– Сюда, – сказала она, обнажившись всей нижней половиной, – здесь, на ковре.
Профан встал и пошарил в леднике, нет ли пива. Мафия лежала на полу и орала на него.
– Сама сюда. – Он поставил банку пива ей на мягкий живот. Она взвизгнула, опрокинув тару. От пива на ковре между ними осталось сырое пятно, как обвязочная доска или меч Тристана. – Пей давай и расскажи-ка мне о Героической Любви. – Она даже не попыталась одеться.
– Женщина хочет себя чувствовать женщиной, – тяжело сопя, – вот и все. Ей хочется, чтоб ее брали, проникали в нее, овладевали силком. Но более того она желает окутать мужчину собой.
Посредством паутины, сплетенной из нитки йо-йо: сети или силка. Профан мог думать лишь о Рахили.
– В шлемиле никакого героизма, – сообщил ей Профан. Что есть герой? Рэндолф Скотт, который управлялся с шестизарядником, конской уздой, лассо. Хозяин неодушевленного. Но шлемиль – это ж вообще едва ли человек: такой, кто валяется и терпит от вещей, как любая пассивная женщина. – Отчего, – поинтересовался он, – сношения непременно – такая штука, где все так сложно. Мафия, почему тебе обязательно нужно его как-то называть. – Вот он опять спорит. Как с Финой тогда в ванне.
– Ты что, – рыкнула она, – латентный содомит? Женщин боишься?
– Нет, я не педик. – Поди пойми: иногда женщины ему напоминали неодушевленные предметы. Даже молодая Рахиль: половина «МГ».
Вошел Харизма, два глаза-бусины выглядывают из прожженных дырочек в одеяле. Засек Мафию, двинулся к ней. Зеленый шерстяной курган запел:
Это не по-райски совсем –
Слышать Тезис 1.7,
Когда лезу за словом в карман;
Если мир есть все, что есть случай,
То нет философии худшей,
На которой взрастить
Мы сумеем роман.
У меня предложенье к тебе –
Логично, позитивно и кратко,
И может сойти за комическую разрядку:
[Припев]
Пусть Я буду я
С сердцем на поводке,
Пусть Ю будешь ты
С «Трактатом» в руке,
А Э станет жизнью, полной любви
Под музыку ласк и общенья.
Обозначим любовь как любое твое заключенье.
Прямо справа будет бравый
Наш гипотетический случай;
Слева криво, но без разрыва –
Моя парентеза страсти кипучей.
А это седло посредине –
Удача, ну что нам терять,
Если в скобках мы станем
Приличий азы
Соблюдать.
Если Я [спела в ответ Мафия] про меня
Думает: трудная дева, –
То как Ю желаю
Тебе нырнуть мамочке в чрево.
Ибо Э не имеет значенья
Потому что в нем нет наслажденья:
Мне роднее такие предметы, с каких можно снять измеренья.
Молодцом пред лицом
Неисполнимых судеб
Ты смирись – ведь я из
Касты норовистых дев.
Брось уже городить огороды –
Туфли сброшу я чуть погодя,
Птички-пчелки живут, как в раю,
И плевать им на Ю
И на Я.
Когда Профан допил пиво, одеяло укрывало их обоих.
За двадцать дней до того, как Песья Звезда вступила в нижнее соединение с Солнцем, дни пошли псу под хвост. Мир все больше вступал в конфликт с неодушевленным. Пятнадцать человек погибло в крушении поезда под Оахакой, Мексика, 1 июля. На следующий день пятнадцать погибло, когда в Мадриде рухнул жилой дом. 4 июля под Карачи в реку свалился автобус, и тридцать один пассажир утонул. Еще тридцать девять человек утонуло два дня спустя при тропическом урагане на центральных Филиппинах. 9 июля Эгейские острова накрыло землетрясением и приливными волнами, отчего погибло сорок три человека. 14 июля самолет ВАТС[159] разбился на взлете с базы ВВС Макгуэйн в Нью-Джерзи, погибло сорок пять. Землетрясение в Анджаре, Индия, 21 июля прикончило 117 человек. С 22 по 24 июля в центральных и южных районах Ирана свирепствовали наводнения, триста человек погибло. 28 июля в Куопио, Финляндия, с парома съехал автобус, погибло пятнадцать человек. Возле Думиса, Техас, 29 июля взорвалось четыре цистерны с бензином, убило девятнадцать человек. 1 августа семнадцать человек погибло в железнодорожной катастрофе под Рио-де-Жанейро. Еще пятнадцать – 4-го и 5-го, в наводнениях на юго-западе Пенсильвании. 2161 человек погиб на той же неделе, когда на провинции Чжэзцян, Хэнань и Хэбэй обрушился тайфун. 7 августа взорвалось шесть грузовиков с динамитом в Кали, Колумбия, погубив около 1100 человек. В тот же день сошел с рельсов поезд в Пршерове, Чехословакия, погибло девятеро. На следующий день в угольной шахте под Марсинеллем, Бельгия, погибли 262 шахтера, отрезанных пожаром. Ледовые лавины, сходившие с Монблана между 12 и 18 августа, унесли в царство смерти пятнадцать альпинистов. На той же неделе взрыв газа в Монтиселло, Юта, убил пятнадцать человек, а тайфун, пронесшийся по Японии и Окинаве, – еще тридцать. Еще двадцать девять горняков насмерть отравилось газом в шахте Верхней Силезии 27 августа. Также 27-го среди жилых домов Сэнфорда, Флорида, разбился бомбардировщик ВМФ, четверо погибло. На следующий день взрыв газа в Монреале прикончил семерых, а ливневый паводок в Турции – 138.
То были массовые смерти. Кроме того, имелись сопутствующие увечные, неисправные, потерянные, осиротелые. Это происходит каждый месяц – чередой встреч между группами живых и конгруэнтным миром, которому попросту нет до них дела. Загляните в любой Ежегодник, раздел «Бедствия», – оттуда и взяты приведенные выше цифры. Дела ведутся месяц за месяцем и далее.
IV
Макклинтик Сфер весь день читал самопальные песенники.
– Если когда-нибудь захочешь впасть в уныние, – сказал он Рубин, – почитай песенник. Я не про музыку, я про слова.
Девушка не ответила. Последние пару недель ее потряхивало.
– Что не так, малышка, – говорил, бывало, он; но она пожимала плечами, отмахивалась. Однажды ночью сказала, что ей не дает покоя ее отец. Она по нему скучает. Может, заболел. – Ты с ним виделась? Маленьким девочкам стоит. Сама не знаешь, до чего тебе повезло, что у тебя есть отец.
– Он живет в другом городе, – и больше от нее ни слова.
Сегодня вечером он сказал:
– Слушай, тебе на дорогу надо? Съезди повидайся с ним. Вот что тебе нужно сделать.
– Макклинтик, – ответила она, – ну как блядь может куда-нибудь ездить? Блядь не человек.
– Он ты. Ты со мной, Рубин. Сама же знаешь; мы тут с тобой больше ни в какие игрушки не играемся, – похлопав по кровати.
– Блядь живет в одном месте и сидит там же. Как девица какая-нибудь в сказке. И никаких у нее путешествий, если не надо на улице работать.
– Ты об этом не думала.
– Наверное. – Она отводила взгляд.
– Матильде ты нравишься. С ума сошла?
– А что здесь еще? Либо улица, либо сиди взаперти. Если я к нему поеду – уже не вернусь.
– Где он живет. В Южной Африке?
– Быть может.
– Ох, Иисусе.
Так, отчитал себя Макклинтик Сфер, никто в проститутку не влюбляется. Если только ему не четырнадцать лет, а она – не первая юбка, из-под которой ему перепало. Но эта вот Рубин, какова б ни была в постели, и вне ее была надежным другом. Он переживал за нее. И это (для разнообразия) были хорошие переживания; не такие, скажем, как у Руйни Обаяша, – те, казалось, треплют мужику нервы все больше, когда б Макклинтик с ним ни встретился.
Такое длилось уже пару недель как минимум. Макклинтик, который до конца никогда не разделял «незапаренных» воззрений, распространившихся в послевоенные годы, в отличие от некоторых других музыкантов, не сильно-то возражал, если Руйни надирался и пускался излагать свои личные беды. Несколько раз с ним притаскивалась Рахиль, а Макклинтик знал, что Рахиль – прямая, как оглобля, поэтому с ней особо не позажигаешь, поэтому у Руйни, должно быть, и впрямь неприятности с этой бабой Мафией.
В Нуэва-Йорке дело шло к лету, худшему времени года. Пора разборок в парках, где гибнет много пацанов; пора нервам трепаться, бракам распадаться, пора всем смертоубийственным и хаотическим порывам, замерзавшим на зиму внутри, оттаивать и всплывать на поверхность, и поблескивать из пор у тебя на лице. Макклинтик двигал в Ленокс, Масс., на этот джазовый фестиваль. Он понимал, что здесь не вытерпит. Но как же Руйни? Дома ему доставалось (вероятнее всего) такое, что его к чему-то подталкивало. Макклинтик заметил это вчера вечером, между отделениями в «V-Ноте». Взгляд такой он видел и раньше: у знакомого басиста из Форт-Уорта, чье лицо никогда не менялось, он вечно говорил тебе: «У меня тут беда с наркотиками», – и однажды вечером его прихлопнуло, и его увезли в больничку в Лексингтон или еще куда. Почем Макклинтику знать. Но у Руйни вид был точно такой же: слишком уж не парился. Слишком невозмутим, когда сказал: «У меня тут с бабой беда». Что там у него внутри, что растопится глубоким летом в Нуэва-Йорке? И что случится, когда оно оттает?
Слово «хлоп» дикое какое-то. На каждой своей записи Макклинтик заимел привычку разговаривать со звукачами и студийными техниками об электричестве. Было время, когда Макклинтику это электричество как шло, так и ехало, а вот теперь, похоже, раз оно ему помогает выходить на аудиторию побольше, кто-то врубается, кто-то не врубится никогда, но платят все, и от авторских этих отчислений в «триумфе» не кончается горючка, а у Макклинтика – костюмы от Дж. Пресса, так он должен сказать электричеству спасибо, а то и научиться про него уже хоть чему-нибудь. Вот он и нахватывался по чуть-чуть то тут, то там, а однажды прошлым летом разговорился с одним технарем о стохастической музыке и цифровых компьютерах. Из беседы родилась «Вброс/Сброс», композиция, которая для его оркестрика станет прямо-таки позывными. У того звуковика он выяснил, что есть такие двухтриодные триггерные схемы, еще называются бистабильными – такую включишь, и она может быть только так или эдак, смотря какая лампа проводит, а какая отсечена: вброс или сброс, шлеп или хлоп.