Она уставилась на руки, молча размышляя, будто обсуждая сама с собой, какой частью прошлого с ним поделиться. Песня цикад смолкла, но лягушки продолжали наполнять ночь музыкой. Киёми закрыла глаза и потерла виски.
– В Японии ухаживание подчиняется традициям. Если бы Сигэо попросил на это разрешения у моего дяди, тот бы ему отказал. Видите ли, для него было бы неприемлемо удовлетворить просьбу Сигэо без соответствующего представления от посредника – уважаемого старшего или же родственника. Страсть управляла нашими сердцами и наполняла умы огнем, который нельзя было сдержать. А я хотела, чтобы за мной ухаживал мужчина, которого я сама выбираю, и к черту традиции.
Она открыла глаза и положила руки на колени.
– Сперва наши отношения были просты и в некотором смысле традиционны. Мы ходили на набережную Мукодзима смотрели на лодочные гонки. В середине лета мы видели праздник на воде с моста Рёгоку, и фейерверки освещали ночь взрывами цвета. По реке сновали лодки с балдахинами, и вода была красной от их фонарей. Все хлопали в ладоши, фейерверки освещали улыбки на лицах людей, а между взрывами слышалось пение гейш. Нас окружало волшебство, превращавшее нас в радостных безумцев.
– После этого ситуация переменилась. Мы стали ближе. Каждый день мы встречались у могилы Лафкадио Херна, а потом пускались в большие приключения.
– Я знаю Херна, – сказал Мика. – Насколько я помню, это был грек, осевший в Западной Японии. Женился на японке, принял японское имя и написал о стране несколько книг. Я в колледже читал «В призрачной Японии».
Киёми улыбнулась и заговорила вновь:
– Мы жили в беззаботном мире, наслаждались жизнью и друг другом. Иногда заходили в Императорский музей. Шли по залам, полным национальных сокровищ, прятались в тени, совершая запретные действия.
Она снова затихла, а когда заговорила вновь, голос звучал сдавленно.
– Осень принесла перемены. Каждое утро я просыпалась больной. Поняв, что происходит, я знала, что должна сказать об этом Сигэо. Он вроде бы рад был услышать о моей беременности. Сказал, что хочет нашей свадьбы, и обещал обсудить этот вопрос со своими родными.
– И так и сделал?
Киёми глянула на него и опустила глаза.
– Что сделал?
– Обсудил этот вопрос с родными?
– Хай. Семья Ито не дала Сигэо разрешения жениться с нарушениями обычаев. У меня сердце разлетелось на куски от этой вести.
Она провела рукой по лицу, будто смахивая слезу.
Мика безмолвно ждал, пока она овладеет собой.
Киёми села прямее.
– Сигэо сказал, что не позволит своим родственникам нас разлучить. И мы договорились тогда в один вечер сойтись на мосту Рёгоку, где у нас было столько счастливых воспоминаний, и лишить себя жизни, зная, что обязательно соединимся в Небесах.
Она смотрела на свои колени.
Прошлое затягивало Киёми, как зыбучий песок, а Мика вспоминал образ Ай – девочки, которая рисовала красивые картинки с цветами и учила его ездить на дельфине под звездами. Невозможно было представить себе мир без ее улыбки, но вот – ее будущее чуть не было у нее украдено. От этой мысли он вздрогнул.
На веранде зазвенел колокольчик – тихий звук, заставивший Киёми на миг поднять глаза.
– Все у меня было на том мосту: полная луна, сияющая, как жемчужина из глубины моря, теплый ветер, ласкающий лицо, черная река, протянувшаяся передо мной как дорога в будущее. Было все, что нужно, кроме Сигэо. Он не пришел.
Она сделала глубокий вдох и выдохнула с тихим стоном.
– Что-то, значит, помешало ему прийти. Может быть, его родители узнали о нашем плане. Хай. Должна была быть причина, почему он не появился. И я поспешила домой, обескураженная, но с надеждой. Сигэо со мной свяжется, он найдет меня в библиотеке в университете, отведет в темный угол и объяснит, почему он не пришел. Да только этого не случилось. Шли дни за днями, и я его не видела. Сперва я думала, что это его родственники не дают ему со мной увидеться. В голове у меня рождались подробные сценарии. Что если он попал в аварию? Мог сломать руку. Или две. Две руки и ногу. В моем воображении травмы Сигэо становились все тяжелее и тяжелее, я была уверена, что он где-то без сознания. Вера в это давала мало утешения, но по крайней мере Сигэо меня не предал. Нет. Он никогда бы так не поступил. Он поправится, и тогда мы осуществим наш план.
Она постучала себя по лбу костяшками пальцев, будто пытаясь выбить из головы воспоминание.
– Я столкнулась с ним в университете. При нем была молодая женщина, они улыбались и смеялись. Я поступила по-дурацки – заплакала. Рыдала как дитя. «Сигэо, почему ты не пришел, почему?» Он велел той женщине уйти, потом повернулся ко мне с бесстрастным лицом. Душа его оказалась так же черна, как его глаза. «Ты думала, будто я ради тебя выброшу свою жизнь на помойку?» Вот так он и сказал.
И снова Киёми провела рукой по глазам.
Мика хотел ей что-то сказать, какие-то слова утешения, но ему надо было услышать конец истории, а ей надо было преодолеть боль воспоминания, чтобы досказать ее.
Казалось, что луна и звезды кивнули, будто соглашаясь со словами Киёми: их яркость на миг ослабела и тут же вернулась. Та же луна и те же звезды, что были свидетелями сцены на мосту. Декорации трагического прошлого. Постоянные напоминания о жизни, которая у нее могла бы быть.
– И что вы сделали? – спросил Мика.
Она посмотрела ему в лицо и отвернулась.
– Не обязательно рассказывать дальше, если вы не хотите, – сказал он.
Она глянула в его сторону, но опустив глаза.
– Отвечаю на ваш вопрос. Когда Сигэо меня отверг, я исполнилась ужаса. Как мне сказать тете и дяде, что случилось? Что за будущее меня ждет? И я вернулась на мост Рёгоку, к луне и звездам, к летнему ветру и черной реке, ждущей, чтобы отнести меня домой.
– Вы пришли покончить с собой?
Киёми обхватила себя руками, качаясь взад-вперед.
– Хай, – ответила она, будто это слово было клинком, вырванным из ее сердца. – Если бы я себя убила, это очистило бы мое имя от позора, который я навлекла на свою семью. Самоубийство есть акт почтенный и надлежащий. – Она снова шмыгнула носом. – Но, как вы знаете, я не смогла его осуществить. Пока я стояла на мосту с кинжалом в руке, клянусь – мой нерожденный ребенок запел для меня. Никогда я не слышала таких чарующих звуков. И как же я могла заглушить такой волшебный голос? Я ушла с моста, отнесла свой позор к дяде и тете, и они обняли меня со слезами. Как? Как могли они меня любить после того, что я сделала?
– И только родив Ай, я поняла реакцию моих родных. Глядя в ее доверчивые глаза, благодарная за песню, которую Ай спела там, на мосту, я узнала, что прощение – это нить, связывающая жизнь одного человека с жизнью другого. Дар любви – это величайшая честь, которой может быть одарен человек.
Господи наш Иисусе, что у этих людей в голове? Да если бы он кончал с собой каждый раз, когда девчонка его бросила, он бы уже раз двадцать умер.
– Наши обычаи, должно быть, кажутся вам странными?
Мика понимал, что критиковать японские традиции не надо, если он хочет, чтобы Киёми досказала свою историю.
– И что случилось, когда вы родили Ай?
Брови Киёми изогнулись птицей, присевшей на лоб.
– Ваша реакция для меня неожиданна.
– Надеюсь, в хорошем смысле?
– Как внезапная буря, захватившая путника врасплох.
Мика положил ногу на ногу.
– Буду считать, что в хорошем.
И улыбнулся.
Киёми смотрела вниз. Она погрузилась в знакомое молчание, предоставляя ночным созданиям заполнять паузу.
– Мне пришлось бросить учебу, – сказала она. – Мечта стать журналистом умерла. Но я была довольна. Хай. С Ай я была счастливой. Поев, она засыпала у меня на груди. А я ей пела. О горах, о бабочках, о вишневом цвете. Иногда я гладила ее брови или целовала ее в щеку. Я ее не заслужила и страшилась ее потерять. Ай стала моей жизнью. Тетя и дядя считали, что мне нужен муж. Брак помог бы восстановить мою честь. Деловой партнер подсказал дяде, что есть в Хиросиме семья, которой нужна жена для младшего сына. Он сказал, что Осиро – хорошая купеческая семья. Так это все и устроили. Осиро приехали в Токио на свадьбу, и я познакомилась со своим мужем Дзиканом.
– Вы его не любили, – сказал Мика.
Киёми опустила голову ниже.
– Вопрос о любви вообще не поднимался. Мне следовало сосредоточиться на серьезных сторонах жизни. Быть хорошей женой. Подарить роду Осиро наследника.
– Но вы хотели любить Дзикана. Вы надеялись, что это возможно.
– Увидев Дзикана, я поняла, что никогда не буду его любить. Сердце мое было заперто, и ключа у него не было. Это, я понимаю, звучит глупо.
– Совсем нет.
– Переезд на поезде в Хиросиму – одно из самых печальных событий моей жизни. А когда мы приехали, все стало еще хуже. Дзикан играл и успел влезть в долги. Деловой хватки у него не было, и семейное состояние уменьшалось.
– Ваша свекровь – та еще штучка, – сказал Мика.
Киёми наморщила лоб:
– Та еще штучка?
Он потер рукой подбородок. Как это объяснить?
– Ну, в смысле… трудный человек.
– Хай. Трудный.
По поверхности пруда проплыла белая змейка, распугивая рыб. Когда она выскользнула из воды и скрылась в кустах, Киёми вздохнула.
– Саёке надо все время показывать свое превосходство надо мной. А я должна знать свое место. Таков порядок вещей.
– Американка никогда бы с ним не смирилась.
– Я не американка.
Мика хотел ей сказать, что красота и изящество могут быть найдены у женщин всех национальностей и рас, но промолчал, опасаясь, что она неправильно его поймет. Но чего хочет он сам, о чем думает? Будь ситуация иной, будь они оба живы и в Беллингэме, заинтересовала бы его возможность романа с Киёми?
Ее лицо купалось в лунном свете, очерчивавшем линию скулы и плавную крутизну носа. А вот да, черт возьми, сказал он себе, он еще как был бы заинтересован, но чувствовала бы она к нему то же самое? Он мысленно заорал от досады. Ну зачем он позволил себе увлечься невозможным?