычная, так называемая реальная жизнь. Тексты, которые отклоняются от этой искусственной нормы и рассказывают другие истории или вообще как будто не рассказывают историю, берут истоки в традициях более почитаемых и древних, чем традиции XIX века, но при этом до сих пор производят впечатление или новаторских, или надлитературных, или экстравагантных. Я думаю сейчас о романах, в которых действие развивается преимущественно через диалог; романах безудержно комических (и оттого как будто утрированных) или дидактических; романах, чьи персонажи большую часть времени размышляют сами с собой или рассуждают с пленным собеседником о духовных и интеллектуальных вопросах; романах, которые рассказывают о том, как простодушный молодой человек открывает для себя мистическую мудрость или «возвышенное падение»; романах, где персонажи обладают сверхъестественными способностями — например, превращаться в кого-то или воскресать; романах с выдуманной географией. Кажется странным назвать романом Путешествия Гулливера, или Кандида, или Оптимизм, или Тристрама Шенди, или Жака-фаталиста и его хозяина, или Алису в Стране чудес, или Переписку из двух углов Гершензона и Иванова, или Замок Кафки, или Степного волка Гессе, или Волны Вирджинии Вулф, или Странного Джона Олафа Стэплдона, или Фердидурку Витольда Гомбровича, или Незримые города Итало Кальвино, или даже порнографическое повествование. Для них придумывают специальные ярлыки с целью обозначить, что они населяют периферию основной традиции романа.
Научная фантастика.
Сказка, басня, аллегория.
Философский роман.
Роман-сон.
Визионерский роман.
Фэнтези.
Литература мудрости.
Пародия.
Эротика.
Принятые правила требуют от нас, чтобы мы помещали львиную долю монументальных достижений литературы ХХ века в одну из этих категорий.
Я знаю только один роман, который можно отнести к каждой из них: это ни на что не похожий, угрюмый, эксцентричный роман Халлдора Лакснесса Христианство у подножия ледника.
Во-первых, научная фантастика_В 1864 году Жюль Верн опубликовал Путешествие к центру Земли, увлекательный рассказ о приключениях группы из трех человек под предводительством немецкого профессора минералогии — типичного взбалмошного безумного ученого, — которые решают спуститься в потухший кратер Снайфедльса, вулкана в исландском леднике, чтобы затем выйти на поверхность через жерло действующего вулкана на другом острове — Стромболи у берегов Сицилии. Спустя чуть более века, в 1968 году, Снайфедльс становится отправной точкой другой невероятной миссии в романе исландца Халлдора Лакснесса, написанном с прекрасным пониманием иронии того факта, что эту часть Исландии уже колонизировал французский отец научной фантастики. Но в этот раз, вместо путешествия к центру Земли, сама близость ледника становится источником открытия неожиданных космических тайн.
Воображать невероятное, что чаще всего называют чудом, волшебством или сверхъестественным, — это вечная работа рассказчика. В одной из традиций предполагается физическое место входа — пещера, кратер или нора, — которое ведет в причудливое или заколдованное королевство с альтернативным пониманием нормального. В истории Лакснесса нахождение рядом с Снайфедльсом само по себе уже не требует героического деяния вроде восхождения на гору или проникновения в плоть Земли, поскольку, как известно местным исландцам, этот ледник есть центр вселенной. Сверхъестественное — центр вселенной — находится на поверхности, облаченное в повседневность, в деревне, где пастор-чудак перестал проводить службы, крестить детей и хоронить мертвых. Христианство (официальная конфессия Исландии — евангелистская лютеранская церковь) — это нормальное, историческое, присущее этому месту. (Фермерский остров викингов обратился в христианство одним днем 999 года по решению Альтинга, древнейшего в мире парламента.) Но происходящее у затерянного Снайфедльса — аномальное, космическое, глобальное.
Научная фантастика ставит под вопрос два наших фундаментальных представления о времени и пространстве. Во-первых, в ней время может сжиматься, или становиться «нереальным». Во-вторых, в ней мы можем оказаться в таких особых местах во вселенной, где нарушаются знакомые нам законы самосознания и морали. В более воинственных формах научной фантастики это места, где добро и зло противостоят друг другу. В более умеренных версиях такой географической фантастики это места, где накапливается мудрость. Снайфедльс — одно из таких мест, по крайней мере так о нем думают. Люди живут свои странные будничные жизни, невозмутимо принимая за должное уникальность места их обитания: «В этих краях никто не сомневается, что ледник — это центр вселенной». Снайфедльс стал лабораторией нового, загадочного; местом тайного паломничества.
Как жанр сюжетного повествования, научная фантастика — это современный вид литературы аллегорического поиска. Часто она принимает форму опасного или мистического путешествия, описанного отважным, но невежественным странником, который преодолевает препятствия, чтобы столкнуться с иной, наполненной откровениями реальностью. Он — всегда «он» — олицетворяет человечество на пути познания, ведь женщину обычно не воспринимают как представителя всего человечества; разве что как представителя всех женщин. Женщина может воплощать Женщину. Но только мужчина может воплощать Человека, то есть каждого. Конечно, главная героиня-женщина еще может воплощать Ребенка — как в Алисе в Стране чудес, — но не Взрослого.
И вот в роли главного героя и рассказчика как в Путешествии к центру Земли, так и в Христианстве у подножия ледника выступает добродушный, наивный молодой человек, подчиненный воле старшего наставника. Рассказчик у Верна — это сирота Аксель, племянник и ассистент знаменитого профессора Лиденброка, который не может отказаться от приглашения своего дяди отправиться с ним и проводником-исландцем в путешествие, хотя уверен, что оно будет стоить им жизни. В романе Лакснесса, похожем в начале на пародию, рассказчик — это безымянный юноша, которого епископ Исландии отправляет из Рейкьявика в деревню у Снайфедльса, «чтобы провести важнейшее расследование у подножия знаменитой со времен Жюля Верна горы». Ему предстоит узнать, что случилось с местным приходом и почему его пастор Йон Йонссон, по прозвищу Примус, уже двадцать лет не забирает свою зарплату. Всё ли еще там исповедуют христианство? Ходят слухи, что церковь заколотили досками, службы не проводятся, что пастор живет не со своей женой и оставил чей-то труп лежать в леднике без погребения.
Епископ говорит молодому человеку, что он множество раз писал Примусу, но ответа не получил. Он хочет, чтобы юноша ненадолго съездил в деревню, поговорил с пастором и оценил степень его пренебрежения духовными обязанностями.
И больше, чем научная фантастика_Христианство у подножия ледника как минимум в одинаковой мере и философский роман, и роман-сон. А еще это одна из самых смешных книг в истории. Но эти жанры — научная фантастика, философский роман, роман-сон, комический роман — не так уж далеки друг от друга, как можно подумать.
И научная фантастика, и философские романы нуждаются в главных героях критического склада ума, непокорных, восхищенных, готовых удивляться. Роман в жанре научной фантастики обычно начинается с предложения отправиться в путешествие. Философский роман может обойтись и без путешествия (мыслить — обычно сидячая работа), но не без классической пары мужчин: мастера, который задает вопрос, и слуги, который уверен в ответе, того, кто озадачен, и того, кто думает, что всё знает.
В научной фантастике главный герой сначала должен столкнуться со своими страхами. Ужас Акселя от безрассудной затеи его дяди спуститься в недра Земли более чем понятен. Вопрос не в том, чтó он узнает, но в том, переживет ли он физические испытания, которые предстоят ему на пути. В философском же романе элемент страха и настоящей опасности минимален, если вообще есть. Вопрос не в выживании, но в сущности познаваемого и в том, возможно ли познать хоть что-то. Само состояние знания становится предметом размышления.
В Христианстве у подножия ледника, когда типический Наивный юноша получает от епископа Исландии поручение расследовать происходящее у Снайфедльса, он возражает, что совершенно не подготовлен для подобной миссии. «Негоже», говорит он лукаво, человеку столь молодому и невлиятельному соваться в дела почтенного пастора и выяснять, почему он оставил свои обязанности, если тот не отвечает даже самому епископу. Может, молодой человек — ему двадцать пять и он студент, сообщается читателю, — изучает теологию? Отнюдь. Стремится ли он к посвящению в сан? Не слишком. Женат ли он? Нет. (Как мы выясним, он девственник.) Подходит ли он? Подходит. По мнению практичного епископа, именно из-за недостатка квалификаций этот юный исландский Кандид идеален для миссии. Если бы он имел больше опыта, он рисковал бы смотреть на вещи более предвзято.
Всё, что от юноши требуется, объясняет ему епископ, — это держать глаза открытыми, слушать и записывать; это он умеет делать — епископ сам видел, как он стенографировал последнее собрание синода при помощи — как это называется? Фонограф? Диктофон, отвечает молодой человек. А потом, продолжает епископ, просто всё запиши. Не делая выводов.
Роман Лакснесса — это одновременно пересказ путешествия и отчет о миссии.
Философский роман обычно сразу бросает вызов самой концепции прозаического вымысла. Один из распространенных приемов — это представить вымысел в виде документа, случайно найденного или восстановленного, часто после смерти или исчезновения его автора: это может быть исследование или рукопись, дневник или коллекция писем.