Если не здесь, то в другом месте. Если не сейчас, то вскоре. Если где-то еще — то и здесь тоже.
За архиепископа Оскара Арнульфо Ромеро.
За Рэйчел Корри.
За Ишая Менухина и его товарищей.
_Литература — это свобода. Благодарственная речь на церемонии вручения Премии мира немецких книготорговцев
Президент Йоханнес Рау, министр внутренних дел Отто Шили, министр культуры Кристина Вайс, обер-бургомистр Франкфурта Петра Рот, вице-президент Бундестага Антье Фольмер, ваши превосходительства, другие почетные гости, уважаемые коллеги, друзья… среди них — дорогой Иван Нагель![25]
Выступать в церкви Святого Павла перед такой аудиторией, получать премию, которой за последние пятьдесят три года немецкие книготорговцы удостоили многих писателей, мыслителей и выдающихся общественных деятелей, которыми я восхищаюсь, произносить речь в этом исторически значимом месте и на этой церемонии — для меня большая честь и вдохновение. Я сожалею лишь о том, что здесь сегодня не присутствует посол США, мистер Дэниел Коутс, который в июне, когда было объявлено о проведении церемонии, отклонил приглашение Ассоциации издателей и книготорговцев, чем продемонстрировал, что ему важнее поддержать идеологическую позицию и злопамятность администрации Буша, чем выполнить свои обычные дипломатические обязанности в виде представления интересов и репутации его — и моей — страны.
Посол Коутс выбрал не присутствовать здесь, я полагаю, из-за критики, которую я озвучивала в печатных и телевизионных интервью и коротких статьях в журналах касательно нового радикального поворота американской внешней политики, конкретно на примере вторжения в Ирак и его оккупации. Ему следовало бы быть здесь, считаю я, потому что гражданин страны, которую он представляет в Германии, удостаивается важной премии Германии.
Посол Америки обязан представлять свою страну — всю ее. Я, конечно же, не представляю Америку, даже то значительное меньшинство, которое не поддерживает имперскую программу мистера Буша и его советников. Мне хотелось бы думать, что я являюсь представителем только литературы, определенной идеи литературы, и совести, определенной идеи совести или долга, однако, цитируя сопроводительный текст этой премии от одной из крупнейших стран Европы, в котором меня характеризуют как «интеллектуального амбассадора» между двумя континентами (амбассадором в самом скромном, исключительно метафорическом смысле, разумеется), я не удержусь от того, чтобы поделиться некоторыми мыслями по поводу пресловутой пропасти между Европой и Соединенными Штатами, сближению которых предположительно способствуют мои интересы и порывы.
Во-первых, разделяет ли их только пропасть, через которую переброшены мосты? Или же это не только пропасть, но и конфликт? Американская политическая риторика почти никогда не обходится без желчных, снисходительных комментариев в адрес Европы, некоторых стран Европы; здесь же, по крайней мере в благополучных странах западной части континента, всё чаще проявляются антиамериканские настроения — всё более громко и несдержанно. В чем этот конфликт? Глубокие ли у него корни? Я думаю, что да.
Между Европой и Америкой всегда существовал скрытый антагонизм, не менее сложный и противоречивый, чем между родителями и детьми. Америка — неоевропейская страна, и вплоть до последних нескольких десятилетий ее населяли в основном европейские народы. И всё же именно различия между Европой и Америкой всегда поражали самых проницательных европейских наблюдателей: Алексиса де Токвиля, который посетил молодую страну в 1831 году и по возвращении во Францию написал Демократию в Америке — спустя 170 лет она остается лучшей книгой о моей стране, — и Дэвида Герберта Лоуренса, который восемьдесят лет назад опубликовал самую интересную книгу об американской культуре: Исследования классической американской литературы, очень влиятельный и едкий труд. Оба они понимали, что Америка, дитя Европы, становится или уже стала антитезой Европы.
Рим и Афины. Марс и Венера. Авторы недавних популярных трактатов развивают идею неизбежного столкновения интересов Европы и Америки, и они не сами придумали эти антитезы. О них много размышляли граждане разных стран, и они же составляют основную палитру, перепев большой части американской литературы XIX века, от Джеймса Фенимора Купера и Ральфа Уолдо Эмерсона до Уолта Уитмена, Генри Джеймса, Уильяма Дина Хауэллса и Марка Твена. Американская невинность и европейская искушенность; американский прагматизм и европейский интеллектуализм; американская энергия и европейская скорбь; американская наивность и европейский цинизм; американское благодушие и европейское коварство; американский идеализм и европейское искусство компромисса — все эти мотивы вы слышали.
За два бурных века их исполняли на все лады — под каждую новую оценку и новый угол зрения. Европофилы используют антитезу почтенности и варварства, когда отождествляют Америку с грубой коммерцией, а Европу — с высокой культурой; европофобы любят клишейное представление о том, что Америка олицетворяет идеализм, открытость и демократию, а Европа — удушающий снобизм и рафинированность. Токвиль и Лоуренс наблюдали нечто более агрессивное: Америка не просто объявила независимость от Европы и европейских ценностей, но встала на курс развенчания и уничтожения европейских ценностей и европейской власти. «Невозможно сделать новое, не сломав старого, — писал Лоуренс. — Европа стала старым. Америка… должна стать новым. Новое всегда означает смерть старого». Лоуренс пророчил, что уничтожение Европы — это миссия Америки, в которой она использует демократию как инструмент, в частности, культурную демократию, демократию нравов. А когда эта цель будет достигнута, продолжает он, Америка вполне может отказаться от демократии в пользу чего-то еще. (Это что-то, может статься, формируется сейчас.)
Надеюсь, вы простите мне, что до сих пор я ссылалась только на литературные источники. В конце концов, одна из функций литературы — важной литературы, необходимой литературы — пророческая. Что мы имеем здесь, если не извечный спор литературы и культуры в целом: спор между древним и современным?
Прошлое — это Европа (или была им), а Америка построена на идее разрыва с прошлым, ведь прошлое обременяет, сдерживает, а главное, оно фундаментально недемократично в своих представлениях о почитании и старшинстве, стандартах того, что считается главным, лучшим; оно «элитистское», как сейчас любят говорить. Сторонники господства Америки намекают нам на то, что американская демократия подразумевает отречение от Европы и, да, принятие некоего освободительного, благодетельного варварства. Несмотря на то что большинство американцев сегодня скорее ассоциируют Европу с социализмом, а не элитизмом, по американским стандартам Европа всё равно — ретроградный континент, упрямо завязанный на старых стандартах государства всеобщего благосостояния. «Make it new», «Сделай по-новому» — это не только лозунг культуры; он описывает машину экономики, неостановимую, объявшую весь мир.
Однако при необходимости даже «старое» можно переименовать в «новое».
Неслучайно, что решительно настроенный министр обороны США попытался вбить клин между европейскими странами своим знаменитым разделением на «старую» Европу (плохую) и «новую» Европу (хорошую). По какому принципу Германию, Францию и Бельгию он причислил к «старой» Европе, а Испанию, Италию, Польшу, Украину, Нидерланды, Венгрию, Чешскую Республику и Болгарию — к «новой»? Ответ прост: поддерживать США в их текущем наращивании политической и военной мощи — значит по определению попадать в желаемую категорию «новых» стран. Все, кто с нами, — те «новые».
Современные войны, даже если у них традиционные цели вроде наращивания территорий или доступа к дефицитным ресурсам, преподносятся как столкновение цивилизаций, как войны культур, в которых каждая сторона претендует на моральное превосходство и называет противников варварами. Враг всегда угрожает «нашим укладам», он безбожник, отступник, осквернитель, он хочет надругаться над нашими высшими, лучшими ценностями. Текущая война с очень реальной угрозой, которую представляет собой воинствующий исламский фундаментализм, — наглядный тому пример. Важно заметить, что куда более мягкая версия аналогичной враждебности составляет суть антагонизма между Европой и Америкой. Еще нужно помнить, что исторически самая популярная антиамериканская риторика в Европе (суть которой можно свести просто к тому, что американцы — варвары), пришла не из так называемого левого крыла, но из ультраправого. И Гитлер, и Франко неоднократно делали выпады против Америки (и мирового еврейства), которая загрязняет европейскую цивилизацию своими низменными коммерческими ценностями.
Конечно, большая часть европейской общественности продолжает восхищаться американской энергией, американской версией «современного». И, вне всякого сомнения, среди американцев всегда находились те, кто разделяет европейские культурные идеалы (один из них стоит перед вами), кто находит в старом искусстве Европы вдохновение и свободу от ярого меркантилизма американской культуры. Всегда были похожего склада ума европейцы, которых манят и искренне завораживают Соединенные Штаты именно своими отличиями от Европы.
То, как американцы видят себя, — это еврофильское клише наоборот: они считают, что это они защищают цивилизацию. Орды варваров больше не у ворот. Они внутри, сеят хаос в каждом процветающем городе. Странам — «производителям шоколада» (Франции, Германии, Бельгии) придется посторониться, пока страна с «силой воли» — и благословением Господним — воюет против терроризма (теперь синонимичного с варварством). Как говорит госсекретарь США Колин Пауэлл, «старой» Европе (под которой иногда как будто имеют в виду только Францию) нелепо пытаться участвовать в управлении территориями, захваченными коалицией завоевателя. У нее нет ни военных ресурсов, ни желания пачкать руки, ни поддержки ее изнеженного, слишком миролюбивого населения. Зато у Америки есть всё. А Европе чужды евангелические — то есть воинственные — настроения.