Расскажу вам, друзья, ничего не тая, –
Собирайтесь-ка, парни, вокруг:
[Припев:]
Я только что родил отличного парнишку,
Херберт, к черту, Шаблон его звать.
Он – то, что надо,
Папаше лучшая награда,
Хотя мне ему подгузники менять.
Не знаю, когда мы это успели,
Ведь я был каждый вечер бухой.
Но он красив и пухл, как ливерный пирожок,
И похож на свою мамку – вот поэтому, дружок,
Шаблон сейчас пойдет к себе домой
(Молочник в курсе)
Шаблон сейчас пойдет к себе домой.
После ванны, вытершись, снова в твиде, Шаблон постоял у окна, праздно поглядывая на ночь снаружи.
Наконец в дверь постучали. Наверняка Майистрал. Быстро дернуть взглядом по комнате, не валяется ли где бумаг, чего-нибудь компрометирующего. После чего к двери, впустить судосборщика, которого ему описывали как похожего на корявый дуб. Майистрал стоял перед ним ни дерзко, ни робко – просто существовал: седеющая голова, неопрятные усы. От нервного тика в верхней губе казалось, будто крошки еды, застрявшие в волосках, тревожно вибрируют.
– Он из благородной семьи, – с грустью поведал Мехемет. Шаблон попался в ловушку, спросив какой. – Делла Торре, – ответил Мехемет. Delatore, доносчик.
– Что с людьми на Верфях, – спросил Шаблон.
– Нападут на «Хронику». – (Обида, уходящая корнями еще к забастовке 1917 года; газета опубликовала письмо, в котором забастовка осуждалась, а вот на ответ равного времени не выделила.) – Несколько минут назад митинг прошел. – Майистрал изложил ему краткое содержание. Шаблону все возражения были известны. Рабочим из Англии выплачивают колониальное содержание; местным судоремонтникам платят только обычную зарплату. Большинству бы хотелось эмигрировать, особенно после сообщений Мальтийского трудового корпуса и других рабочих бригад из-за рубежа о том, что вне Мальты платят больше. Но как-то пошли слухи, правительство-де отказывается выдавать паспорта, чтобы держать рабочих на острове, а не то пенсия не светит. – Что им еще делать, как не эмигрировать? – Майистрал отвлекся: – С войной количество рабочих на Верфях утроилось по сравнению с тем, что было раньше. А теперь Перемирие, их уже увольняют. А если не считать Верфей, работы не так-то много. Всех прокормить не хватит.
Шаблону хотелось спросить: если вы им симпатизируете, зачем тогда доносить? Информаторами он пользовался, как поденщик своим инструментом, и мотивов их понять никогда не старался. Обычно он предполагал, что ими руководят просто какие-то личные счеты, желание отомстить. Но такое он и раньше в них видел: преданы той или иной программе – и все равно помогают ее разгромить. Вольется ли Майистрал в авангард толпы, штурмующей «Ежедневную хронику Мальты»? Шаблон хотел спросить почему, но едва ли мог. Не его это дело.
Майистрал рассказал ему все, что знал, и ушел, бесстрастный, как и раньше. Шаблон закурил трубку, сверился с планом Валлетты и пять минут спустя уже упруго шагал по Страда-Реале, следя за Майистралом.
То была обычная предосторожность. Применялся, разумеется, некий двойной стандарт; ощущение тут такое: «Если он доносит мне, будет доносить и на меня».
Майистрал впереди свернул налево, прочь от огней широкой улицы; вниз по склону к Страда-Стретта. Здесь пролегали границы Сомнительного Квартала этого города; Шаблон озирался без особого любопытства. Везде одинаково. Как же искажается представление о городах с такой работой! Если об этом столетии не сохранятся никакие свидетельства, кроме личных дел МИДовских оперативников, историкам будущего предстоит воссоздать довольно причудливый ландшафт.
Массивные общественные здания с непримечательными фасадами; сети улиц, на которых, похоже, таинственно отсутствует гражданское население. Стерильный административный мир, окруженный варварскими землями снаружи: петляющие переулки, публичные дома, таверны; дурно освещенные, если не считать точек встречи, которые выделяются, как блестки на старом и затасканном бальном платье.
«Если и отыщется какая-либо политическая мораль в этом мире, – записал как-то Шаблон у себя в дневнике, – то лишь то, что мы влачим на себе дела этого столетия с невыносимым двоением в глазах. Право и Лево; теплица и улица. Правое может жить и работать лишь герметично, в теплице прошлого, а снаружи Левое ведет дела свои на улице, манипулируя насилием толпы. И существовать может лишь в пейзаже грез о будущем… Что же настоящее настоящее, люди неполитические, некогда уважаемая Золотая Середина? Устарело; как ни верти, скрылось с глаз долой. На Западе таких крайностей мы можем ожидать, самое малое, только в предельно „отчужденном“ населении, уже через считаные годы».
Страда-Стретта; Прямая улица. Проход, коему назначено, такое чувство, быть запруженным толпой. Примерно что сейчас и происходило: ранний вечер привлек на нее моряков в увольнении с К. Е. В. «Эгмонт» и боевых кораблей помельче; команды греческих, итальянских и североафриканских купцов; а также массовку из мальчишек-чистильщиков, сутенеров, торговцев побрякушками, сластями, неприличными открытками. Топологические уродства этой улицы были таковы, что, казалось, идешь чередой эстрад мюзик-холлов, каждая отделена поворотом или уклоном, на каждой свои декорации и своя труппа, но все – ради того же низкопробного развлечения. Шаблон, старый чечеточник, чувствовал себя как дома.
Но шаг в сгущавшихся толпах он прибавил; с некоторой тревогой заметив, что Майистрал все чаще начал пропадать в накатах синего и белого впереди.
Справа от себя он уловил настойчивый образ – тот мигал у него на самом краю поля зрения. Высокий, черный, отчего-то конический. Шаблон рискнул искоса глянуть. Похоже, какой-то греческий поп или приходской священник уже некоторое время старался от него не отстать. Что божий человек делает на такой территории? Ищет, быть может, душ для спасения; но взгляды их соприкоснулись, и Шаблон не заметил никакого сострадательного намерения.
– Chaire[224], – бормотнул священник.
– Chaire, Papá, – произнес Шаблон углом рта и попробовал протолкнуться вперед. Рука попа, в кольцах, задержала его.
– Минуточку, Сидни, – произнес голос. – Идите-ка сюда, от толкучки подальше.
Голос был чертовски ему знаком.
– Майистрал направляется в «Джон Булл», – сказал поп. – Нагнать мы его и потом успеем. – Они прошли по переулку к небольшому дворику. В центре его располагался бассейн, по ободу украшенный темными выплесками нечистот. – Фокус-покус, – и вмиг слетели борода и скуфья святого.
– Полувольт, вы к старости утратили тонкость. Что это за балаган? Что стало с Уайтхоллом?
– С ними все в норме, – сказал Полувольт, неуклюже скача по дворику. – Вы меня, знаете ли, тоже удивили.
– Как Моффит, – сказал Шаблон. – Если они устраивают сбор всей флорентийской компании.
– Моффит отвоевался в Белграде. Я думал, вы слыхали. – Полувольт снял рясу и завернул в нее свое имущество. Под нею на нем был костюм из английского твида. Быстро причесавшись и подкрутив усы, он перестал отличаться от того Полувольта, которого Шаблон последний раз встречал в 99-м. Только седины прибавилось в волосах да морщин на лице. – Бог знает, кого они наприсылали в Валлетту, – бодро произнес Полувольт, когда они вернулись на улицу. – Подозреваю, это просто очередная мода – у МИДа, знаете же, случаются припадки. Вроде курорта или вод. Модное Место для Поездки, похоже, каждый сезон разное.
– Не смотрите на меня. Я могу только догадываться о том, что происходит. Туземцы здесь, как это у нас говорится, беспокоятся. Этот парень Благостынь – Р. К. священник, иезуит, я подозреваю, – считает, что еще недолго – и тут будет кровавая баня.
– Да, с Благостынем я виделся. Если платят ему из того же кармана, что и нам, он этого не выказывает.
– О, я сомневаюсь, сомневаюсь, – туманно произнес Шаблон, желая поговорить о старых добрых временах.
– Майистрал обычно сидит снаружи; перейдем через дорогу. – Они расположились на стульях кафе «Финикия», Шаблон – спиной к улице. Кратко, за барселонским пивом каждый поведал другому о двух десятках лет между делом Вайссу и сейчас, голоса монотонны под размеренное неистовство улицы. – Забавно, как дорожки пересекаются.
Шаблон кивнул.
– Мы должны друг за другом присматривать? Или нам полагалось встретиться?
– Полагалось? – чересчур поспешно. – Уайтхоллом, разумеется.
– Разумеется.
Старея, мы больше кренимся к прошлому. Шаблон тем самым отчасти потерялся для улицы и судоремонтника через дорогу. Злополучный год во Флоренции – раз опять возник Полувольт – теперь вернулся к нему, и каждая неприятная подробность ярко затрепетала в темной комнате его шпионской памяти. Он истово надеялся, что появление Полувольта – просто случайность; а не сигнал для реактивации тех же хаотичных и Ситуативных сил, что работали во Флоренции двадцать лет назад.
Ибо предсказание Благостынем бойни и сопутствующей ей политики располагало всеми отличительными признаками Ситуации-в-процессе-становления. Своих представлений о Ситуации он не изменил ни единого. Даже написал статью, под псевдонимом, и отправил в «Панч»: «Ситуация как n-мерная мешанина». Отклонили.
«Если не рассматривать всю историю всякой участвующей личности; – писал Шаблон, – если не анатомировать всякую душу, какова у кого-нибудь надежда понять Ситуацию? Может сложиться так, что государственные служащие будущего не станут облекаться полномочиями без получения сперва ученой степени по хирургии мозга».
Его действительно навещали грезы, в которых он съеживался до субмикроскопических размеров и проникал в мозг, входил сквозь какую-то пору во лбу и попадал в тупик потовой железы. Выпутавшись из джунглей капилляров, он затем достигал наконец кости; после чего вниз сквозь череп, dura mater[225], паутинную оболочку,