Дзисэн-дзи и поговорить с его настоятелем. По палубе патрульной лодки портовой полиции, пришвартованной к берегу реки Хонкава, бегали друг за другом, смеясь, несколько мальчишек. Рядом с полицейским участком располагался кафетерий «Айои Сёкудо», куда входили и откуда выходили армейские офицеры, а возле педиатрической клиники Коидзуми женщина крепко обнимала мальчика. На другой стороне улицы, в окне аптеки «Оту Утими Якутэн», горел свет. Неподалеку от двери гостиницы «Киккава» бродили солдаты.
Эти улицы и переулки стали вехами жизни Киёми, якорями, привязывающими ее к реальности того, чего от нее ожидали. Каждый дом, каждое учреждение имели свои, только им присущие, звуки и запахи. Но сейчас она будто пришла в незнакомое место. Война забила досками двери, от нее обезлюдели мастерские и лавки. Молодые люди, работавшие в магазинах, ресторанах и театрах, ушли воевать, оставив призрачные воспоминания. Те, кто остались, двигались как в тумане, боясь думать о будущем. Сожгут ли Хиросиму американские бомбы? Наверняка. Когда? Скоро. Должно быть, скоро.
Подходя к храму, Киёми дышала хрипло и тяжело, мышцы икр свело судорогой. Силы, которые придал ей рисовый шарик, кончились, и ничего ей так не хотелось, как заснуть. Киёми знала, что должна взять с собой Ай и пойти на поиски еды за городом. Но ей нечего было предложить спекулянтам, кроме своего тела, и хотя она готова была пожертвовать чем угодно, включая свое достоинство, чтобы спасти Ай от голода, этот шаг сделать она еще не была готова.
Киёми вошла на территорию храма. Бронзовые статуи, когда-то украшавшие проход, были реквизированы, увезены и переплавлены в пушки. На травянистых полянах высоко и раскидисто разрослись деревья гинкго, листья их шелестели на летнем ветерке. Киёми покопалась в карманах, ища монетку, – бросить в ящик для пожертвований. Нашлась монетка в один сэн. Вспомнилась старая поговорка, слышанная от тетушки: «Участь в загробной жизни зависит от размера пожертвований». И что, царь Яма, судья мертвых, приговорит ее к аду за жалкое подношение?
Киёми бросила монетку в ящик (та одиноко звякнула), потом сложила ладони и поклонилась. Оказавшись перед Буцу-даном, она ударила в подвешенный на веревке гонг – сочный металлический звук разнесся в воздухе, – снова сложила ладони вместе и поклонилась. Поднимаясь по лестнице в главный храм, она чувствовала, что тело ее будто превратилось в раскисающую глину. Потолочные балки от долгого копчения дымом и ладаном стали коричневыми как патока. Воздух здесь был тяжелее, а тени длиннее. Звук хлопающих гэта Киёми отдавался в коридорах.
Из бокового помещения вышел сэнсэй Итиро. Киёми подошла и поклонилась:
– Коннитива, Итиро-сэнсэй.
Он поклонился в ответ:
– Коннитива, Киёми-сан. Чем могу быть полезен?
– Я ищу Сайто-сэнсэя.
Он приподнял брови:
– Может быть, я могу вам помочь?
Киёми очень боялась оказать неуважение Итиро-сэнсэю, но знала, что помочь ей может только настоятель.
– Мне необходимо видеть Сайто-сэнсэя.
Монах внимательно посмотрел ей в глаза. Выражение его лица не изменилось.
– Я отведу вас к нему.
Они вышли наружу и пошли по тропе, ведущей к малому храму Буцунити-ан. Под подошвами гэта скрипел гравий, щебетали птицы на деревьях. Где-то трещала цикада.
Сайто-сэнсэй сидел на бетонной скамейке возле сада. Сколько Киёми себя помнила, он служил дзюсёку, старшим монахом в этом храме. Глаза его были закрыты, лицо поднято к солнцу, блестящему на бритой голове. У него на лице было мало морщин для семидесяти лет, и медного цвета кожа оставалась чистой. У него был квадратный подбородок и пронзительные черные глаза. Но при этой грозной внешности говорил он утешительным голосом. Когда Киёми и монах Итиро подошли ближе, Сайто-сэнсэй опустил подбородок и направил на нее внимательный взгляд. У Киёми участился пульс. На губах настоятеля мелькнула сдержанная улыбка, и он встал.
Итиро-сэнсэй поклонился.
– Прошу вас простить мое вторжение. Киёми-сан хотела бы перемолвиться с вами словом.
Сайто-сэнсэй повернулся к ней:
– Вы желали меня видеть, Киёми-сан?
– Хай, Сайто-сэнсэй. Прошу прощения, что нарушаю ваш покой.
– Благодарю вас, Итиро-сэнсэй.
Он подождал, пока младший монах не отошел достаточно далеко, потом жестом пригласил ее сесть на скамью.
Киёми села, сдвинув ноги и положив руки на колени. Зевнула, отчего жар бросился ей в щеки. Сайто-сэнсэй продолжал молчать, переведя взгляд на дальний пруд, где взлетала в небо утка, часто маша крыльями.
Киёми наблюдала за ним краем глаза – она хорошо знала, что говорить можно будет лишь тогда, когда он будет готов слушать. Ладони у нее вспотели, яркое солнце резало глаза. И чем дольше монах заставлял ее ждать, тем сильнее она нервничала. Он меня дурой сочтет, подумала она.
– У вас встревоженный вид, Киёми-сан. И лицо горит. И артерия пульсирует на шее.
Киёми поерзала на твердой скамье.
– У меня несчастный случай вышел на работе.
Он подался к ней, опустив глаза:
– Несчастный случай?
– Я упала.
– Понимаю. Судя по виду, вы голодаете, и это не было случайностью. – Он сел ровнее, рукава сливового цвета мантии шевельнулись у него на коленях. – Война отбрасывает холодную тень. Вы знаете, что некоторые буддистские монахи пошли в армию добровольцами? Как можно верить, что нехорошо отнимать жизнь – и при этом согласиться убивать? Мы это делаем ради Японии, говорят они. Но разве Япония – владыка человечества? Разве Япония – создатель вселенной? – Он склонил голову и вздохнул. – Итак, Киёми-сан, что привело вас ко мне в этот жаркий летний день?
– У нас в доме завелся призрак.
Руки монаха сложились перед грудью домиком:
– И как вы об этом узнали?
– Ну… бывали случаи, когда меня обдавало холодом. Или двигались непонятные тени.
– Значит, вы думаете, что в доме ваших свекров обитает гаки или дзикининки? И как к этому относятся Банри и Саёка?
Киёми опустила глаза к земле:
– Они не знают.
– Вы не говорили им о призраке?
– Нет.
– Маленькая нечестность и маленькая ложь ведут к большим, а в конце – к катастрофе.
Она подняла на него глаза:
– Мне кажется, они его не замечают.
Монах отодвинулся:
– Значит, призрака видите только вы?
– Ну…
Киёми решала, надо или нет упомянуть Ай.
– Ведь сейчас на вашу долю выпало много переживаний? Нехватка еды, перспектива повторного брака.
– Вы об этом знаете?
– Я мудр и всеведущ, – улыбнулся он.
– Вот как?
– А Рэй Такада очень любит поговорить.
Почему Рэй Такада так хочется посплетничать об этом возможном браке, когда вокруг него существует столько неопределенности? Не снизит ли это шансы свахи найти подходящего мужа? Или Рэй забрасывает широкий бредень в расчете поймать какого-то зазевавшегося прохожего?
– Скажите, Киёми-сан, не рассказывала ли вам ваша токийская тетушка сказки про обакэ в теплые летние вечера? Истории о призраках будоражат умы, верно?
Решительность Киёми рухнула. Он думает, что я сошла с ума или одержима лисой. Он расскажет об этом Банри и Саёке, и мне будет стыдно.
– Холодок по коже и тени вряд ли могут служить доказательством присутствия призрака, – продолжал настоятель.
– Ай видела этого духа. Она говорила с ним. Он американец.
Сайто-сэнсэй выпрямился. Нахмурив брови, он разглядывал можжевеловое дерево. За этим занятием он провел какое-то время, в углах глаз у него появились морщинки, а затем разгладились. Губы сжались в ровную нить.
– Это она вам сказала?
– Хай. Сегодня утром, когда я отводила ее в школу.
– Она ребенок, а у детей…
– Она знает его имя, – перебила Киёми. – Его зовут Мика-сан.
Сайто-сэнсэй оперся локтями на колени, положив подбородок на руки.
– С чего бы американскому призраку жить в вашем доме?
– Вы помните, когда над городом пролетал бомбардировщик, и его сбили?
– Месяца три назад?
– Хай. И я видела, как один из членов экипажа выпал и погиб. Я стояла над его телом.
– И вы думаете, что его дух прицепился к вам?
– Сперва я решила, что это призрак Дзикана или его брата, но потом поняла, что это не так. А теперь мне страшно. Не за себя, за Ай. Если она на самом деле общается с этим американцем, какое влияние может он на нее иметь?
– Вы думаете, он развратит ее ум?
– Америка – наш враг.
– Мы воюем сами с собой, Киёми-сан. Император буквально вынудил американцев нас бомбить, когда мы напали на Перл-Харбор.
Киёми попыталась скрыть изумление, усилием воли приказав себе не вздрогнуть. Как это Сайто-сэнсэй позволяет себе так говорить об Императоре? Он не боится ареста?
– Я слишком проста умом, чтобы судить о таких материях.
Он усмехнулся:
– Я вас знаю уже пять лет. Ваш разум весьма далек от простоты.
– Вы можете мне помочь?
– Вы хотите, чтобы я пришел в дом Осиро и выполнил обряд изгнания?
– Хай. В субботу.
Он приподнял левую бровь:
– Почему в субботу?
– Банри и Саёка утром поедут навестить родственников. Это единственное время, когда их не будет дома.
– Я слыхал, что у Банри не слишком хорошо со здоровьем.
– Это правда.
Сайто-сэнсэй потер подбородок:
– Не люблю я тайных планов.
– Это для их же блага, – настойчиво сказала Киёми.
– Но ведь и для вашего блага тоже?
Она промолчала.
Настоятель с усилием поднялся со скамейки, расправил плечи и сделал долгий вдох.
– Я приду к вам домой в субботу и выполню обряд изгнания.
Киёми встала, не сдерживая улыбки.
– Аригато, Сайто-сэнсэй.
– Я делаю это ради Ай, – сказал монах. – Хотя я лично не верю, что этот дух причинит ей вред, но понимаю, что ваше расстройство по поводу его присутствия само по себе ей вредно. Ай не нужна лишняя причина для волнений в эти и без того тяжелые времена. В центре же вашего внимания должно быть пропитание вашей дочери, а не слоняющиеся по дому призраки.