Как у этой змеи язык поворачивается такое говорить после всего, что я для них делаю? Уползти бы Саёке в ночь с этой паучихой. Пусть себе друг другу радуются.
– Хм… – Рэй постучала себя пальцем по подбородку. – Интересно. – Она опустила руку. – Киёми усердна в работе?
– Когда решает работать – да.
У Киёми руки сжались в кулаки. Саёка меня называет лентяйкой, а сама целые дни сидит на своей костистой заднице. Вот если бы я эту змею отравила, хоть кто-нибудь об этом пожалел бы?
– Киёми знает свое место?
– Она, как большинство женщин в ее возрасте, несколько своевольна. Но в общем она вроде бы осознает свои обязанности.
В ответ на эту информацию Рэй слегка кивнула.
– От успешного союза можно получить много выгод. Ваш новый сын станет наследником вашего состояния. Имя Осиро останется жить. У вас появится человек, помогающий вам в вашем деле. Киёми больше не будет вдовой, и перестанет быть холодной ее постель.
Рэй опустила голову, глядя на Киёми сквозь ресницы.
– Но он будет многого ожидать от Киёми. Она должна быть хорошей поварихой. Должна содержать дом в чистоте. Должна выполнить свой долг и родить ему сына. И все это она должна делать с охотой, с изяществом и скромностью.
Киёми вдруг поняла, к чему ведет Рэй. Она выражала сомнения насчет характера Киёми, давая Банри и Саёке понять, что им, может быть, придется согласиться на не самого лучшего жениха, раз ему приходится жениться на женщине с такими недостатками. Соглашаясь с сомнениями Рэй, Саёка давала понять, что они понимают ее положение и охотно примут кого угодно, кого найдут сваты в этих трудных обстоятельствах. На самом деле ситуация никак не была связана с умениями Киёми, а полностью определялась нехваткой подходящих мужчин.
Рэй опустила веер и обернулась к Ай.
– Ай – очень воспитанный ребенок.
Киёми при этом комплименте внутренне улыбнулась и готова была ответить, но не успела рта раскрыть, как Саёка сказала:
– Я очень старалась подготовить Ай к будущей жизни.
Пламя бросилось Киёми в шею, зажгло лицо. Как она смеет приписывать себе заслугу воспитания Ай? Она только и делала, что набивала ей голову чепухой.
Рэй пропустила эту реплику мимо ушей. Обратившись к Ай, она спросила:
– Ты любишь школу, Ай-тян?
Ай чуть приподняла голову, чтобы кивнуть.
– Как проходит твой день в школе? Кто твой любимый сэнсэй?
– Мы занимаемся физкультурой во дворе. Поем речевки о войне. Упражняемся в битве на копьях. Но это не интересно. А интересны уроки господина Кондо. Он читает стихи и рассказывает истории.
– Я помню господина Кондо, – сказал Нобу. – Он всегда был в этой школе.
– Как бы ты хотела построить свою жизнь после школы?
Ай глянула на Рэй:
– Рисовать картины.
– Ты бы хотела выйти замуж и иметь детей?
– Я лучше картины буду рисовать.
Банри усмехнулся в кулак, тут же хрипло закашлявшись. Когда кашель прекратился, он сказал:
– У тебя, малышка, будет еще много времени до свадьбы.
Рэй глянула на Ай критическим взглядом, будто прикидывая, какая из нее будет клиентка.
– Ай следовало бы отвести к физиономисту. Они умеют определить, какое призвание будет наилучшим для девочки с ее способностями.
Киёми промолчала, считая, что идея смехотворная, но Саёка отозвалась с воодушевлением.
– Вы очень мудрая женщина, Рэй-сан. Иногда мать, ослепленная любовью, не может рассмотреть лежащую впереди дорогу.
– Киёми кажется мне хорошей матерью, – сказал Нобу и потер глаза.
– Мы должны надеяться, что она хорошая мать и хорошая жена, – ответила Рэй. – Как ни полируй черепицу, драгоценный камень из нее не сделаешь.
– Это правда, – согласился Нобу. – Никакая ветвь не бывает лучше своего ствола.
Киёми не понимала, зачем они сыплют пословицами. Что они хотят сказать? Что она неправильная мать? Женщина, не заслуживающая счастья? И что хотел сказать Нобу упоминанием о ветви и стволе? Она, Киёми, происходит из успешной семьи купцов и ученых. Куда более успешной, чем все присутствующие на этом ужине.
– Вы ведь из Токио? – спросила Рэй.
– Хай, – ответила Киёми.
– Мне всегда казалось, что эдокко… – Рэй потянула себя за мочку уха, – как это сказать? Токийцы мне всегда казались вроде собак, которые не сообразят уйти из-под дождя под крышу. У них голова набита странными мыслями. Но их можно обучить, хай.
– Прошу прощения, что мое происхождение оскорбляет вашу чувствительность, – сказала Киёми резким тоном. – Может быть, если бы я выросла в Хиросиме, вы бы отнеслись ко мне более снисходительно? И я не была бы в ваших глазах собакой?
Настала тишина. У Саёки посерело лицо. Она была уверена, без сомнения, что Киёми разрушила все их шансы получить приемного сына. Банри со спокойным лицом выколачивал золу из трубки. Нобу разглядывал потолочные балки, будто отстраняясь от этого скандала. И, к удивлению Киёми, губы Рэй изогнулись в спокойной улыбке. Если она разозлилась, то никак этого не показала.
– Устраивая брак, мы должны быть очень осмотрительны, – сказала Рэй. – Наша работа забирает очень много сил и имеет очень большое значение. Если мы не оправдаем эту ответственность, то возродимся в следующей жизни в теле слизняка.
Чтоб вам прямо сейчас превратиться в слизняков, подумала Киёми.
– В наших нынешних обстоятельствах устроить брак – трудная задача, – сказал Банри и уложил трубку в табако-бон.
Под потолком держалось облако дыма, распространяя по комнате земляной запах.
– Мы не в состоянии соблюсти традицию, – сказала Рэй. – Никакого утонченного миая не планируем. Как только найдем подходящего кандидата, вы организуете встречу в своем доме. Кандидат может возразить против брака, когда увидит Киёми, – она старше, чем обычно бывает невеста, и высокая, как журавль. Мужчины не любят смотреть на жен снизу вверх.
Киёми провела ладонями по бедрам. Да, у нее ноги длиннее, чем в среднем у японок, но пока что ни один мужчина на это не жаловался. Уж если на то пошло, то ее рост предоставлял больше простора для исследования любопытному языку. Рэй с Саёкой завидуют, потому что на своих коротеньких ножках они ближе к земле.
– Хотите ли вы, чтобы брачная церемония прошла в храме?
Нобу задумчиво потер себе складку на шее.
– Не обязательно, – ответила Саёка. – И Киёми не обязательно будет одеваться в белое кимоно. Она не покидает свою семью, и в трауре нет нужды.
А я вот буду в трауре, подумала Киёми. Тысяча слез будет стоять в моих глазах, но я сдержу их, и они не упадут. Вы никогда не узнаете о печали, что владеет моим сердцем.
– И в медовом месяце тоже нужды не будет, – сказала Рэй.
Киёми поймала себя на том, что кивает, и прекратила это делать, пока никто не заметил. Что будет и чего не будет в ее брачную ночь, никого, кроме нее самой, не касается.
– И сколько времени уйдет, чтобы кого-нибудь найти? – спросила Саёка.
Губы Нобу пошевелились из стороны в сторону:
– Трудно сказать. Мы попробуем найти наиболее подходящего мужчину, а для этого многое надо учесть. В мире воробьев не жди орла.
Банри кашлянул в кулак.
– Вот насчет платы мы…
– Заплатите, когда сможете, – перебил Нобу. – Если у вас то же, что и у нас, то глава вашей общины все время просит вас покупать военные облигации, да? Кровь из камня.
– Хай. Когда война кончится, станет лучше.
Нобу отодвинул подушку – его трясло, а лицо у него покраснело, как у куклы дарума. Он кашлянул.
– Я думаю, мы с нашим делом закончили. Спасибо за весьма интересную трапезу.
Он поклонился, и Рэй поклонилась вместе с ним.
У выхода из дома они задержались. Снаружи бледными занавесами висел дождь. Рэй открыла зонтик и оглянулась на Киёми:
– Наверное, вам стоило бы эвакуировать Ай в деревню, как других детей.
Киёми поклонилась:
– Ай слишком мала для эвакуации.
– Уверена, что правительство сделает для нее исключение, если настоятельно попросить.
– Я слыхала, что дети, вывезенные в горные монастыри, очень несчастны. Им приходится рыскать в поисках еды, девочки рыдают, засыпая, и футоны у них мокрые. Пусть лучше Ай будет в Хиросиме со своей семьей.
– Хай, может быть, вы правы. Всем спокойной ночи, сайонара.
Не успела еще чета Такада выйти за ворота, как Саёка стала душить Киёми кольцами как удав:
– Зачем ты сказала, что тебе нравится кока-кола? Ты хочешь подорвать наши планы?
Киёми задумалась, что ответить. Правильно было бы извиниться, но ее не тянуло поступать правильно.
– Потому что я люблю кока-колу и после войны буду ее пить. И моя дочь тоже.
У Саёки загорелись глаза:
– Как? То есть… ушам своим не верю! – Она повернулась к Банри. – Иди сюда, помоги мне!
Банри жестом пригласил их войти в дом.
– Очень длинный выдался вечер.
Саёка уставилась на мужа, проносясь мимо. Ее кимоно шуршало по дереву пола.
Банри чуть опустил голову.
– Киёми-сан! Ветер швыряет волны и гнет деревья, но горы остаются неподвижны. Стань ветром.
Позже, когда Киёми уже вымыла и убрала посуду, она устроилась на футоне рядом с Ай. Девочка повернулась к ней лицом, и Киёми увидела на лице дочери тревогу.
– Что тебя беспокоит?
Ай втянула губы, став при этом похожа на куклу без рта. Киёми уже начала раздражаться, что Ай ничего не отвечает.
– Ай-тян, ты должна открыть мне свои мысли.
Ай протянула руку, тронула мать за щеку. От прикосновения теплых мягких пальцев Киёми стало спокойнее, напряжение отпустило ее.
– Мне эти люди не понравились. Нам не нужна их помощь.
– Может быть, ты и права, но я не в том положении, чтобы идти против желания твоих бабушки и дедушки.
Ай убрала руку, и кровь застучала в ушах Киёми. Какое-то время мать и дочь лежали молча, слушая, как колотит по крыше дождь и звенят за сеткой комары.