– Но когда тебе понадобилось оружие, ты обратилась к нему. Он был первым, с кем ты связалась, выйдя из комы.
– Ты-то откуда знаешь? – возразила Блум.
– Ты помнишь полюс недоступности? – спросил Бергер. – Озеро Кобтояуре в национальном парке Падьеланта в Лапландии. Помнишь, как ты устанавливала там камеры?
– Хватит паясничать, это было всего несколько недель назад.
– Но ты ведь потом лежала в коме.
– Все равно помню.
– Август Стен сказал, что Карстен будет одним из наблюдателей. Он сидел по другую сторону камеры и видел нас. Тебя, меня. По словам Стена, в его отчетах явно сквозит зацикленность на тебе. И ненависть ко мне.
Блум молча кивнула. Бергер тоже молчал. На него навалилась усталость, сказывался недостаток сна. Наконец Молли произнесла:
– Как я понимаю, для нас чрезвычайно важно найти Али Пачачи. Хотя я точно и не знаю почему.
Бергер встрепенулся, внимательно посмотрел на нее. Теперь мыслительной деятельностью занялось не только его подсознание. Что ей вообще можно рассказывать? И не думает ли она сейчас примерно о том же? Похоже, за красивым фасадом «очаровательная Молли Блум» прячутся как раз размышления подобного рода.
Наконец Бергер с большой осторожностью начал:
– Пачачи – наш ключ к информации. Он возглавляет какую-то сеть, успешно раскрывающую джихадистов. Стен работал на одном конце цепочки, Нильс Гундерсен – на другом, на Среднем Востоке. Если мы сумеем сообщить Али Пачачи, что его дочь жива, он может раскрыть нам то, о чем не решается сказать сейчас. Это жизненно важные вещи, возможно, информация о готовящихся терактах в Швеции, а может, и еще более серьезные сведения. Мы поможем ему заговорить.
Блум медленно кивнула.
– Хорошо, – сказала она. – Тогда мы на одной волне.
– Вполне может оказаться, что Аиша, или, по крайней мере, ее подсознание, знает, где находится ее отец. Или хотя бы подскажет нам, в каком направлении двигаться, а там уже мы сами додумаем.
Молли засмеялась. Искренне. Возникло что-то вроде равновесия. Позволяющего обоим передохнуть. Они смотрели друг на друга, пока не уснули.
Было неясно, как долго они проспали, но проснулись точно одновременно. От похлопывания рук в резиновых перчатках.
– Она спит, – сказал Врач.
– Значит, без изменений, – сонно пробормотал Бергер.
Врач посмотрел на него как на нечто, что кошка приносит в зубах.
– Вывод неверный, – произнес он строго. – Тогда она была без сознания, а теперь спит. Я поставил ей капельницу с питательным веществом, а также легким седативно-гипнотическим. Она сильно истощена, но не летально. Атрофия мышц средней степени, но мозг и внутренние органы не повреждены. Сильная степень утомления. Она бесконечно устала. При взвешенном питании и моционе, а также надлежащей терапии она встанет на ноги через неделю. Схему лечения я прилагаю. Ей повезло, что у нее изначально крепкое здоровье. Я выдам вам запас пищевых добавок и базовых медикаментов, в том числе антибиотики широкого спектра действия. В первые дни надо будет регулярно ставить капельницу с питательным раствором. Счет вышлю по электронной почте.
Как будто желая подчеркнуть, что это его последнее слово, Врач протянул им свою визитную карточку. Они взяли ее, а Врач вернулся в продезинфицированную комнату и начал собирать инструменты. Он даже не взглянул в их сторону, пока они поднимали носилки со спящей Аишей.
Выйдя в привычную темноту, Бергер переспросил:
– Седативно-гипнотическим?
– Это снотворное, – пояснила Блум.
Они осторожно погрузили носилки в старую «Вольво». Блум опять села на заднее сиденье и положила голову Аиши себе на колени. Бергер сел за руль, нагнулся, соединил пару контактов, услышал, как заворчал двигатель, обернулся и спросил:
– Ну что, готова к ночной навигации по шхерам?
27
Воскресенье, 6 декабря, 7:49
Было утро воскресенья. Ди уже несколько минут сидела за столом в своем кабинете в гараже. Парой часов раньше она проснулась и потом долго ворочалась в постели.
В конце концов она решила покинуть супружеское ложе, потихоньку вышла из спальни, наполненной громким храпом Йонни, окончательно проснулась, пройдя по ледяному полу первого гаража и вошла в свой кабинет.
Тут было намного теплее.
На столе перед ней лежало то, что разбудило ее и не давало снова уснуть. Две поздравительные открытки.
На левой – обведенная в кружок двойка, больше ничего, на правой – четверка в кружке. Даже по цифрам видно, что почерк один и тот же.
Открытка номер два – та, что из больничной палаты Молли Блум, а номер четыре – из домика с головой лося.
Она перевернула открытку с двойкой. Появился текст, написанный характерным мелким аккуратным почерком:
«На суд пришел Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы».
А ниже, еще более мелкими буквами в скобках:
«Иоан. 9:39».
Действительно, это цитата из Библии, хотя первые слова из тридцать девятого стиха девятой главы Евангелия от Иоанна отсутствуют. Целиком цитата должна выглядеть так: «И сказал Иисус: На суд пришел Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы». Но накануне, когда Ди бесконечно долго размышляла над цитатой, эта разница не казалась существенной.
Маленькие буковки написаны раздельно, как будто писал ребенок, или неграмотный, или слепой.
И что все это означает? Что на самом деле сказал Иисус? И какая связь? Ди открыла девятую главу, ближе к началу. Там Иисус исцеляет слепого. Он мажет глаза слепого брением из своего плюновения, после чего слепой прозревает. Но интересно то, что происходит дальше. Иисус называет себя Сыном Божьим и говорит о том, что пришел в мир, чтобы сделать слепых видящими, а видящих слепыми.
Видящих слепыми? А это зачем?
Понятно, что Иисус исцелял слепых, это благое дело, но зачем делать наоборот, зачем ослеплять видящих? Ди попыталась найти объяснение в Интернете.
Похоже, тут речь шла скорее об образном понимании слепоты и зрения. Духовное зрение и духовная слепота. Людей, которые думают, что видят, поражает слепота, вероятно, для того, чтобы они прозрели по-настоящему. Тут, похоже, идет двойное движение: от ложного видения, то есть жизни во лжи, к слепоте, а оттуда к истинному зрению, к жизни в правде.
Но это ничего не дает.
Ди попыталась уловить связь. Письмо с этой цитатой стояло на столике у кровати Молли Блум в больнице, пока она лежала в коме. Возможно, кто-то совершил акробатический трюк, залез по отвесному фасаду здания с помощью, скорее всего, веревки и, вися в темноте, каким-то образом открыл замок окна, которое, как утверждал персонал, в принципе не открывалось снаружи, затем залез в палату, чтобы поставить на столик письмо с бессмысленной, на первый взгляд, цитатой. А затем выбрался снова, не оставив после себя никаких следов.
А может быть, конверт уже стоял там и раньше? Остался от выброшенного старого букета? Если бы не письмо номер четыре, Ди, наверное, удовлетворилась бы следующим объяснением: какой-то полусумасшедший солдат из Армии спасения решил совершить добрый поступок для одинокой заблудшей души, лежащей в тоскливой кровати в палате тоскливой больницы.
Но письмо номер четыре – вот оно.
Не без некоторого самодовольства Ди мысленно вернулась к вчерашнему утру. Она внимательнее посмотрела на текст, и ее озарило. Не умственно отсталый, а, наоборот, умный человек не стал бы указывать источник. Библейские цитаты можно без труда найти в Интернете. «Иоан. 9:39» – это уже избыточная информация. По крайней мере, складывается впечатление, что писал это человек недалекий.
Если кто-то действительно залез в палату Блум, вычислил нужное окно в темноте, пошел на такой риск, – значит, все, что этот человек вывел аккуратным почерком, тщательнейшим образом продумано. Ди отбросила на время версию об Армии спасения и набрала в Гугле дословно «Иоан. 9:39».
Цитата появилась на самых разных языках. Бесконечное множество библейских сайтов. Но Ди не сдавалась. Дошла до тридцатой страницы. От изначального запроса уже и следа не осталось. Она переключилась на картинки. Появился коллаж из религиозных изображений, от отрывков текста из немецкой Библии шестнадцатого века до логотипа общины «Слово жизни», от божественного света, струящегося из облака, до порхающих голубков с оливковой ветвью в клюве, от рекламы вроде «Позаботься о теле, которое подарил тебе Господь» до кадров из фильма «Эмигранты». И еще кое-что, в самом низу: фрагмент карты с квадратиками вдоль береговой линии, продолжающимися дальше на суше.
Вздохнув, Ди нажала на это изображение и увидела буквенные и цифровые обозначения перед каждым квадратиком. Одно из них – «9:39».
Номер участка.
А как же «Иоан»? А вот, над обширным участком земли действительно написано «Иоан», в качестве подзаголовка. Ди открыла страницу, на которой была найдена карта. Сообщество совместной собственности. На острове в шхерах.
Дачный поселок под названием Иоаннохамн. То есть «Иоан. 9:39» означает «участок 9:39 в дачном поселке Иоаннохамн». На острове Утё.
На самом деле, на этот остров ходят рейсовые теплоходы. Ближайший отходит через час. Она будет у причала через двадцать минут. Успеет еще что-нибудь выяснить.
Ди выяснила, кто владелец участка. Попыталась связаться с этим Слободаном Ивановичем, попала на автоответчик неизвестного ей таксомоторного парка. Нашла информацию о ближайших соседях, позвонила. Одна соседка ответила. Она в данный момент не на острове, но знает, что Слободан обычно зимует в Белграде – «не переносит шведскую зиму».
Сидя в машине по дороге к причалу, Ди чувствовала, что начинает понимать Слободана, и понимание это лишь усилилось, когда она села на пустой паром, рассекающий все более тяжелые и плотные комья смешанного с дождем снега.
В домике Слободана Ивановича, на участке 9:39, она нашла голову лося и маленький конвертик. А в нем – небольшую открытку с обведенной в кружок четверкой на одной стороне. Которая теперь лежит перед ней, рядом со своей открыткой-сестрой. Ди перевернула ее и прочла то, что не давало ей покоя: