Стыдись, сказала совесть. Старик Сидней поехал туда без единого козыря на руках. Один.
И чем это кончилось, подумал Стенсил, вздрогнув и криво ухмыльнувшись.
— Где ты живешь, Профейн? — перешел он в наступление.
— Да где придется.
— То есть корней нет. Как и у прочих. Любой из вашей Братвы мог бы хоть завтра собраться и рвануть хоть на Мальту, хоть на Луну. Спроси их почему, они ответят: а почему бы и нет.
— Все равно Валлетта мне до лампочки. — Хотя в этих разбомбленных зданиях, в разбитых желтоватых кирпичах и в бьющей ключом жизни Королевской дороги что-то, конечно, было. Как там называла Паола этот остров? Колыбель жизни.
— Всегда мечтал, чтобы меня похоронили в пучине морской, — сказал Профейн.
Если бы Стенсил сумел выстроить правильную ассоциативную цепочку, ему бы отлилось сердечной благосклонности полной ложкой. Но они с Паолой никогда не говорили о Профейне. Кто такой вообще был этот Профейн?
До сих пор никто. И они решили продолжить пьянку на улице Джефферсона, где раскручивалась вечеринка.
Следующий день, суббота. Утро застигло Стенсила, когда он носился по знакомым и сообщал всем, что у них с Паолой наметился третий спутник.
Третьего спутника тем временем мучило жуткое похмелье. А Его Девушку терзали страшные подозрения.
— Почему ты ходишь в «Ржавую ложку», Бенни?
— А почему бы и нет?
Она приподнялась, опершись на локоть:
— Ты впервые произнес эти слова.
— Мы каждый день что-то делаем впервые.
— А как насчет любви? — не задумываясь спросила Рэйчел. — Когда ты собираешься расстаться с девственностью своих чувств, Бен?
В ответ Профейн упал с кровати, быстро уполз в ванную и обнял унитаз, готовясь блевать. Рэйчел сложила руки перед грудью, как певица-сопрано на концерте:
— И это мой мужчина.
Профейн передумал блевать и стал корчить рожи перед зеркалом.
Рэйчел с распущенными и спутанными после сна волосами подошла сзади и прижалась щекой к его спине, как прошлой зимой на пароме в Ньюпорт-Ньюс прижималась Паола. Профейн рассматривал свои зубы.
— Отойди от меня.
— Ну-ну, — она даже не двинулась, — Всего одна порция дури — и ты уже на крючке. Ужели глас марихуаны слышу я?
— Это мой глас слышишь ты. Отойди.
Она отошла.
— Достаточно или дальше, Бен? — Повисло молчание. Затем Профейн мягко произнес тоном раскаяния:
— Если я и на крючке, то только у тебя, Рэйчел О. — И воровато глянул на нее в зеркало.
— У женщин, — не согласилась она. — У принципа брать и брать, который тебе кажется любовью. Не у меня.
Он принялся яростно драить зубы. Глянув в зеркало, Рэйчел увидела, как у него во рту и по обе стороны от подбородка расцветает громадный пенный цветок, словно язва проказы.
— Хочешь уйти, — крикнула она, — так уходи.
Он попытался ответить, но из-за щетки и зубной пасты нельзя было разобрать ни слова.
— Ты боишься любви, а это значит, что у тебя есть другая. Конечно, пока тебе не приходится отдавать, пока нет привязанностей, можно толковать о любви. Поскольку ничего серьезного в этой болтовне нет. Это лишь способ вознести себя. И унизить тех, кто пытается тебя понять, то есть меня.
Профейн булькал в раковине: отпивал из-под крана и полоскал рот.
— Видишь? — воскликнул он, переведя дух. — Что я говорил? Я же тебя предупреждал.
— Люди меняются. А ты что, не можешь постараться? — Будь она проклята, если заплачет.
— Я не меняюсь. Шлемили неизменны.
— Меня от этого тошнит. Может, хватит жалеть себя? Тоже мне, взял свою оплывшую, нелепую душу и развернул ее во Вселенский Принцип.
— На себя посмотри со своим «МГ».
— Да при чем тут…
— Знаешь, что мне все время кажется? Что ты принадлежность машины. Только ты из плоти и потому развалишься быстрее нее. Машина долговечна, и, даже попав на свалку, она будет сохранять свои внешние очертания тысячу лет, пока ее ржа не съест. А вот старушка Рэйчел к тому времени давно тю-тю. Ты запчасть, деталька, вроде радио, обогревателя или свечи.
Она совсем сникла. Профейн давил дальше:
— Я начал думать о себе как о шлемиле, которому надо опасаться мира вещей, после того как застал тебя наедине с твоим «МГ». Но мне тогда и в голову не пришло, что я вижу некое извращение. Тогда я просто перепугался.
— Отсюда видно, как мало ты знаешь о женщинах.
Профейн принялся скрести голову, роняя на пол ванной внушительные хлопья перхоти.
— Слэб был у меня первым. Все эти упакованные в твид пижоны в Трокадеро Шлоцхауэра только ручки мне целовали. Бен, бедняжка, разве ты не знаешь, что юная девушка вынуждена выплескивать эмоции хоть на что-нибудь — на домашнего попугая, на машину; хотя чаще всего она вываливает их на себя.
— Нет, — сказал Профейн; в волосах у него был колтун, под пожелтевшими ногтями — омертвевшие частички скальпа. — Тут есть что-то еще. Не надо увиливать, не выйдет.
— Ты не шлемиль. Ничего особенного в тебе нет. Все в той или иной степени шлемили. Вылезай из своей раковины — сам увидишь.
Совершенно раздерганный Профейн застыл обмякшей грушей с мешками под глазами.
— Чего ты хочешь? Сколько я должен тебе дать? Этого, — он потряс перед ней дряблым и бесчувственным фаллосом, — достаточно?
— Недостаточно. Ни мне, ни Паоле.
— Да откуда ей…
— Женщина для Бенни найдется где угодно. Пусть хоть это тебя утешит. Всюду найдется дырка, в которую можно спокойно вставить, не боясь утратить свое драгоценное шлемильство. — Она расхаживала по комнате, громко топая. — Ну, ладно. Мы все шлюхи. Цена одинакова для всех и за все — рядышком, бочком, рачком, язычком. Ну что, готов платить, милый? Хоть по велению разума, хоть по велению сердца?
— Если ты думаешь, что мы с Паолой…
— Да хоть с кем угодно. И до тех пор, пока функционирует твоя пружинка. Выстроится целый ряд таких же идиоток, как я, разве что некоторые будут покрасивее. Это с каждой может статься, поскольку у всех нас есть вот эта штучка, — она положила руку себе между ног, — и к ее зову приходится прислушиваться.
Рэйчел улеглась на кровать.
— Давай, малыш, — сказала она, едва сдерживая слезы, — Это задаром. Ради любви. Залезай. И приятно, и бесплатно.
Профейн вдруг совершенно не к месту вспомнил мнемоническое руководство радиотехника Хиросимы для определения величины сопротивления по цветовой кодировке.
Грязным Членом Крутя, Оскверним Женский Зад Бессловесной Фигуры, Заваленной в Сад (или «Благодушной Фиоле Засунем Снаряд»). И приятно, и бесплатно.
Можно ли измерить их сопротивление в омах? Когда-нибудь, упаси, Господи, появится электронная женщина-робот. Может, ее назовут Фиолой.256 Возникает затруднение — заглядываешь в руководство пользователя. Концепция съемных модулей: пальцы чересчур толстые, сердце слишком горячее, рот великоват? Заменил — и порядок.
И все-таки он залез на Рэйчел.
Хотя Мафия сидела за решеткой, а часть Братвы, отпущенная под залог, вела себя смирно, вечером «Ржавая ложка» расшумелась сильнее обычного. Как-никак был субботний вечер на исходе самых жарких дней лета.
Перед закрытием Стенсил подошел к Профейну, который весь вечер пил, но почему-то оставался трезвым.
— Стенсил слышал, что у вас с Рэйчел не все ладно.
— Не начинай.
— Стенсилу сказала Паола.
— А ей сказала Рэйчел. Чудесно. Купи мне пива.
— Паола тебя любит, Профейн.
— Думаешь, ты меня потряс? Что ты ко мне лезешь, умник?
Стенсил-младший вздохнул. Рядом звякнул колокольчик.
— Пора, джентльмены, прошу вас, — воззвал бармен. Вся Шальная Братва благожелательно принимала такие типично английские штучки.
— Что пора? — передразнил Стенсил. — Пиво пить, разговоры разговаривать? К новой бабе, на новую пьянку? Короче, пора заниматься всякой ерундой, а для важных дел времени нет. Профейн. У Стенсила сложности. С женщиной.
— Да что ты? — сказал Профейн. — Удивительное дело. Никогда раньше о таком не слышал.
— Давай. Пошли.
— Ничем не могу помочь.
— Будешь внимать. Большего от тебя не требуется.
Вышли и двинулись по Гудзон-стрит.
— Стенсил не хочет ехать на Мальту. Он просто боится. Видишь ли, с тысяча девятьсот сорок пятого года он частным образом охотится за одним человеком. Вернее, за женщиной, хотя точно сказать трудно.
— Почему? — спросил Профейн.
— А почему нет? — ответил Стенсил. — Ясная причина поиска будет означать, что он практически нашел искомый объект. Почему парень снимает в баре ту или иную цыпочку? Знай он причину, он бы тут же поладил с крошкой. Почему начинаются войны? Объясни всем причину — и воцарится вечный мир. Так и в поисках Стенсила побудительный мотив был частью искомого объекта. Отец Стенсила упомянул о ней в своем дневнике; это было на стыке веков. Стенсил заинтересовался ею в 1945-м. Может, от скуки; может, из-за того, что старик Сидней так ничего толком и не сказал сыну; а может, потому что в глубине души сына живет некая потребность в тайне — ощущение погони до предела активизирует обмен веществ. Возможно, Стенсил питается загадками.
Но от Мальты он держится подальше. У него есть кое-какие нити, зацепки. Молодой Стенсил посетил все города, где бывала она, гонялся за ней до тех пор, пока не запутался в ложных воспоминаниях и исчезнувших зданиях. Он был во всех ее городах, кроме Валлетты. В Валлетте умер его отец. И Стенсил пытается уверить себя, что встреча Сиднея с V. и его смерть — вещи совершенно разные и никак между собой не связанные. Но это не совсем так. Дело в том, что, начиная с самой первой ниточки, с неуклюжих операций в Египте, где юная и неопытная V., подражая Мата Хари, работала, как всегда, исключительно на себя, в то время как Фашода метала искры, ища порох; и вплоть до 1913 года, когда она поняла, что выложилась до конца, и сделала перерыв для занятий любовью, — все это время готовилось что-то чудовищное. Мировая война и социалистический переворот, давший нам Советскую Россию, — это мелочи. Симптомы, и только.