– Нет, – возразила Блум.
– Да! – закричал Бергер. – Твой чертов папаша отправил их в могилу. Все трое мертвы. Ты это понимаешь?
– Мой папаша?
– Долбаный Август Стен.
– Нет, – повторила Молли.
– Почему ты это отрицаешь? Черт, я знаю, что этот душегуб…
– Что ты там получил? – прервала его Блум, снова потянувшись к его телефону. – Можно посмотреть?
Он вдруг замер. Отвел руку с телефоном. Потом взял себя в руки, покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Нет, нельзя.
– Почему нельзя? – спросила Блум. – Что ты от меня скрываешь?
– Да, теперь уже наплевать, – сказал Бергер, бессильно растекаясь по дивану. – Этот гад убил моих детей. После этого все вопросы излишни. После этого нет жизни. Все кончено.
Блум подсела к нему на диван. Забрала у него телефон и, не глядя, положила его на столик. Взяла руки Сэма в свои и крепко сжала, пытаясь поймать его блуждающий взгляд. С помощью внутренней силы ей удалось немного успокоить его.
За окном бушевала вьюга.
Некоторое время они сидели молча. Словно понимая друг друга без слов. Возможно, на какую-то долю секунды возникшее доверие перевесило взаимную подозрительность.
– Нет, – сказала наконец Молли. – Они не умерли.
– Как ты можешь меня поддевать в такую минуту, – произнес Сэм со слезами на глазах.
– Я не поддеваю, а говорю как есть.
– Тогда объясни.
– Август Стен собирался приехать на Ландсорт, чтобы убить твоих детей, ведь так?
Бергер поднял глаза, посмотрел на Блум в упор.
– Ты не можешь ничего об этом знать, – уверенно произнес он.
– А что, если могу? А что, если я скажу, что была там, в подвале? И сделала так, что Стен теперь не сможет появиться на Ландсорте?
Бергер потерял дар речи. Внутри него все замерло. Жизнь замерла. Где-то среди ее развалин подняла свою уродливую физиономию надежда.
– А ты что там делала? – спросил он. – Его же похитил Карстен.
Блум медленно покачала головой.
– Нет, – ответила она. – Это я его похитила.
– Но зачем? – воскликнул Бергер.
Она посмотрела ему в глаза и спросила:
– Он тебе отправлял фильмы?
– В которых рассказывал правду, – подтвердил Бергер. – Наконец-то он сказал правду. Что на него не похоже.
Блум кивнула.
– Да, – сказала она. – Понимаю. У него была камера. Наверное, он уронил ее на пол. И оттуда она продолжала посылать файлы, как только пробивался сигнал. И вот теперь ты получил последний, так ведь?
Бергер кивнул.
– Пообещай, по-настоящему пообещай, что все, что ты сейчас говоришь, – правда, – произнес он отчетливо. – На карту поставлена вся моя жизнь.
– Я говорю правду, – сказала Блум.
Бергер выдохнул. Было заметно, как целые килограммы страха сваливаются с его плеч. Спина выпрямилась, голова поднялась.
– Но зачем ты похитила собственного отца? – спросил он.
– Тут еще многое предстоит распутать, – уклончиво ответила Блум.
– И что с ним теперь? – спросил Бергер. – Его все СЭПО разыскивает.
– Он так там и сидит, – спокойно ответила Блум.
Бергер вопросительно развел руками.
– Что-то тут не так, – заметил он. – Зачем ты похитила собственного отца? Зачем ты похитила одного из главных начальников СЭПО?
– Он был насквозь прогнившим человеком, – мрачно сказала Блум.
– Был?
– И есть. Он весь прогнил. Я похитила его по личным причинам. Больше ты из меня не вытянешь. По крайней мере, сейчас.
– Ну, тогда не буду больше расспрашивать. Хотя, должен сказать, ты вывела семейную драму на новый уровень.
Блум глухо рассмеялась.
И тут же снова стала серьезной.
– А мне кажется, это ты выводишь семейную драму на еще более высокий уровень. После того как Пачачи назвал имя. Жан Бабино.
Бергер молчал, мрачно глядя перед собой.
Блум продолжала настаивать:
– Значит, в фильмах есть еще что-то о Бабино?
– В этих фильмах есть все, – ответил Бергер.
Блум указала взглядом на лежащий на столе телефон и сказала:
– Все то, что мне смотреть нельзя. Потому что там какая-то тайна.
– Я просто хотел избавить тебя от… – пробормотал Бергер.
– Я… похитила собственного приемного отца. Какая тайна может быть хуже?
– Ты уверена, что хочешь это знать? – спросил Бергер, пристально глядя на Блум.
– Да, – ответила та. – Уверена.
– Ты беременна, – сказал Бергер.
В комнате воцарилось молчание.
Ветер за окном завывал с новой силой, вьюга точно просилась в дом, как будто ей уже было тесно снаружи. Она желала проникнуть внутрь. В их сердца.
Молли Блум смотрела в пустоту.
– У меня очень смутные воспоминания о том, что происходило там, в глуши, – начал рассказывать Бергер. – О тех неделях, когда я лежал без сознания. Это все как сон, безумные сны, которых я видел множество. В одном из них я отчетливо видел родинку в форме звезды под твоей правой грудью. И мы занимались любовью.
– Ты просто видел меня голой, когда я принимала душ, – отозвалась Блум.
Бергер внимательно посмотрела на нее, заметил ее потухший взгляд, попытался понять, что он может означать.
– То есть ты отрицаешь произошедшее? В таком случае, кто же отец?
Блум положила руку на живот поверх нелепой пижамы. Она молчала.
– Нет, я никогда не видел тебя в душе, – сказал Бергер. – Я видел тебя полуобнаженной в доме на полюсе недоступности. Но тогда на тебе был спортивный топ. Который как раз закрывал то место. Я ничего не видел. Тогда.
Блум сидела с закрытыми глазами. Она расстегнула верхнюю пуговицу пижамной рубашки. Потом следующую, и еще одну.
Бергер сидел не двигаясь. Наблюдал.
Блум расстегнула рубашку до конца. Раздвинула половинки ткани.
Сэм поймал ее взгляд, попытался уловить все, что в нем было. Затем посмотрела на родинку под правой грудью.
Внутри его что-то оборвалось.
Он придвинулся ближе, положил голову ей на грудь, ухом прямо к сердцу. Оно стучало с бешеной скоростью. А потом начало замедляться, успокаиваться. Молли положила руку ему на щеку, и он почувствовал, как она уткнулась лицом в его волосы.
Потом начала всхлипывать.
А вьюга осталась снаружи.
36
Понедельник, 7 декабря, 9:26
Он лежал на своей половине кровати и смотрел на нее. Она сидела, прислонившись к стене, в наушниках, и, кажется, уже в третий раз пересматривала фильмы Августа Стена.
Это было захватывающее зрелище. Видеть, как мельчайшие синхронизированные механизмы тела и сознания превращаются в нечто волшебное.
Наконец Блум вынула наушники и несколько раз моргнула. Встретилась взглядом с Бергером, грустно улыбнулась, покачала головой.
– Да уж, – сказала она.
– Да уж, – повторил он.
Молли поправила подложенную под спину подушку. Он сделал то же самое. Они посмотрели друг на друга.
– Спасибо за ночь, – произнес Бергер.
– И тебе спасибо, – отозвалась Блум.
Она впервые улыбалась ему такой улыбкой.
Через несколько секунд улыбка скривилась, стала похожа на ее обычную усмешку. Указывая на лежащий на коленях ноутбук, Молли сказала:
– Я знаю, что отрицала родство между нами. Между Августом и мной. На то были причины. К тому же мы не родные. Когда мне было пятнадцать, я узнала, что живу в приемной семье. Август не сильно участвовал в моем воспитании.
– Это правда, что твои племянники пару лет приезжали на виллу на острове Мёя?
– Думаю, да.
– Ты там бывала гораздо реже, но бывала же?
– Да, бывала.
– И сколько примерно оно стоит?
– Стоит?
– Не прикидывайся дурочкой. Сколько стоили эти чертовы хоромы?
– Он говорил про какое-то наследство. И мама что-то там унаследовала. В сумме набралось достаточно.
– Нет. Я имею в виду, сколько стоила вилла? Примерная оценка?
– Понятия не имею.
– То есть ты отрицаешь факты? – спросил Бергер ледяным тоном.
Она рассмеялась. Искренне. Затем сказала:
– Не меньше тридцати миллионов.
– Я знаю тебя, Молли. По крайней мере, знаю, что ты человек умный. И вряд ли твои старшие брат и сестра намного глупее тебя. Как и их супруги. И никому из вас не пришло в голову задуматься, откуда у семьи деньги на покупку дома за тридцать миллионов? Это на зарплату госслужащего?
– Плюс два наследства, – вставила Блум.
– Я все вижу, Молли. О чем ты на самом деле думала?
Молли застонала, потом попыталась собраться.
– Я всегда считала его честным, даже патологически честным. Он отсутствовал дома в течение всего моего детства, такой номинальный отец. Естественно, он понятия не имел о том, что Вильям сделал со мной в лодочном домике. Думаю, потеряй я руку, он бы даже не заметил. Поэтому я даже подумать не могла. Мне в голову не приходило, что он мог измениться, что он мог попасть в «серую зону», как он сам это называл. В то, что на самом деле является черной зоной. Поэтому мне никогда не приходило в голову, что Мёя может быть связана с незаконной деятельностью. Он занимал руководящий пост в СЭПО, он был моим начальником, он бы никогда не продал свою страну какой-то мутной русской мафии.
– Бывает, что мы получаем предложение, от которого невозможно отказаться, – заметил Бергер.
– Но только не он. Только не Август Стен.
– Чем больше человек привержен абсолютной морали, тем выше для него риск угодить в серую зону. Он устал от самого себя, от своей правильности. Каким-то образом русские прознали, что он – легкая добыча. Что в данный момент он очень восприимчив ко всему. С людьми, изначально считающими мораль понятием относительным, сложнее договориться.
– Это ты сейчас о себе?
– Возможно, – ответил Бергер.
– Но самое ужасное заключается в том, что я не знаю, можно ли верить хоть одному его слову, сказанному в этих фильмах. Русский адвокат подошел к нему в торговом центре на окраине Москвы? Что, серьезно?
Бергер скорчил гримасу и посмотрел в окно. Природа немного успокоилась, осадки прекратились. Среди облаков даже промелькнули несмелые лучи солнца.