Тут я подумала, что княгиня Т… хотела напугать меня тем, что барышни не танцуют. Приехал на бал великий князь Михаил Павлович, которого мне пришлось видеть в первый раз; он был серьезен и показался мне даже суровым.
Во время одной кадрили, решительно не помню, кто подошел ко мне и сказал, что великий князь спросил, кто я, и, узнав мою фамилию, не преминул сделать на мой счет каламбур, до которых он большой охотник. Меня заинтриговало, какой он мог сделать каламбур на мой счет, не зная меня вовсе. Вот какой, ответили мне: nous avous eu la plus belle traversee le Helsingfors a Peldsbouigu. Я покраснела, сконфузилась и ответила, что комплимент этот на свой счет принять не могу.
Мой первый выезд в большой свет был настолько удачен, что мне не так уже страшно было появляться на остальные балы и вечера, которых в ту зиму была целая серия.
Для утреннего бала Воронцовых дядя подарил мне светло-желтого крепу на платье, говоря, что этот цвет к лицу брюнеткам.
Первый, кто нас встретил у Воронцовых, был Паткуль.
Мало-помалу приглашенные съезжались, зал наполнялся.
В один из промежутков между танцами ко мне подошел генерал Чичерин и передал, что великий князь Михаил Павлович желает познакомиться со мной. Видя, что он направляется ко мне, я сделала несколько шагов ему навстречу. Его Высочество показался мне менее суровым, чем на бале Лазарева, где я видела его в первый раз; мы церемонно поклонились друг другу. Великий князь улыбнулся, сказал, что видел меня на бале Лазаревых, спросил, давно ли я приехала, веселюсь ли, довольна ли своим пребыванием, и спросил, наконец, передали ли мне каламбур, сделанный им на мой счет. Со страха, что он повторит его, я ответила: «Да, мне передали его, но он слишком лестен, чтобы я могла принять его на свой счет». На это он ответил, что от своих слов не отказывается и готов повторить. Мне так часто приходилось конфузиться и краснеть в этот день, что перечесть трудно.
Мне никогда в голову не приходило, что я буду представлена ко двору как жена Паткуля, об этом и разговора у нас никогда не было. Весьма понятно, что это сообщение смутило меня, так как я не имела никакого понятия о придворном этикете. Застенчивость свою я никогда преодолеть не могла, хотя уверена, что никто не подозревал ее во мне.
В передней нас встретил адъютант Наследника, П. К. Мердер, которому было поручено дождаться нас, чтобы предупредить, что статс-дама, которая представит меня Ее Величеству, сидит у входа в зале. Если не ошибаюсь, это была графиня Кутузова; она приветствовала меня очень любезно и сказала:
— Veuillez me suivre, je vais awertir sa majeste.
Доведя меня до одной из колонн, она велела мне обождать там приказаний Императрицы.
Как только статс-дама скрылась, подошел ко мне Наследник, поздравил меня, поцеловал руку, а я его в щеку, за ним герцог Лейхтенбергский, принц Петр Георгиевич Ольденбургский и принц Александр Гессен-Дармштадтский, брат цесаревны. Я так была поражена таким неожиданным приветствием, что положительно недоумевала, как высочайшие особы могли целовать мне руку.
Страх сделать какую-нибудь неловкость волновал меня, я просто была в каком-то лихорадочном состоянии, отчасти в чаду.
Вот послышалось: «Императрица идет». Все расступились. Едва я успела глубоко присесть и поцеловать руку Императрицы, как она обняла меня и поцеловала в обе щеки со словами: «Я очень счастлива видеть вас у нас и vous coufie счастье (благополучие) le bonheur нашего сына Паткуля. Я надеюсь, что вы будете хорошей юной женой, экономной и рассудительной, и что вы не serez pas depenstere pour votre toilette, car ni vous, ni votre mari navez de la fortune».
Тронутая до глубины сердца такими материнскими наставлениями, я ответила, что сделаю все зависящее от меня, чтобы составить счастье моего мужа, что же касается роскоши, то я к ней не привыкла и любя его, не боюсь никаких лишений.
Потом, обратясь к Саше, Ее Величество сказала ему: «Aime loujour ta femme et reuds la heuseuse». После этого Императрица со словами «Allous je vous presenterai a mes fflles» взяла меня за руку, и, подведя к одной из них. Ее Величество, назвав меня, прибавила: «Et sest та fille Marie № 1».
В первую минуту я положительно не знала, которая эта из великих княгинь, но тут сама Цесаревна вывела меня из недоумения, сказав, что ее радует, что я буду при их дворе и что мы обе Марии Александровны. Представив меня Ольге и Александре Николаевнам, Императрица повела меня в другую комнату, где сидела Великая Княгиня Мария Николаевна, которая, будучи не совсем здорова, не выходила в зал.
Мария Николаевна, как и все особы царской семьи, положительно обворожила меня. Ее Высочество, припоминая свое краткое пребывание в Ревеле, не забыла, что я поднесла ей букет, приветствуя стихами, говорила о живых картинках, в которых я участвовала, о фейерверке и, наконец, о том, как они жалели, что должны были уехать в Петербург и что поэтому не состоялся у них детский бал. Я ответила Великой Княгине, что этот день остался для меня лучшим воспоминанием моей юности и не забудется никогда.
Возвращаясь домой, я в карете не умолкала ни на минуту, столько было впечатлений, которыми надо было поделиться с Сашей.
Я всем сердцем привязалась к Царской семье и сознавала, что обласкана была Ее Величеством и их высочествами потому, что была женою Паткуля. В одно из воскресений пришли пригласить нас от имени их высочеств к высочайшему столу.
Тогда Государь вернулся из своего ежегодного путешествия по России для осмотра войск.
Одеваясь у Бутурлиной, я призналась, что меня пугает встреча с Его Величеством, которому, без сомнения, меня представят. Буду ли принята им милостиво? Я выросла с чувством не только любви, но и благоговения ко всей царской семье, а на Царя смотрела как на нашего земного бога, поэтому неудивительно, что к этому чувству примешивался ничем не объяснимый страх. Ольга Павловна ободряла меня, рассказывая, как он был добр к ней и вообще ко всем окружающим.
Пока съезжались во дворец приглашенные, я подошла к бильярду, на котором сидела Александра Максимилиановна, прелестный ребенок, дочь великой княгини Марии Николаевны, и начала катать шары, которые она, смеясь и ползая по сукру, ловила своими маленькими ручонками.
Вдруг распахнулась дверь красного кабинета Императрицы, вышли Их величества, а за ними все члены Царской семьи. Бог мой, как затрепетало у меня сердце. Я чувствовала, что ноги подкашиваются, прислонилась к бильярду и, опустив глаза и наклонив голову, сделала низкий поклон.
Подняв глаза, я увидела, что Их Величества направляются прямо ко мне. Когда они подошли, я еще раз присела, а Императрица, обратясь к Государю, сказала: «Дорогой друг, я представляю тебе жену нашего сына Паткуля».
На это Государь, протягивая мне свою державную руку, поклонился со словами: «Прошу любить и жаловать».
Я была так поражена этими неожиданным и столь милостивым приветствием, что не могла ответить ни слова, покраснела и в первую минуту не могла сообразить, приснились ли мне эти слова Царя и действительно ли это было наяву. Должно быть, во взоре моем выразилась такая благодарность, что по улыбке Государя я поняла или, вернее, догадывалась, что он понял то, что я выразить не могла и не смела. Поневоле будешь поражена; могла ли я допустить когда-нибудь возможность, что Государь, этот колосс Русской земли, обратится к 19-летней бабенке со словами: «Прошу любить и жаловать»… Такой милостивый прием превзошел всякое ожидание.
Кто имел счастье знать близко Царскую семью, тот не мог не привязаться к ней всем сердцем. Про меня и говорить нечего, я боготворила Императрицу и искренне любила всех августейших детей ее. Пред Государем я благоговела, но вместе с тем всегда чувствовала какую-то робость, потому что в нем было что-то обаятельное, величественное и chevaleresque!
Невозможно ни описать, ни даже перечислить все случаи трогательного внимания, участия и сердечного расположения, проявленных по отношению к нам обожаемою нами Императрицей Александрой Федоровной.
При воспоминании об этом чудном, безвозвратном времени невольно слезы одна за другой катятся из глаз. Сколько горя пережито с тех пор, но и оно не в состоянии было затмить сладостное воспоминание. Возвращаясь к счастливому времени, я продолжаю описывать эти лучшие воспоминания…
В начале ноября (1844 г.) мы должны были переехать в город, на новую квартиру по Сергиевской улице, против дома княгини Барятинской.
Накануне нашего переезда, на вечере, простясь с Императрицей, я подошла к Государю, стоявшему немного в стороне, и, прощаясь с ним, поблагодарила за все милости, которыми мы пользовались во время нашего пребывания в Царском. Государь спросил, почему мы уезжаем раньше. Объяснив ему причину, я сказала, что имею большую просьбу, а именно не отказать быть восприемником нашего будущего ребенка.
— С большим удовольствием! Абонируюсь на все!
В сопровождении самых лучших пожеланий Его Величество поцеловал мне руку, а я, не зная придворного этикета, поцеловала его в щеку.
Только что я отошла, ко мне начали подходить то один, то другой из высокопоставленных лиц, бывших на вечере, с вопросом, с чем Государь поздравил меня.
Один ответ был у меня для всех: «Это мой секрет, а кто много хочет знать, тот скоро состарится». Между любопытными большею частью были довольно зрелого возраста, как то: граф Чернышев, Апраксин и некоторые другие.
1 декабря родился у нас сын, названный Николаем. Восприемниками были Его Величество с великой княгиней Марией Николаевной Лейхтенбергской. Обряд был совершен в малой церкви Зимнего дворца В. А. Бажановым.
Государь был так милостив, что сделал мне выговор, зачем я приехала с ребенком в такой мороз; он с удовольствием сам приехал бы к нам.
13 июля (1846 г.) состоялось бракосочетание красавицы нашей, великой княгини Ольги Николаевны. Все празднества описывать не буду. Их припомнить трудно; самый веселый бал был во дворце английского парка, он был менее многолюден, а потому и оживленнее.