Эми сжала губы в ниточку.
– Тебе решать, Киёми-сан, что для тебя важнее – твои обязательства или жизнь дочери. Ай больна. Ей нужно больше еды, чем ты можешь обеспечить. Что будет с тобой, если она умрет? Сможешь ты жить после этого?
Глава двадцать пятая
В переливающемся свете луны Мика слонялся вверх-вниз по склонам, обозревая пейзаж: тщательно нарезанные рисовые поля, сетка тропинок, разделяющих посевы, изгороди вокруг родников и колодцев, и далеко – зазубренные силуэты гор. В колеблющемся свете плавали мошки. Кружила над головой взлетевшая с дуба сова.
Вернувшись к ферме, Мика обнаружил, что Киёми ждет его у ручья. При его приближении она опустила глаза.
– Я не ожидал вас здесь увидеть, – сказал он.
– У меня нет власти над тем, когда и как появиться, – ответила она и тут же добавила: – Но я рада вас видеть. Где вы были?
– Гулял неподалеку. Местный ландшафт мне напоминает дядину ферму недалеко от Беллингэма. Как себя чувствует Ай?
– Вы видели, как ее стошнило супом?
– Бедная девочка.
– Хай, – отозвалась она шепотом, – бедная девочка. – Порхающие в воздухе мошки издавали неослабное жужжание. – Я хочу уберечь Ай от этой войны, но что еще я могу сделать? – Она отвернулась. – Эми предложила нам остаться у нее.
– Вам надо принять ее предложение и остаться.
– Это невозможно. Банри никогда на это не согласится. Он хочет кого-нибудь усыновить, и чтобы я вышла за этого человека. Таково положение вещей.
– Если вы этого хотите…
– Тут не Америка, Мика-сан. Я не могу любить человека по своему выбору.
Мика подошел к ней и взял ее за руку. Она посмотрела на их соединенные ладони, но не сделала попытки отнять руку. Он хотел ее спросить, могла бы она полюбить его или нет, но знал, что она обвинила бы его в попытке просить невозможного.
– Как бы мне хотелось, чтобы вы могли не обращать внимания на страну моего рождения и цвет моей кожи. Может быть, вы бы нашли во мне что-нибудь достойное.
– Вы изменились, Мика-сан.
– Полагаю, что да.
Киёми сжала его руку.
– Столько несбывшихся желаний. Может, это карма?
– Вы считаете, что я это заслужил – страдать из-за войны?
Ее глаза не могли скрыть печали.
– Согласно Первой Истине, вся жизнь есть страдание.
Киёми всегда очень старалась не проявлять эмоций. И отразившаяся в ее лице мука стала для него неожиданностью.
– Первая Истина? А что это?
– Одно из буддистских верований.
– Вы не обязаны страдать. И вы с Ай можете пережить войну.
Киёми подняла глаза к звездам:
– Красивая ночь.
– Я не хотел делать вам больно, Киёми-сан.
– Вы и не смогли бы. – Киёми медленно отняла руку, мягкие пальцы скользнули по его ладони. – Я должна вернуться в тело, завтра далекий путь.
Она уходила, и чувство безнадежности нарастало в нем, будто он заблудился в лесу, охваченном пламенем. Киёми и Ай должны пережить войну, но как ее убедить, что лучший способ для этого – покинуть город? Невозможно; она остается рабой традиции.
Он сел возле самой воды. Медленный ток ручья устремлялся к реке, текущей в Хиросиму.
Глава двадцать шестая
Попрощались они до рассвета. Эми предприняла последнюю попытку убедить их остаться, предлагая в таком случае открыть дом и распространяя приглашение на Банри и Саёку. Киёми обещала подумать.
Эми дополнила ябу-кандзо и когоми в их корзинах овощами из своего огорода. Рука Ай отвисла под тяжестью груза, и Киёми поняла, что не много времени пройдет, прежде чем ей придется нести обе корзины. Мысль ее плавно вернулась к потоку, где она стояла с Микой всего несколько часов назад. И почему она вспоминает этот момент с такой ясностью, будто это часть ее обычного существования? Она вспомнила, как держала его за руку, и щеки залило жаром. Если бы он был жив, отдала бы она ему свое сердце? Он спросил ее, может ли она забыть о его национальности и цвете его кожи. Прежде такое даже вообразить было невозможно, но если совсем честно, она перестала видеть в Мике американца. Она видела в нем человека с благородным сердцем, который хочет уберечь от опасностей ее и Ай.
Обратная дорога в Хиросиму показалась быстрее – может быть, потому что почти все время под гору. Прохладный ветерок, обдувающий затылок и шею, напоминал, что Мика где-то рядом. Дойдя до места, где умерла Фука, Киёми с облегчением заметила, что кто-то убрал ее тело.
Остановившись поесть, они слегка поспали под тенистым дубом. Киёми приснилось, что они с Микой в домике у моря, и когда она проснулась, ей захотелось вернуться в этот сон.
Что-то в ней переменилось, и она перестала сама себя понимать.
В Хиросиму они пришли к концу дня. И когда они остановились на холме, откуда открывался вид на город, Ай прошептала:
– Надо было нам остаться у Эми.
В прежние времена Киёми сделала бы ей выговор и объяснила, насколько важно выполнять свои обязательства. Сейчас она придержала язык, не найдя что возразить Ай.
– Давай найдем Ко и отдадим ему еду.
– Хай. Мы должны это сделать ради Фуки-сан.
Шагая по людному тротуару, Киёми высматривала в толпе кэмпэйтаев. Если военная полиция их остановит, то обыщут корзины и конфискуют овощи.
Ай прижалась теснее и шепнула:
– Город изменился после нашего ухода.
Киёми впитывала каждую деталь: дома, эвакуированных, топающих по дороге с изможденными лицами; снующих повсюду солдат; мосты через реки, разделяющие районы. Все было таким, как она помнила, и все же Ай была права: город изменился. Казалось, сама атмосфера стала гнетущей, воздух раскалился, будто солнце подтянулось ближе, стала гуще пыль разрушенных зданий, оставляющая горький вкус на губах. И чем ближе они подходили к дому, тем сильнее давило ощущение пустоты, и наконец стало казаться, будто у нее отобрали мясо и кости и ничего не осталось, кроме воспоминаний о моментах, проведенных с Ай. Будущее казалось ночным небом без звезд, непроницаемой тьмой, крадущей последний оставшийся свет.
От центра раздачи продовольствия тянулась длинная очередь, и корзина показалась Киёми тяжелее от внезапного и неуместного чувства вины. Это неправильное чувство. Я эти овощи заработала трудом и потом. Но если бы это было возможно, Киёми нашла бы способ дать пищу всем, кто голодает. Боги мои, пусть война скорее кончится. Пусть кончатся страдания в Хиросиме.
Они свернули с улицы Айои-дори, миновали Выставочный центр, куда входили и выходили правительственные чиновники. Киёми отвернулась, боясь заметить Мицуо.
Солнце сверкало на реке Мотоясу, и ей вдруг захотелось спуститься к реке и лечь.
– Вон электрическая подстанция, Фука говорила, что живет неподалеку.
– А как мы найдем ее дом?
– Будем спрашивать, не знает ли ее кто-нибудь.
Киёми углядела старика с зажатой в зубах трубкой, встала перед ним и поклонилась. Когда она спросила, не знает ли он женщину по имени Фука с сыном Ко, старик покачал головой. Сцена повторилась еще дюжину раз, и никто не знал Фуку. Киёми начинала думать, что эта Фука-сан была призраком, но вдруг одна женщина с ребенком узнала имя и указала на одноэтажный дом в конце какого-то глухого переулка. Киёми с Ай пошли в узкий проход, где навсегда обосновалась темнота.
И в этой темноте послышался детский плач, от которого Киёми невольно ускорила шаги. Подойдя к дому, обветшалому, с разбитыми ставнями, Киёми отперла задвижку на боковой калитке и ввела Ай в крошечный дворик. Там обнаружился сад с пожелтевшей сосной, прудок, затянутый серой пленкой, и развалины пагоды. Киёми взошла на крыльцо и остановилась у двери:
– Тяжело думать, что Фука-сан жила в таком месте. Правда же здесь очень печально?
– Правда. Мне тут не нравится.
Киёми постучала в дверь и отступила. Дверь скрипнула, отворилась, и к ним вышел согбенный старик. Одет он был как кули – холщовая рубаха и штаны болтались на тощей фигуре.
– Чего надо? – спросил он.
Киёми поклонилась:
– Прошу меня извинить, мы хотели узнать: известна ли вам женщина по имени Фука-сан?
– Хай. Это моя невестка.
Этого Киёми и боялась. Она снова поклонилась.
– Мы ее встретили за городом. С прискорбием должна вам сообщить, что Фука-сан умерла.
Он поднял руку, поскреб щетину на подбородке.
– Она была больна.
Киёми взяла у Ай корзину с овощами и протянула старику.
– Мы принесли еду для ее сына.
Старик уставился на корзину, прищурился:
– Для Ко?
– Хай.
– Он три месяца как умер.
– Но Фука сказала… – Острая боль пронзила ее грудь, и Киёми поклонилась снова:
– Простите тогда наше вторжение. – Она подвинула корзину к старику. – Эта еда для вас.
– Я старик и скоро умру. Зачем мне лишняя еда? Уж возьмите это себе.
Он повернулся и ушел в дом, шаркая.
– Почему Фука верила, что Ко живой? – спросила Ай.
– Не могла смириться с его смертью.
Тени в переулке стали гуще. Киёми подумала, что бы стала она делать, если бы умерла Ай. Как она бы жила дальше? Как встречала бы солнце каждое утро, когда в существовании нет смысла? Она вспомнила, как Ай стояла на рисовом поле в окружении светлячков, и тело ее светилось. Это мгновение было нереальным, но безмятежность, которую она испытала тогда, можно испытать снова. Их судьбы колышутся на точных весах, и ее решения либо удержат равновесие, либо заставят чашу рухнуть вниз.
Глава двадцать седьмая
Когда Мика подошел к лодке, Фрэнк улыбнулся. Ода спал на палубе, рубашка у него задралась, обнажив выпуклое волосатое брюхо. Фрэнк проследил за взглядом, который Мика бросил на Оду:
– Похоже, даже покойнику случается перебрать.
Мика прислонился к планширу. Утреннее солнце сияло на медном куполе Выставочного центра, отбрасывая зеленые искры. Возле реки четверо рыбаков согнулись над удочками.
– Где ты был? – спросил Фрэнк. – Неделю к нам не заглядывал.