ними восстановились прежние любовные отношения. Более того. За год до своей кончины королева выразила желание приехать в Россию, чтобы в последний раз повидать родных и поклониться дорогим могилам. Она страстно мечтала об этом и жила в страхе, что неожиданное препятствие может ей помешать. Однажды во время обеда у Великого князя Владимира Александровича Государь спросил, не имею ли я известий от королевы. Я ответила, что только что получила письмо от нее, в котором она писала: «Молите Бога, чтобы я смогла выполнить мое благое паломничество».
— Теперь, когда король умер, — произнес Государь, — королева могла бы приехать к нам насовсем и не возвращаться более в Германию.
Я знала, что для королевы это предложение было неприемлемым, но меня глубоко тронуло великодушное участие со стороны человека, который никогда не бросал слов на ветер и говорил всегда лишь то, что думал.
Как известно, королева умерла, не выполнив своего заветного желания, — для меня это было большим горем, потому что мы обе были друг для друга частичкой дорогого прошлого.
Возвращаясь к хронологическому порядку моего повествования, приведу письмо Государя Императора Александра II к сестре королеве Вюртембергской Ольге с извещением о его морганатическом браке.
«Моя совесть и чувство чести заставили меня вступить во второй брак, бы и не помышлял сделать это раньше, чем кончится траурная годовщина, если бы не наше кризисное время, когда каждый день грозит новым покушением оборвать мою жизнь. Именно поэтому я весьма озабочен как можно скорее обеспечить будущее женщины, которая в течение четырнадцати лет жила только для меня и детей, которых я от нее имею.
Княжна Екатерина Долгорукая, несмотря на свою молодость, предпочла отказаться от всех светских развлечений и удовольствий, имеющих обыкновенно большую привлекательность для девушек ее возраста, и посвятила всю свою жизнь любви и заботам обо мне. Она имеет полное право на мою любовь, уважение и благодарность. Не видя буквально никого, кроме своей единственной сестры, и не вмешиваясь ни в какие дела, несмотря на многочисленные происки тех, кто бесчестно пытается воспользоваться ее именем, она живет только для меня, занимаясь воспитанием наших детей, которые до сих пор доставляли нам только радость.
Наш брак получил тайное благословение в воскресенье 6 июля в моей походной церкви, размещенной в одном из залов Большого Царскосельского дворца, от священника Никольского в присутствии графов Эдуарда Баранова, Александра Адлерберга и генерала Рылеева, а также Варвары Шебеко, верного друга княжны. Формальный акт о заключении нашего брака был составлен тут же священником Никольским и подписан тремя свидетелями. В тот же день я подписал акт в Сенате, извещающий о моем вступлении в морганатический брак с княжной Долгорукой, с предоставлением ей титула Светлости и имени княгини Юрьевской. То же имя и титул получили и наши дети: сын Георгий восьми лет и дочери Ольга семи лет и Екатерина двух лет со всеми правами законных детей, вытекающими из заключения морганатического брака царственной особы с лицами, не принадлежащими к царствующим фамилиям, следуя статьям Свода законов Российской Империи, относящихся к Учреждению Императорской фамилии. Те же права предусмотрены и для детей, которые у нас могут появиться впоследствии. Оба акта сданы в архив министерства Двора. В мои намерения входило сохранить мой новый брак в тайне до мая будущего года. Я посвятил в него только Лорис-Меликова и сына Сашу с женой по их возвращении из Гапсаля. Я представил им мою жену и детей, так как мне хотелось, чтобы они узнали обо всем из первых рук, дабы никто не воспользовался их неведением для того, чтобы поселить между нами раздоры, — хотя, конечно, я был совершенно уверен в благородстве их чувств. И должен сказать, они полностью оправдали мои надежды, судя по тому, как они восприняли известие, и по той дружбе, которую они выказали моей жене и детям. Это произошло за четыре дня до моего отъезда в Крым. Моя жена и дети должны были отправиться вслед за мной в тот же день, но с обычным курьерским поездом, чтобы прибыть на свою виллу под Ялтой. Но накануне жена получила анонимные письма с угрозами убить ее и одну из дочерей во время пути. Это заставило меня взять их в свой поезд и ехать с ними в Ливадию под одной крышей. Таким образом, скрыть тайну от моей свиты и тех, кто видел нас вместе, не удалось. Адлерберг и Лорис держались мнения, что в случае, если будут задавать вопросы, не следует отрицать нашего брака, но и не объявлять о нем пока официально. Такого решения я и придерживался в Ливадии, где моя жена имела случай быть представленной моей свите, и мы жили там совсем уединенно, видя посторонних лишь от случая к случаю за обедом да за вечерней партией.
Мне остается только надеяться, что Божье благословение не покинет нас и что моя семья, всегда проявлявшая ко мне большую привязанность, последует примеру моего старшего сына и не откажет в своей дружбе моей жене и детям, которые мне так дороги, зная, как я дорожу единством семьи, завещанным нам нашими дорогими родителями.
Александр».
Тот, кто прочитает это письмо непредвзято, без намерения заранее обвинить королеву Ольгу, тот поймет, насколько она была введена в заблуждение относительно положения в семье. На мой взгляд, это оправдательный документ для нее, ясно показывающий, что Государь не сумел или не захотел вникнуть в чувства своих законных детей и удовольствовался их послушанием, не заботясь о том, чего оно им стоило. Я уже писала и повторяю вновь: к тому времени в Государе ничего не осталось от прежнего человека. То, что он называл своим счастьем, деморализовало его, и эгоистические наслаждения затмили его разум. Слова Наследника после того, как он представил ему свою жену: «С того момента, как княжна стала вашей женой, мы знаем, что нам остается делать», — показались ему обыкновенными, и можно быть уверенными, что он ни на минуту не задумался, через какую бездну горя и отчаяния надо было пройти, чтобы произнести эти слова.
Что касается злосчастного письма королевы Ольги, которое я приведу ниже, то в нем нет ни малейшего возражения. Оно грешит лишь слабым стилем и детской сентиментальностью, доказывающими, что оба Вюртембергские Величества действовали наугад, не имея необходимой информации, которую можно было бы тверда и красноречиво противопоставить излияниям Государя. Во всяком случае, у них были добрые намерения, и это следует учитывать.
Ответ королевы Вюртембергской на письмо брата:
«Милый друг!
Можешь вообразить, с каким волнением я читала твое письмо. У меня было предчувствие, что с этим курьером придет важное известие. Я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понять, что твой выбор мог пасть лишь на достойную по своим сердечным качествам особу. Если она делает тебя счастливым, она имеет право на нашу признательность. И от всей души, но со слезами на глазах я бросилась на колени, чтобы в первый раз помолиться за вас обоих и за ваших троих детей. Ей предстоит выполнить прекрасный долг, а ты помоги ей сохранить простоту, чтобы она могла понемногу завоевать дружбу нашей семьи. Я привыкла быть искренней с тобой — если бы я была в Петербурге, я бы протянула ей руку и сказала: «Оправдайте наши ожидания». Да поможет Бог твоей жене! Благодарю тебя за доверие. И теперь, как всегда, ты можешь положиться на нас.
В память наших дорогих родителей будем верны тем чувствам, которые они нам внушали. Карл присоединяется ко мне. Твои дети расскажут, с какой любовью он говорил с ними о тебе.
Твои похвалы в адрес Саши и Минни радуют сердце. Разумеется, их положение не из легких, но в такие минуты проявляется подлинный характер.
Теперь, когда все вошло в свои рамки, от той и другой стороны требуется большая деликатность, главное — не торопить событий. Время — лучший помощник, плюс добрая воля» и т. д.
Говорят, это письмо было зачитано на заседании Государственного совета — Государь желал бы возвести его в ранг закона для всех и для каждого!..
Бедная бумажка! Она не заслуживала ни той чести, ни тех порицаний!
Что касается Великой княжны Марии Александровны, ее дочерняя любовь взяла верх над горем, и, хотя внутренняя борьба в ней продолжалась, ее переписка с отцом вскоре возобновилась в прежнем духе дружбы и доверия. Сколько раз Государь говорил мне об этом с глубоким удовлетворением. Он обожал письма своей дочери, написанные с умом и юмором, часто читал мне отрывки из них.
Надо отметить, что по поводу своего брака Государь писал также своему брату Михаилу на Кавказ. Текст всех этих уведомительных писем был примерно одинаков, с некоторыми изменениями. Так, видимо, в расчете на резкий и язвительный характер супруги Великого князя Михаила Николаевича он допустил в письме в некотором роде угрозу или предупреждение: «Что касается тех членов моей семьи, которые откажутся выполнить мою волю, я сумею их поставить на место».
— Это было написано явно для меня, — поделилась со мной Великая княгиня Ольга Федоровна, — но я не настолько глупа, чтобы махать революционным флагом перед лицом Израиля. Я думаю о карьере моих шестерых сыновей и сделаю все, что мне прикажут, но не более того. Я объявила сыновьям без обиняков, что Государь женился и что у него трое детей. Старшие поймут, а младшие пусть думают что хотят.
Младшие Великие князья Сергей и Павел находились в то время во Флоренции, и им Государь сообщил скорбную весть в последнюю очередь. Когда мы окончательно уверились, что удар им нанесен, наш страх за бедных детей удвоился. Нельзя было даже написать им, чтобы справиться, как они перенесли известие, потому что в ту пору приходилось опасаться всех и вся.
Однако Цесаревна как-то велела передать мне, что имеет верную оказию в Италию и что я могу передать с ней письмо к Великому князю Сергею, с которым я переписывалась.
Я поспешила воспользоваться ее предложением, поскольку переживала за молодого человека, зная его твердые религиозные взгляды. В молодости так легко поддаться чувству мятежности. В таком смысле я и написала ему, советуя принять испытание высшей стороной души и не слишком сосредоточиваться на личном горе. Письмо не задержалось у меня ни одной минуты, но я приведу несколько отрывков из его ответа: