Без сомнений, лучше всего будет вытянуть из прошлого что-то такое, что не отразилось ни в каких бумагах.
Бергер взял старый телефон для спутниковой связи и выскользнул из спальни.
– Как ощущения? – спросила Блум.
– Я на свободе, – ответила Аиша. – Так что все замечательно.
Вошел Бергер, покачал головой:
– Я только что разговаривал с Амьядом Сулака из Альбю. Он живет там в бывшей квартире Мухтара. Похоже, это какой-то жуткий криминальный элемент. Торговля наркотиками, насилие.
– На самом деле, неплохое прикрытие, – заметила Блум.
– Вряд ли…
Блум поморщилась, пытаясь что-то вспомнить. Потом спросила:
– Ты, кажется, еще что-то сказала, Аиша? Деревня, полная тишина? Дядя?
– Да, мамин брат Салем.
– Ты еще сказала, что его навещать было еще сложнее. Почему?
– Он жил так неудобно, в полнейшей глуши, в маленьком домике в деревне. Там всегда было тихо. Папа парковал машину ужасно далеко от дома. Потом мы шли пешком, дома виднелись лишь изредка, а так – сплошной лес. Мы ездили туда всего несколько раз.
– Ты знаешь, где именно это находится?
– Пытаюсь вспомнить. Он переехал из близлежащего района многоэтажек, так радовался, что у него теперь свой дом. Он, похоже, действительно был маминым братом, хотя и жутко старым. Какой-то весь морщинистый. У него дома висели фотографии родни, на одной из них моя мама маленькая в Ираке. С Хагар в руке. Хагар мне досталась от мамы. Она была такая хорошенькая в детстве.
– Хагар?
– Ты что, Хагар – это же игрушка, при чем тут детство? Что с тобой?
– А, значит ты говоришь о маме, – произнесла Блум с гримасой, которая показалась Бергеру знакомой. – Твоя мама была очень хорошенькая в детстве. Ты это знаешь, потому что видела ее на фотографии у дяди.
– Да, у Салема, – подтвердила Аиша с обиженным видом.
– А какая у Салема фамилия?
– Не знаю, все держалось в тайне. И сам дядя Салем казался странным. В Альбю мне нравилось намного больше.
– Больше, чем где?
– Вы что, не видите, я пытаюсь вспомнить!
– Не волнуйся, – успокоил ее Бергер, – у нас много времени.
Наморщенный лоб Аиши внезапно разгладился.
– Суннерста! – воскликнула она.
Бергер и Блум переглянулись. Потом оба покачали головой. Бергер вздохнул, встал и направился к компьютеру. Остановился, услышав слова Аиши:
– Думаю, я вспомнила бы дорогу от многоэтажек.
– Отлично, – похвалила Блум, погладив Аишу по руке. – А как называется этот район высотных домов, помнишь?
– Думаю, да. Но не уверена.
– Уверена, ты сейчас вспомнишь, Аиша.
Аиша Пачачи закрыла глаза. Зажмурилась сильнее. Потом лицо ее разгладилось, и она произнесла:
– Готтсунда.
Бергер и Блум снова обменялись взглядами. На этот раз по-другому.
– Готтсунда, – повторила Блум. – Ты хочешь сказать…
– Да, – подтвердила Аиша. – Это Упсала.
31
Воскресенье, 6 декабря, 15:12
Своеобразный покой. Ожидание очевидного. Убежденность.
Дорога, которую он не нашел. Пусть они поработают. Они лучше, чем он. Лучше, но не умнее. Лучше именно в этом.
Неподвижная мерцающая красная точка на мониторе. Никакого движения с тех пор, как она появилась. На маленьком острове.
Одна из классических стратегий. Притвориться слабым. Сделать вид, что проиграл. Пробудить в них дерзость и самоуверенность. Создать мнимое ощущение надежности. А потом выжидать. Ждать, пока красная точка сдвинется с места.
Карстен сидел в безликом номере отеля где-то на пересечении двух дорог, ведущих в Европу. Он ждал.
Как и в течение многих бессмысленных лет до этого. Было и что-то хорошее, но Карстен не смог его удержать. Потерял то, что уже было в руках.
Не что-то, а ее.
Потерял ♀.
Youth is wasted on the young.
Быстрый развод, потом пустота. Зрелый мужчина поймал его, пока он странствовал по пустыне, разглядел его. Мужчина, который легко сканировал всю страну, у которого был удивительный нюх на таланты, потерявшие в жизни ориентиры. Наверное, этот мужчина искал через цирковую школу, ему нужно было физическое совершенство. Которое он и нашел в бывшем муже своей приемной дочери, дрейфующем по жизни без всякой цели. Август Стен, приемный отец бывшей супруги, с которым она никогда не была особенно близка. Еще одно событие, напоминающее чистую мысль. Без предупреждения Стен забросил его в мир, где ему пришлось карабкаться и изворачиваться, чтобы открыть то, что никак не открывается.
И это только часть. Ничтожная часть.
Карстен стал внедренным агентом, сразу же попал в водоворот торговли людьми, был вынужден иметь дело с сексуальным рабством, которое – прямо у нас под носом, в цивилизованной Швеции – процветало пару лет, прежде чем его полностью «сбросили со счетов». Албанская мафия именно так и выразилась. Сбросили со счетов. Сколько смерти он видел, сколько страданий. Из него выбили остатки веры в человечество, не оставили ни тени надежды, а заполнить пустоту, кроме наркотиков, было нечем. Албанцам дали по-шведски короткие сроки, они уже давно снова в деле, в этом порочном круге, который было так трудно разорвать и который так быстро нарастает вновь. Воспоминания об отравлении. На смену наркотикам пришла засасывающая пустота. Желание умереть. Путешествие. Пустота постепенно заполнилась, по крайней мере, достаточно для того, чтобы захотеть жить – Андалусией, верными пчелами. И Августом Стеном, который снова взял его под свое крыло. Годы верности, настоящей верности Стену, который стал для него образцом и спасителем. Интересно, куда он подевался.
Почему Стен уже не так усиленно его разыскивает?
Карстен заметил бы хоть какие-то следы.
Годы верной службы. Повышение квалификации. Необходимая компетенция, чтобы работать в цивилизованной стране. Профессиональные будни нельзя было назвать серыми, но они стали более предсказуемыми и понятными. Карстен не то чтобы жил полной жизнью, но, по крайней мере, был высококлассным профессионалом, заключенным в физически идеальную оболочку осознанием того, что все уже позади. У него был шанс, и он его не использовал. Однако оболочка выжила, оболочка вокруг пустоты. Его карьера в СЭПО шла в гору.
Карьера – это все, что у него было в тот момент, когда поставили диагноз.
Стен позволил ему остаться, хотя болезнь глаз совершенно очевидно развивалась. Карстен стал носить на работе очки с толстыми линзами. И тут поступило предложение, от которого он не смог отказаться.
Se vende.
Продается вилла над ульями.
Вилла с огромной террасой.
Слежка за ♂ и ♀ в глубине страны. Тошнота при виде их близости. Предательство. Как можно дать браку срок всего в три месяца? Теперь открылись новые возможности. ♀ станет его глазами. А ♂ умрет.
Любить и ненавидеть одновременно – как такое вообще возможно? Желание быть рядом и вместе с тем навредить. Отравить. Насколько больным должен быть человек, чтобы испытывать такие противоречивые чувства?
Вдруг что-то произошло. Изменение настроения, вырвавшее его из мрачных мыслей и пригвоздившее к полу гостиничного номера.
Красная точка на мониторе начала перемещаться, медленно, но верно.
Карстен самодовольно улыбнулся. Он все предусмотрел. Никаких неожиданностей. Все пойдет так, как он спланировал.
Никаких темных лошадок.
Все предопределено заранее.
Наверное, у него есть имя. Но он его никогда не слышал. Она вообще была неразговорчива. Хотя наверняка как-то его звали.
Наверняка у этого потрепанного плюшевого медвежонка было имя.
32
Воскресенье, 6 декабря, 17:02
Не успели они отъехать от Стокгольма, как погода переменилась. Еще во время переправы на пароме в Нюнесхамн мягкое морское солнышко скрылось за тучами, а через каких-то десять километров их старенькая машина попала в настоящий водоворот серо-коричневого мокрого снега. При таких погодных условиях им пришлось преодолеть медленно ползущее воскресное движение в городе, чтобы затем выехать на Е4 по направлению к Упсале. Когда автомобиль поравнялся с аэропортом, погода вновь изменилась. Температура внезапно опустилась до минус четырех, по обеим сторонам от дороги лежал плотный белый снег, а на каждом водоеме, который они проезжали, виднелась корка льда. Кроме того, после съезда на аэропорт движение стало не таким интенсивным, и можно было подумать о важных вещах.
Бергер сидел за рулем, а Блум с Аишей на заднем сиденье. Как всегда, она взяла с собой плюшевого мишку по имени Хагар.
– Значит, сначала едем в Готтсунду? – уточнил Бергер. – Думаешь, ты сможешь показать дорогу оттуда, Аиша?
– Я же сказала, что смогу, – ответила та.
– Это было давно, – возразил Бергер. – К тому же сейчас темно.
– Тогда тоже было темно.
Бергер замолчал. Пошел снег, крупными мягкими хлопьями, которые медленно кружились в свете фар, а затем исчезали в темноте. Через неопределенное время над горизонтом появился светящийся нимб огней. Они не сразу поняли, что это уже Упсала.
Огни Упсалы.
Они съехали с шоссе в районе поселка с громким названием Данмарк и направились к крупнейшему городу Уппланда. Они объезжали город с юга, через Вальсэттру и Готтсунду, «один из самых неблагополучных районов» с невероятно высоким уровнем преступности, перестрелками, религиозным экстремизмом и полным отсутствием правовой системы.[9]
Хотя сейчас речь шла не о настоящем. Это было путешествие в прошлое, в детские воспоминания Аиши Пачачи.
Она на удивление хорошо ориентировалась. Как будто страшные годы в плену приблизили ее к детству, словно прошлое было единственным, что держало ее. Аиша уверенно вела Бергера и Блум через районный центр. Группки молодых людей прохаживались по улицам в слишком толстых куртках. Даже в такой красивый снегопад они предпочитали оставаться в тени.
Наконец Аиша сказала: