– Меня тут несколько дней не было.
– Не было в городе?
– Киёми и Ай ездили в деревню искать провизию.
Ода сел, застонал:
– Что я пропустил?
– Мика рассказывал, как сопровождал Киёми и Ай в деревню.
Ода плюхнулся на бочку:
– Плохая идея, Мика-сан.
– Я за них волнуюсь. Они голодают.
– Да почти вся Хиросима голодает, – сказал Фрэнк. – Надо, чтобы эта проклятая война кончилась поскорее. – Он полез под рубашку, почесался. – Ты, значит, навещаешь ее дух, пока она спит.
– Именно так.
– Тоже неудачная идея, Мика-сан, – сказал Ода.
– Они встретили старуху-крестьянку, в одиночку ведущую хозяйство. Она предложила Киёми и Ай остаться с ней. У них было бы что есть, и война была бы им не опасна.
– И Киёми отказалась, – сказал Фрэнк.
– Да, у нее…
– Есть обязательства?
– Ее свекры пытаются найти для нее мужа.
– Хай, помню. Нашли кого-нибудь?
– Он сегодня приглашен к ужину.
Фрэнк попытался скрыть улыбку.
– И это тебя расстраивает? Мысль, что Киёми выйдет за него замуж?
– Она не хочет.
– Это она тебе сказала?
– Но она станет его женой, потому что ее свекры от нее этого ждут.
– Добро пожаловать в Японию, – вставил Ода.
Мика посмотрел на рыбаков и снова обратился к Фрэнку:
– Я понимаю, что мы не можем быть вместе. Но в других обстоятельствах, если бы не было войны, и если бы…
– Если бы ты не был мертвым, – закончил Фрэнк.
Мике это почему-то показалось смешным, и он улыбнулся:
– Да, и это тоже. – Он выдохнул. – Они мне не безразличны, стали как родные. Но я понимаю, как это звучит.
– А как это звучит для тебя, Ода? – спросил Фрэнк.
– Как бред сумасшедшего. Но я никогда особенно родней не интересовался.
Мика с выражением отчаяния обернулся к Фрэнку:
– Ну как мне убедить Киёми уехать в деревню?
– Ты думаешь, с ними что-нибудь случится?
– Да. – Мика вцепился в планшир руками. – Там, в деревне, у меня было видение. Вспышка яркого света и невыносимый жар.
Фрэнк подошел к нему.
– Если Киёми решительно настроена выполнять свой долг, ничего поделать нельзя.
– В любом случае она не выйдет за него замуж прямо сейчас, – сказал Ода. – Сегодня какое? Четвертое августа?
– Пятое, – ответил Фрэнк.
– Ну вот. Пятнадцатого начинается обон. Они захотят подождать окончания фестиваля мертвых. Жениться близко к обону – очень плохая примета.
– И она верна?
Фрэнк пожал плечами:
– Может быть. Свадьбы планируются небыстро – разве что люди согласны на упрощенную церемонию.
– Киёми уже бывала замужем, – сказал Ода. – Ее свекры не захотят усложнять.
– Мне надо снова с ней поговорить, – сказал Мика. – Я должен убедить ее отложить свадьбу и уехать в деревню.
– Ее свекры никогда на это не согласятся, – возразил Фрэнк.
– Плевать, согласятся или нет.
– Ты предлагаешь Киёми и Ай бежать из дома?
– Да, Фрэнк. Именно это я и предлагаю.
Ода протянул ему бутылку сакэ:
– Тебе это нужнее, чем мне, Мика-сан.
– Мне нужно куда больше этого. Чудо мне нужно, черт его побери!
Ода опустил бутылку.
– Бог не творит чудес для тех людей, которые поминают черта. Можешь мне поверить, я в таких вещах разбираюсь.
– Киёми должна уехать из Хиросимы. – Мика провел рукой по волосам. – Есть кое-что, о чем я хотел тебя спросить, Фрэнк. Когда я говорю с Киёми, она никогда не смотрит мне в глаза. Почему так?
Фрэнк ухмыльнулся:
– Японская женщина не посмотрит в глаза мужчине, если ее к нему тянет.
– Киёми ко мне не тянет. Должна быть иная причина.
– Тянет ее к тебе, – сказал Ода.
Фрэнк кивнул:
– Мы оба это заметили, когда она ворвалась к нам на лодку в поисках дочери.
Мика понимал, что должен воспарить душой, но вместо этого его охватила грусть.
– У меня нет будущего с Киёми, – прошептал он.
Ни с кем у меня будущего нет.
Глава двадцать восьмая
Киёми ходила по кухне, шаркая, как старуха. Скоро придет Мицуо вырезать свое имя на колесе времен, определяющем ее жизнь. И будущее ее будет ясно: как положено послушной жене, ей придется бросить все мечты, что еще остались у нее в сердце. Она знала, что это в ее собственных интересах и в интересах Ай, но черные мысли не оставляли ее весь день. Она старалась сосредоточиться на работе, навлекая на себя гнев господина Акиты, который рявкал на нее, обвиняя в попытках помочь американцам выиграть войну. Слушая его, Киёми понимала, что ей уже все равно, кто эту войну выиграет. Только дураки могли начать войну, когда оставалась возможность для мира.
В трамвае по дороге домой она ехала с опущенной головой. Город и его жители больше не были близки ей. Мысли уносились к усадьбе Эми, к воспоминаниям о том, как улыбалась Ай, копаясь в земле. Она вспомнила чайник, разогревающийся над мерцающими углями. Пар от супа, щекочущий ноздри. Восхитительный вкус горячей пищи на языке.
Придя в школу за Ай, Киёми нашла ее на игровой площадке, очень расстроенную.
– Мне не нужен отец, не хочу никакого отца, – сказала Ай.
Киёми, не говоря ни слова, увела ее со школьного двора. Что может она сказать такого, что успокоит встревоженный ум ребенка?
Дома продолжалось все то же мрачное молчание. Только Саёка энергично порхала по комнатам, давая Киёми инструкции, как встречать Мицуо. Значит, волосы нужно заколоть вот так и одеться вот этак, чтобы показать все свои женские достоинства, ничего особо не открывая.
– Не надо, чтобы Мицуо заметил, как увяло твое тело от тягот войны, – говорила Саёка. – Пусть верит, что ты – достойный приз, понимаешь?
Какая разница, если у нее уже нет соблазнительного тела молодой женщины? Мицуо сам калека. А она – дерево сливы с ободранным цветом. У них будут дети с пустыми лицами и унылыми глазами, но Банри и Саёка получат своего наследника. Да, уродца, но он будет носить фамилию Осиро.
Помешивая картофельный суп, Киёми вспомнила слова Эми: «Сможешь ты дальше жить после этого?»
Я уже столько раз сделала неверный выбор.
Киёми закрыла глаза в отчаянии, крадущемся по мыслям, как ядовитый паук. Нет, слез не будет. Сегодня – нет. Она укрепится против своих сомнений и будет смотреть в будущее. Что за жизнь была бы у Ай без отца? Насмешки от более счастливых сверстниц? Стыд за глупую мать, у которой ума не хватило выбрать правильную дорогу?
Саёка заставила Ай одеться в ее лучшее кимоно. Отвела в ванную и настояла на прическе тё-тё магэ, похожей на бабочку. Она снова и снова проводила гребнем по голове Ай, царапая кожу и дергая за волосы. Киёми украдкой наблюдала за ней из коридора, и в животе сжимался ком каждый раз, когда Ай кривилась от боли. Это я должна была причесать ее, думала она, но держалась на расстоянии из почтения к свекрови.
Когда робкий стук сообщил о прибытии Мицуо, Ай грустно посмотрела на Киёми. Киёми отвернулась, чувствуя себя виноватой перед дочерью.
Банри ввел Мицуо в дом. Гость шел неуклюже, пошатываясь. Его перекосило влево, плечи ссутулились, как у птицы, закрывающейся крыльями от дождя. Киёми видела, как он идет на работу с тростью. Сегодня он стоял, не опираясь на нее, и держал под мышкой правой руки три пакетика. Саёка вышла его встречать и поклонилась:
– Конбанва, Мицуо-сан. Милости просим в наш дом.
Он поклонился в ответ, глядя мимо нее на Киёми.
– Конбанва, Саёка-сан. Спасибо, что пригласили меня в свой дом. – Он протянул один пакетик: – Это для вас и Банри.
Саёка снова поклонилась, принимая дар.
– Вы слишком добры.
Мицуо улыбнулся.
– А вот подарки для Киёми и Ай.
Ай оглянулась на Киёми, и та кивнула. Саёка ободрила ее деланной улыбкой:
– Не стесняйся, детка.
У Ай кровь прилила к щекам.
– Надеюсь, тебе понравится, Ай-тян, – сказал Мицуо, протягивая небольшой пакет.
Ай взяла его и поклонилась:
– Аригато, Мицуо-сан.
Мицуо, видимо, был доволен собой, и на его губах засияла улыбка.
– Это для вас, Киёми-сан, – сказал он, протягивая последний подарок.
Киёми заколебалась. Это должно было быть радостным событием, слиянием двух душ, но она не испытывала ни радости, ни предвкушения, ни желания. Была только жалость к Мицуо – достопочтенному человеку, сильно страдающему из-за войны. Она перехватила сердитый взгляд Саёки, неловко шагнула вперед, споткнулась – и Мицуо свободной рукой удержал ее от падения.
– Не ушиблись, Киёми-сан?
Лучше бы ушиблась.
– Нет-нет, все в порядке. Простите мою неловкость. – Киёми приняла подарок с поклоном и жестом пригласила Мицуо войти в гостиную. – Прошу вас, садитесь и будьте как дома.
Мицуо опустился на подушку, и тело его закачалось. Банри и Саёка обменялись тревожными взглядами и тоже сели на свои подушки. Киёми направила мрачную Ай к ее месту. Когда все расселись, Киёми предложила Мицуо чай, и он принял его с официальным видом, задрав нос, будто ему подает гейша. Киёми направилась в кухню, чувствуя, как бурлит в жилах злость. И пяти минут еще в доме не пробыл, а держится так, будто он мой хозяин. По шее пробежал холодок. Мика-сан, отчего это я так сбита с толку, как раз когда мне нужна ясность мыслей?
В кухню ворвалась Саёка.
– Ты что это творишь?
– Готовлю чай, – ответила Киёми.
– Ты знаешь, как важен для нас этот вечер. Ты пытаешься его испортить?
Киёми обернулась к свекрови.
– Я знаю, как важен для вас этот вечер.
– Так постарайся проявить чуть больше радушия к нашему гостю.
Саёка развернулась и выбежала прочь. Киёми стиснула зубы и взяла поднос с чайником и чашками.
Я живу в кошмаре.
Мицуо вел себя как благовоспитанный гость, сосредоточив внимание на Банри и Саёке. Мужчины пили чай, курили трубки, смеялись над неприличными шутками и обсуждали текущие политические и военные вопросы. Банри старался сдержать кашель, лицо его краснело от усилий. Киёми смотрела в пол и поднимала глаза лишь тогда, когда к ней обращались. Время от времени она украдкой глядела на Ай, которая невежливо уставилась на Мицуо, будто рассматривая богомола, забредшего случайно в дом. После еды Мицуо похвалил стряпню Киёми, Саёка прокашлялась и сказала: