– Почему ты так говоришь?
Фрэнк закурил сигарету.
– Дух живого человека не помнит ничего, что творится в этом царстве. Что бы мы с ними ни пережили вместе, эти воспоминания исчезают без следа, стоит им проснуться.
– Они все забывают?
– Трудно создать отношения в таких обстоятельствах.
А почему им с Киёми не быть друзьями? Да, его очаровала ее красота, но у него к ней гораздо больше чувств, не только вожделение. Он восхищается ее силой, ее нежностью и заботой о дочери. В ее сердце он чует сильную страсть к жизни. Но как ему объяснить это Фрэнку?
– Такое бывает со всеми живыми людьми?
– Да. И с нами тоже.
– В смысле?
Фрэнк выдул клуб белого дыма, разлетевшегося клочками под дождем.
– Мы, конечно, не странствуем вне своих тел, но бывает, что мы засыпаем и уходим в иные царства, где видим иных духов.
– И я могу увидеться с братом?
– Это возможно. – Фрэнк выщелкнул сигарету, она улетела в темноту. – Есть люди, редко испытывающие астральную проекцию.
– То есть?
– Может быть, ты никогда не застигнешь дух Киёми вне тела.
– Но я не для того сюда…
– Для того, – ухмыльнулся Фрэнк. – Не представляю себе, чтобы ты нырнул в этот суп, заряженный по горло вопросами, если бы все это было ради девочки.
Мика подошел к Фрэнку. Капли дождя вылетали из темноты серебряными лентами. Он открыл рот, хотел что-то сказать, но не произнес ни звука.
– Ты все еще думаешь, что можешь подружиться с Киёми? – Фрэнк покачал головой. – Я тебя предупреждал про японок. Если тебе нужна компания, то наверняка у Момо найдется умершая подруга.
Мика посмотрел мимо него, в ту сторону, где был дом.
– Мне пора.
– Ты ни слова не услышал из того, что я сказал?
– Я услышал все, что хотел.
Глава пятнадцатая
Со стороны Канады налетал пронизывающий ветер, пробивающий защиту зимнего пальто. Хвойные деревья, рассыпанные по кладбищу Бэйвью, клонились, качались, держались за хрупкую землю, отказываясь ослабить хватку.
Стоящая рядом с ним бабушка Молли рассматривала надгробье своей сестры Роуз. Глаза бабушки были прищурены, морщинки расходились на висках веером. Губы у нее дрожали. Утренний воздух наполнял солоноватый запах бухты Беллингэм-бэй. Мика вспомнил деда, Финна, на троллере. Ушел дед, нет его больше. Пустая бутылка из-под ирландского виски катается по каюте с каждым шлепком волны по корпусу. Финн говорил, что ирландский виски – единственное, что пришло хорошего с этой богом проклятой земли.
Бабушка явилась в родительский дом до восхода, и ее всхлипывания и шмыгания носом вырвали Мику из сна. Он прокрался на лестницу, подобрался ближе к гостиной. В тихом доме голоса родителей и бабушки отдавались отчетливым эхом. Опять дед с бабкой поругались – ничего неожиданного. Когда годы навалились на деда всерьез и ему пришлось остаться на суше, он превратился в злого старого медведя. Разговор продолжался, но Мика ушел обратно в комнату, где жили они с братом. Ливай сел, увидев вернувшегося Мику.
– Опять ругаются?
– Ага, – ответил Мика, залезая под одеяло.
– Предсказуемо, как восход. А тебе бы лучше поспать. Когда они с дедом ругаются, она потом всегда хочет, чтобы ты шел с ней на кладбище.
Мика только закрыл глаза, как мать уже трясла его за плечо.
– Бабушка хочет, чтобы ты…
– Знаю, знаю, – сказал Мика со стоном.
– Для мальчика твоих лет это большая ответственность. – Он глянул в озабоченное лицо матери:
– Мне четырнадцать. Как-нибудь справлюсь.
Стоя на кладбище рядом с бабкой, он жалел, что не проявил больше упрямства. Почему всегда он должен с ней сюда ходить?
Изложив свои жалобы покойной сестре, бабушка повернулась к нему и спросила:
– Ты знаешь, почему твоя тетя Роуз так и не вышла замуж?
Он часто об этом думал. В отличие от матери и сестры, Роуз была миниатюрна, со светлой кожей и темно-зелеными глазами, и лицо ее обрамляли светло-рыжие волосы. Многих мужчин в Беллингэме она разочаровала, разрушив их грезы о счастье с ней.
– Так я тебе скажу, – продолжала бабка. – Еще на старой родине Роуз влюбилась в протестанта из Галуэя. Сына торговца. Красивый был парень. Высокий, черноволосый. – Бабка вздохнула. – Роуз надо было понимать, что толку не будет. Девушке-католичке там ловить было нечего. Естественно, родители парня ее отвергли, и это разбило ей сердце. Она так от этого и не оправилась – глупая девчонка.
Бабка поскребла носком мерзлую землю:
– Сама не знаю, зачем сюда прихожу. Разговариваю с призраками. И если бы даже Роуз могла мне ответить – а она не может – советчик из нее был бы никакой. – Она взяла его под руку и сжала пальцы. – Надо держаться своей породы – понимаешь, что я хочу сказать? Ни один фермер не будет спаривать тяжеловоза с шетлендским пони, и у людей так же. Найди себе умную девушку, только не слишком умную. Твой отец – бизнесмен, так что нормально, если у ее семьи какие-то деньги будут, но не слишком много. Хорошо бы она была ирландка, только у нас характер тот еще, честно тебе скажу. Норвежка, как твой отец – это было бы лучше. И не фантазируй о любви. Будь практичен, соображай, что к чему. Считай, что твое сердце – ящик с золотыми монетами. Ты же не стал бы делиться ими с кем попало?
Воспоминания детства разворачивались у Мики в голове, пока он сидел на полу и смотрел, как спит Киёми. Он уже устал ждать, что ее дух или дух Ай выйдет из тела. С тех пор, как он видел Ай вне тела, прошла неделя. Мысль о том, чтобы построить какие-то отношения с Ай и Киёми, дала Мике ощущение цели. У него развились к ним чувства, особенно к Киёми. Мысленно он представлял себя и Киёми как любовников, думал о запретных поцелуях при луне. И каждый раз его прерывал ворчливый голос бабки: «Мика, я тебе, кажется, говорила, чтобы держался своей породы? Она японка. Ты хочешь кончить, как тетя Роуз?»
И он отвечал бабке, скрипнув зубами: «Плевать мне, что она японка. Она красива. И какое кому дело, что я чувствую? Я покойник, и могу делать все, черт побери, что захочу. А хочу я вот этого. Помоги мне, боже, но именно этого я и хочу».
Он старался забыть о войне и своей роли в ней, но постоянные сирены воздушной тревоги и пролетающие в ночном небе «Б-29» не давали этого сделать. Этот конфликт не был ни сном, ни колдовским наваждением из волшебной сказки. Киёми и ее родные от него пострадали. Лишения и голод – вот новые императоры, повелевавшие их жизнью. Но, кажется, что-то помимо войны сокрушало ее дух. Он заметил, как по-другому она стала держать себя сразу же после визита той странной пары. Теперь она редко поднимала взгляд от пола, только когда оставалась одна с Ай. И когда это случалось, в ее глазах читался страх.
Сегодня сирены молчали, и семья рано улеглась спать. Киёми и Ай заснули быстро и глубоко. За москитной сеткой звенели комары, возились в гнезде птицы. Мика расхаживал по комнате. Хотелось навестить Фрэнка и Оду, но он боялся уйти и пропустить момент, когда появится дух Ай или Киёми.
Семья уже несколько часов спала, когда над Ай появилось расплывчатое синее свечение. Ее дух частично вышел из оболочки тела – но тут же скрылся обратно из виду. Мика стиснул лежащие на коленях руки. Это будет та ночь, которой он ждал?
Правая рука Ай взметнулась, раздвинув пальцы, будто она кому-то махала. Через несколько секунд она опустилась обратно.
– Вот и нет, – сказал Мика.
Этого никогда не случится. А я как дурак жду.
Он встал с пола и вышел из комнаты. Оказавшись снаружи, он остановился возле садика в дальнем углу двора. Тихий бриз позванивал ветровыми колокольчиками над крыльцом. В затемненном городе бриллиантовыми искорками мерцали звезды. Они плыли в черноте, как светящийся фитопланктон, раскинувшийся на поверхности океана. Море горит. Мика сунул руки в карманы. Никогда в жизни он еще не был так одинок.
Что-то шевельнулось возле пруда, и жаба размером с Микин кулак выпрыгнула в лунное пятно. Потом она издала звук, напомнивший Мике дедову отрыжку.
– Вот уродина!
Мика резко обернулся – дух Ай стоял у него за спиной.
– Правда же, уродина? – допытывалась девочка.
– В книге моей жизни это самая уродливая жаба из всех, мною виденных.
Ай мигнула:
– А что это за книга?
– Хм… – Мика почесал в затылке. Как японской девочке объяснить американский сленг? – Это только так говорится. В смысле, если бы мне пришлось писать книгу обо всем, что я в жизни видел, эта жаба была бы самой уродливой из всех.
– Ты должен написать такую книгу. Мама вела дневник, пока не начала работать на заводе. Иногда она мне рассказывала истории из того времени, когда была маленькой. – Ай прошла мимо него прямо к жабе, схватила ее и подняла высоко в воздух. – Иногда я ее боюсь, а сейчас нет. – Она посмотрела на Мику изучающим взглядом. – Ты тот дух, что за нами наблюдает.
– Откуда ты знаешь? Ты меня видишь?
Она пустила жабу в пруд и шагнула в сторону.
– Иногда вижу. Иногда ты как черное облако. – Ай подошла ближе, подняла голову, поводила ею из стороны в сторону, рассматривая Мику. – Ты не похож на демона.
– А с чего мне быть похожим на демона?
– Одна моя учительница, госпожа Хада, говорила, что все американцы – демоны.
– А почему она так говорила?
– Американцы убили ее мужа на Иводзиме.
Серая тучка плыла по черному небу. Как увеличительное стекло, поймавшее солнце, сверкала какая-то звездочка. Конечно, она считает американцев демонами – как и он раньше демонизировал японцев. Война лишила их человечности. Мика заглянул в вопрошающие глаза Ай.
– Война ужасна. Как бы мне хотелось, чтобы наши страны не воевали никогда.
– И я бы хотела. Тогда бы у меня не болел все время живот.
– Тебе не хватает еды.
– А у нас ее много было до войны. Мама очень хорошо готовит, она нам делала окономияки.
Настало неловкое молчание. Он так много хотел у нее спросить, но с чего начать? Она шагнула к крыльцу, и он протянул руку ее остановить.