Они повернули на 14-ю улицу и пошли на восток. Чем ближе подходили они к Третьей авеню, тем больше ханыг попадалось им навстречу. В некоторые вечера 14-я улица становилась самой широкой улицей в мире, и на ней дули просто ураганные ветры.
— Вряд ли V. была агентом темных сил или причиной потрясений. Просто она там оказалась. Но и этого уже достаточно, это тоже симптом. Разумеется, Стенсил мог бы исследовать период войны или поискать ее, скажем, в России. Но на это у него нет времени. Он охотник,
— А что тебе нужно на Мальте? — спросил Профейн. — Найти эту крошку? Узнать, как умер твой отец? Или еще что-нибудь? А?
— Откуда Стенсилу знать? — возопил Стенсил. — Откуда ему знать, что он будет делать, если найдет ее? Да и хочет ли найти? Это все глупые вопросы. Он должен ехать на Мальту. Предпочтительно с попутчиком. С тобой.
— Опять двадцать пять.
— Он боится. Ведь если она уехала туда, чтобы переждать войну, которой не начинала, но с которой была этиологически связана, и война эта, таким образом, не стала для нее неожиданностью, то вполне возможно, что она была там же и во время Первой мировой. И в конце этой войны встретила старика Сиднея. Для любви — Париж, для войны — Мальта. Если так, то сейчас, как по всему видно…
— Думаешь, там будет война?
— Может быть. Ты же читаешь газеты. — Чтение газет сводилось у Профейна к беглому взгляду на первую страницу «Нью-Йорк Таймс». Если на бумаге не было аршинных заголовков, значит, мир находился в хорошей форме. — Ближний Восток — колыбель цивилизации и, возможно, ее могила. Если уж Стенсилу не отвертеться от поездки на Мальту, то он не хочет ехать только с Паолой. Он ей не доверяет. Ему нужен человек, который сумеет занять ее, послужит, если угодно, своего рода буфером.
— Им может быть кто угодно. Ты говорил, что Братва всюду чувствует себя как дома. Почему не Рауль, Слэб или Мелвин?
— Но она любит именно тебя. А почему не ты?
— А почему я?
— Ты не принадлежишь к Братве, Профейн. Ты оставался в стороне от этой рутины. Весь август.
— Нет, нет, у меня была Рэйчел.
— Ты и от нее остался далек, — сказал Стенсил с кривой ухмылкой.
Профейн отвел глаза.
Они шли по Третьей авеню, шатаемые мощным ветром Улицы; кругом тревожно трепетали ирландские флаги. Стенсил болтал без умолку. Рассказал Профейну о публичном доме в Ницце, где были зеркала на потолке и где ему как-то почудилось, что он нашел свою V. Потом рассказал о мистическом переживании, которое он испытал перед посмертным гипсовым слепком руки Шопена в музее «Сельда» на Майорке.
— Никакой разницы, — вдруг звонко выкрикнул он, и двое бродяг неподалеку захохотали. — Как живая. Выходит, у Шопена была гипсовая рука.
Профейн пожал плечами. Бродяги сели им на хвост.
— V. угнала самолет; старый французский истребитель, вроде того, на котором разбился молодой Годольфин. О Всевышний, какой, надо думать, был полет: из Гавра через Бискайский залив куда-то на задворки Испании. Дежурный офицер смог припомнить только, как свирепый гусар — так он ее назвал — в рыжей плащ-палатке пронесся мимо, ослепительно сверкнув глазным протезом в виде часов — «на меня будто глянул злобный глаз самого времени».
— Одно из ее отличительных качеств — постоянная смена личин. На Майорке она провела по меньшей мере год под видом старого рыбака, который вечерами курит трубку, набитую сушеными водорослями, и травит ребятишкам байки о контрабанде оружия в Красном море.
— Как Рембо, — предположил один из бродяг.
— Может, она видела Рембо в детстве? Может, года в три или четыре она проезжала те места, где деревья были украшены серыми и алыми гирляндами распятых англичан? Может, она была живым талисманом махдистов? А повзрослев, стала любовницей сэра Аластэра Рена и жила в Каире?
Кто его знает. В этой истории Стенсил предпочитает полагаться на субъективное мнение людей. Правительственным отчетам, гистограммам и массовым движениям ни в коем случае доверять нельзя.
— Стенсил, — провозгласил Профейн, — ты напился.
Верно. Подступающая осень несла с собой достаточно холода, чтобы отрезвить Профейна. Но Стенсил, похоже, был пьян не только от выпивки.
V. в Испании. V. на Крите. V. получила травму на Корфу, партизанила в Малой Азии. Давая уроки танго в Роттердаме, приказала дождю остановиться — и ливень кончился. Как-то тоскливым летом в Римской Кампанье, напялив трико, украшенное двумя китайскими драконами, подавала мечи, шарики и цветные платки заурядному магу Уго Медикеволе. Быстро обучившись, нашла время для разработки собственных магических трюков, и однажды утром Медикеволе обнаружили в поле, где он беседовал с овцами о кучевых облаках. Он был сед как лунь и мыслил на уровне пятилетнего ребенка. V. исчезла.
Так они и шли вчетвером аж до 70-х улиц. Словесный понос Стенсила не прекращался, остальные с интересом слушали. И дело было совсем не в том, что Третья авеню располагала к пьяным признаниям. Вероятно, Стенсил, как и его отец, относился к Валлетте с болезненной подозрительностью, так как предвидел, что ему, помимо воли, придется глубоко погрузиться в историю слишком давнюю и, возможно, расходящуюся с тем, что он знал раньше. А может, и нет; возможно, он просто чувствовал приближение знаменательного прощания. На месте Профейна и двух бродяжек мог оказаться кто угодно: полицейский, бармен, шлюшка. Стенсил таким образом оставлял частицы самого себя — а также V. — по всему западному миру.
V. к этому времени была на удивление фрагментарной концепцией.
— Стенсил едет на Мальту, словно мнительный жених на свадьбу. Это брак по расчету, устроенный Фортуной, которая в каком-то смысле каждому и мать, и отец. И Фортуна, по идее, должна заботиться о том, чтобы брак получился удачным, ибо она тоже хочет, чтобы кто-нибудь присматривал за ней в старости. — Профейну это показалось полной ерундой. Тут выяснилось, что они уже бредут по Парк-авеню. Бродяги, почуяв чужую территорию, усвистали на запад и скрылись в парке. Что они там найдут?
— Может, надо принести искупительную жертву? — спросил Стенсил.
— Какую? Коробку конфет, букет цветов? Ха-ха.
— Стенсил знает, что надо. — Они стояли перед зданием, где размещался офис Эйгенвэлью. Случайность или умысел? — Подожди на улице, — велел Стенсил. — Стенсил вернется через минуту. — И скрылся в вестибюле здания.
В тот же момент полицейская машина, появившаяся за несколько кварталов от них, повернула на Парк-авеню и покатила к центру. Профейн пошел вперед. Машина, не останавливаясь, проехала мимо. Профейн дошел до угла и повернул на запад. Когда он обогнул здание, Стенсил высунулся в окно последнего этажа.
— Иди сюда, — завопил он. — Ты должен помочь.
— Я должен? Да ты рехнулся.
— Поднимайся, — нетерпеливо крикнул Стенсил, — пока полиция не вернулась.
Профейн замешкался, считая этажи. Девятый. Пожал плечами, вошел в вестибюль и на лифте поехал вверх.
— Можешь открыть замок? — спросил Стенсил. Профейн рассмеялся.
— Хорошо. Тогда тебе придется лезть в окно. — Стенсил пошарил в подсобке и вытащил моток веревки.
— Мне? — переспросил Профейн. Они полезли на крышу.
— Это важно, — умоляюще бормотал Стенсил. — Представь, что ты с кем-нибудь враждуешь. Но с врагом необходимо встретиться — с ним или с ней. Наверняка ты постараешься, чтобы встреча прошла как можно менее болезненно.
Они прошли по крыше и остановились точно над офисом Эйгенвэлью.
Профейн посмотрел вниз на улицу.
— И ты хочешь, — бурно жестикулируя, спросил он, — чтобы я спустился по стене, где нет даже пожарной лестницы, к этому окну и открыл его?
Стенсил кивнул. Так. Опять Профейну лезть в боцманскую люльку. Только на этот раз Хряка рядом нет, спасать некого и никакой выгоды не предвидится. От Стенсила награды не дождешься, поскольку у людей, устраивающих всякие эскапады на втором (или на девятом) этаже, нет понятия о чести. Стенсил — существо еще более неприкаянное, чем он сам.
Они обвязали Профейна веревкой вокруг пояса. Фигура у шлемиля оказалась столь несуразной, что им долго не удавалось обнаружить, где у нее центр тяжести. Другой конец веревки Стенсил обмотал вокруг телевизионной антенны. Профейн сполз с края крыши, и спуск начался.
— Ну как там? — через некоторое время спросил Стенсил.
— Если не считать трех легавых внизу, которые смотрят на меня как-то подозрительно…
Веревка резко дернулась.
— Эй, эй, — заволновался Профейн. — Ты там присматривай. — Этим вечером он не был расположен к самоубийству. Но с другой стороны, и о здравом смысле рядом с бездушными предметами — веревкой, антенной, зданием и улицей девятью этажами ниже — говорить не приходилось.
Как выяснилось, центр тяжести они определили неверно. В нескольких дюймах от окна офиса Эйгенвэлью тело Профейна неторопливо перешло из положения, близкого вертикальному, в положение, параллельное улице, причем лицом вниз. Зависнув в воздухе, Профейн забарахтался, словно решил поплавать австралийским кролем.
— Боже милостивый, — пробормотал Стенсил. И поспешно вытравил веревку дальше. Через некоторое время Профейн — смутная фигура, смахивающая на осьминога, которому ампутировали три четверти щупалец, — перестал болтать руками.
— Эй, — позвал он немного погодя.
— Что? — спросил Стенсил.
— Тащи меня обратно. Быстро.
Задыхаясь и остро чувствуя свой почтенный возраст, Стенсил принялся тянуть веревку. Это заняло у него минут десять. Наконец появился Профейн и повис, высунув нос над краем крыши.
— В чем дело? — спросил Стенсил.
— Ты забыл сказать, что я должен сделать, когда доберусь до окна. — Стенсил смотрел на Профейна, потеряв дар речи. — А… Ты имеешь в виду, что я должен открыть тебе дверь…
— И запереть ее, когда будешь вылезать обратно, — докончили оба одновременно.
Профейн отдал честь.
— Поехали.
Стенсил опять спустил его вниз. Профейн повозился у окна.
— Эй, Стенсил, — позвал он. — Окно не открывается. Стенсил пустил пару витков вокруг антенны и закрепил морским узлом.