– А если на пункте ничего выдавать не будут? – спросила Киёми.
– Тогда попробуй на черный рынок возле станции Кио. У тебя же должно быть что-то стоящее на обмен?
Про что это она? Тело свое продать, чтобы раздобыть пищу? Никогда. Но уж если я это сделаю, вся добыча пойдет мне и Ай. Старой карге ни кусочка не достанется.
Ай дернула ее за рукав кимоно:
– Мама, а мы можем пойти в сад?
– Ночью? – сказала Саёка. – Когда комары? С ума сойти.
– Можем, мама?
– Хай. Только ненадолго.
Ай встала и протянула руку. Теплые пальчики вошли в ладонь как ключ в замок. Без звука пройдя по татами, мать и дочь вышли наружу. Небо над ними повисло цветным холстом – фиолетовые, янтарные, синие и оранжевые ленты вперемежку с темнеющими тучами. Ай сощурилась:
– Я хочу нарисовать это небо.
– Не сомневаюсь, что ты могла бы.
Они вышли во двор, в сад. Ветви старой ивы янаги нависли над прудом. Тетя когда-то говорила, что янаги владеют силой призраков. Если ветвь порезать, из разреза потечет кровь.
Пруд казался черным и безжизненным, но в окружающих деревьях слышались звуки: кваканье лягушек, стрекот кузнечиков, шелест ивовых листьев на легком весеннем ветру.
– Когда я была маленькой, у нас во дворе был пруд, но куда больше этого. Там жили черепахи, ящерицы и синяя змея.
Ай крепче сжала ее руку:
– Они хотят выдать вас замуж?
– У семьи должен быть наследник. И если я могу этому помочь…
– Это несправедливо!
Ай выдернула руку.
Киёми смотрела на опустевшую ладонь. Внезапная утрата прикосновения Ай ощущалась так, будто их навеки разлучили. Ай считает, что ее предали? Она ревнует при мысли, что привязанность матери будет отдана кому-то другому?
– А если вы этого человека не будете любить? Или вы родите ему сына, а он окажется чудовищем?
– Я не умею предвидеть будущее, – ответила Киёми.
На щеке Ай появилась слеза.
– А если вы будете любить его больше, чем меня?
Киёми обняла дочь за талию и притянула к себе.
– Ты для меня всегда останешься на первом месте.
– Мама, я боюсь. Мне все время снятся плохие сны. Я просила Баку, чтобы он их съел, но он, видимо, все время с полным животом. – Ай заглянула матери в глаза. – Мы умрем?
– В конце концов да.
– Я имею в виду, погибнем из-за войны?
– Этого не будет. Я тебя не потеряю.
Ай прижалась щекой к плечу матери.
– Я хочу пойти завтра с вами.
– На пункт выдачи?
– Хай.
– Ты же слышала, что сказала твоя баа-баа. Я должна выйти еще затемно.
– Пожалуйста, возьмите меня с собой.
– Идти надо будет далеко.
– Мои ноги могут пройти долгий путь.
– Хай, – улыбнулась Киёми. – Не сомневаюсь. – Она оглянулась через плечо на дом. – Твои баа-баа и одзиисан будут сердиться.
– Баа-баа всегда на вас сердится, мама.
Киёми не могла сдержать тихого смеха.
– У нее весьма неприятный характер.
– Мама, пожалуйста, возьмите меня с собой!
Киёми закрыла глаза, слушая дыхание Ай.
– Конечно, можешь пойти со мной. До какой-то степени я еще распоряжаюсь собственной жизнью.
Глава двенадцатая
Когда стихли траурные завывания сирен, Киёми разбудила Ай. Девочка с полузакрытыми глазами послушно вылезла из ямы в кухне вслед за матерью. Банри и Саёка заворочались, но не проснулись.
Киёми привела Ай к футонам и помогла залезть под тяжелое одеяло. Скоро надо было уходить, но пока что она дала Ай поспать, только уже не в яме. Они и без того целую жизнь проводили в земле, как кроты, боящиеся солнца.
Киёми легла рядом и погладила запавшую щеку дочери. Ай нужна была еда, она таяла от голода на глазах.
Москитная сетка окружала комнату белыми стенами. Киёми хотелось бы выйти за эти стены и найти место, где нет ни войны, ни ненависти, ни голода. Место, где никогда не отцветают вишни.
Москитная сетка пошла рябью, по лицу Киёми пробежал холодок. Вернулся призрак. Решительно настроенная избавить себя и дочь от его присутствия, она все же почувствовала какое-то умиротворение от того, что этот призрак сейчас к ней так близко. Будто кто-то из предков за ней наблюдает.
Она закрыла глаза, и мысли ее перенеслись от юрэй к организованному для нее браку. Что это за мужчина, которого отыскали для нее свахи? Горбун? Зверь с когтями и клыками? Она улыбнулась этим абсурдным образам, но улыбка тут же сползла с ее лица при мысли о том, что она с этим человеком будет связана навеки. Она уже привыкла мечтать о возвращении в Токио после войны. Представлять, как они живут у тети с дядей, пока не найдут своего жилья. Она закончит колледж и начнет новую карьеру. И если окажется рядом подходящий мужчина, такой, который полюбит Ай как свою дочь, она сможет выйти за него замуж.
Эти фантазии умерли в пожарах американских бомбежек. У Киёми не осталось родных, не осталось куда возвращаться – только пепел и слезы. Будущее, видимо, ждало ее в Хиросиме.
Киёми прижалась к посапывающей Ай, провела пальцем по ее бровям – волоски ощетинились от прикосновения. Она вспомнила, как впервые увидела дочь в родильном отделении токийской больницы. В предшествующие родам дни ее сердце мучил страх. Готова ли она быть матерью-одиночкой? Позор беременности и оставленности продолжали жечь ей душу. Она начала сомневаться в своей способности вынести клеймо, которым отметило ее общество. Тетка говорила утешительные слова, пытаясь смягчить эти страдания, но ничего не помогало. Киёми сопротивлялась родам, будто могла сдержать их усилием воли – с тем же успехом она могла бы развернуть обратно волны морские.
Когда сестра принесла Ай ей в палату и она увидела крошечное личико в розовом одеяле, ее сомнения тут же рассеялись. Переполненная радостью, она почувствовала себя эгоисткой за то, что подумывала о самоубийстве. Ай заслуживала всяческого счастья, которое только можно будет ей дать. Связанные темной историей, они теперь вместе должны выбираться к свету.
Ночь тянулась медленно, и вокруг шевелилась москитная сетка. Жара и влажность пропитали воздух. Когда защебетали в гнезде ласточки, Киёми поняла, что пора выходить, и потрясла дочь за плечо. Та открыла усталые глаза:
– Мама, уже пора?
– Хай. Надо тихо, чтобы не разбудить бабушку и дедушку.
– Я буду тихо и вылечу из дому бабочкой.
– Хороший план, маленькая бабочка.
Ай встала. Киёми погладила ее по боку, ощутив под ладонью выступающие ребра. Ярость и досада готовы были сокрушить ее дух. Если бы Саёка сейчас не спала, она бы сказала, что тут ничего не поделаешь и что Киёми должна воспринимать жизнь как она есть. Глупая женщина.
Она помогла Ай надеть монпэ и чистую рубашку. В уголках рта девочки мелькнула едва заметная улыбка.
– Это будет наше приключение, – прошептала она.
Киёми оделась, взяла плетеную корзину.
– Ты готова?
– Готова.
Они тихо вышли из дома, чуть задержавшись, чтобы надеть гэта. Город спал под мерцающими звездами, в лужах отражался полумесяц. Ветер нес стойкий запах дождя. Гэта стучали по дороге, издалека из темноты им отвечало эхо.
– А потом вы мне поможете сделать тэру-тэру бодзу?
Киёми было приятно, что Ай хочет сделать солнечную куклу. Они всегда делали ее вместе перед наступлением сезона дождей. И на этот раз даже испытания войны не могли победить невинность юности.
– Мы ее повесим на дереве в саду.
– Хай. И я буду колдовать хорошую погоду.
Киёми сжала ее руку.
– Напомни мне, когда вернемся домой.
Скрипнула калитка, из какого-то двора вышел человек весь в черном, неся с собой набитый мешок фуросики. Увидев Киёми с дочерью, он остановился и поднес палец к губам. Грабитель. Война превратила Японию в нацию воров. Человек был молод, может быть, старшеклассник. Перед тем, как он развернулся и исчез в темноте, они успели заметить на его лице стыдливое выражение.
– Мама, он меня напугал.
– Он бы нас не тронул. Он трус. А то, что он делает, – плохо, понимаешь?
– Хай.
В переменчивом свете летучие мыши гонялись за мотыльками и комарами. На востоке море и небо прошила оранжевая нить. Киёми не оставляло ощущение тупой боли, будто лиса грызла ее кости изнутри. Недостаток еды гнал ее в раннюю могилу. Для себя она приняла бы такую судьбу, но не для Ай. Я должна раздобыть ей еду. Если дом Саёки развалится, если сгниют ее футоны под весенним дождем, то и пусть. Я не дам Ай умереть.
Они вышли на мост Мотоясу. От влажной мостовой поднимался пар. Киёми остановилась на полпути и обернулась к Ай.
– Нам ведь нужно поесть?
– Мой живот более чем готов.
Киёми полезла в корзину и достала два рисовых шарика.
– Прости, ничего лучше предложить не могу.
– Хоть что-то, – сказала Ай, отделяя водоросль от рисового шарика. – Когда война кончится, найдем еду получше.
– Хай. Помнишь красную фасоль, рис и тыквенное пюре, которые мы готовили на каждый Новый год?
Ай слизнула зернышко риса с верхней губы.
– Мне очень не хватает сиохи-гари.
Чувство вины у Киёми усилилось при мысли о том, что Ай сидит дома, когда ее подруги с семьями выезжают на ежегодный сбор раковин на отливе. Почему у нее нет отгулов на работе? Будь проклята эта война.
– На следующий год поедем. Обещаю.
Ай опустила глаза, глядя на свои гэта.
– Я не должна была жаловаться.
Наступил новый день. Просыпающееся солнце бросило лучи через реку, окрасив золотом ее поверхность. Вода плескалась об устричные лодки, и их тонкие мачты стонали. Из-под моста выплыла крачка, разрезая лаковую поверхность воды кильватерным следом. Киёми закрыла глаза и вдохнула утренние запахи Хиросимы. Резкий аромат реки, еле уловимый запах соли, веющий с моря, едкая вонь, подымающаяся от улиц, где валялись грудами мусора снесенные дома.