Киёми остановилась.
– Устала я. Почему это мертвые чувствуют усталость?
– Не знаю. Бывает, что мне все еще нужно спать.
– И видеть сны?
– Да.
Над далекими горами угасал день. Насекомые и птицы замолчали, прохладный ветерок нес облегчение. Они подошли к горному озеру – гладкая поверхность отражала последние лучи солнца вспышками алого, оранжевого, синего и фиолетового.
– Надо отдохнуть, – сказала Киёми, показывая на дерево у воды.
Мика привалился к стволу и вытянул ноги. Киёми опустилась наземь с размеренной грацией, совсем рядом – руки протяни, – и все же за миллионы миль от него. Он закрыл глаза и погрузился в воспоминание о том, как они бродили по лесным чащам с Ливаем, и лица их мокли от утреннего тумана. Густо стоял в воздухе запах сосны. Мика вспомнил, как они встретили оленя с двенадцатью рогами. Взгляды их встретились, и олень прикинул, какие у них намерения. Через несколько напряженных секунд олень кивнул в знак понимания, и они пошли дальше – смертные в стране лесных богов.
Открыв глаза, он увидел, что Киёми нет. Вскочил на ноги, кинул взгляд вдоль берега, но не обнаружил ее. Куда она могла деться?
Мика пустился ее искать. Ветер свистел в сучьях деревьев, ухала невидимая сова. Где она может быть? Чем дольше длились его безуспешные поиски, тем сильнее овладевало им отчаяние. Он стал проламываться между деревьями, через густой подлесок. Увидел впереди просвет и выбежал на поляну.
Киёми сидела у самой воды, подобрав под себя ноги, склонившись вперед и закрыв руками лицо. Тело ее содрогалось при каждом стоне. Мика хотел подойти к ней, обнять ее, но он знал: это ей сейчас не поможет. И он беззвучно отступил, оставив ее одну бороться с долгой мучительной ночью.
Глава тридцать четвертая
Утро пришло с поцелуем солнца, заискрившегося на поверхности озера. Киёми стояла над Микой, глядя, как он спит. Он всегда казался ей привлекательным, даже когда она считала его врагом. Странно, как мне удается найти красоту там, где, как меня учили, ее нет. Тетка всегда предостерегала ее от иностранцев:
– Тебе нужен хороший японский муж. У японцев блестящие черные волосы и идеальная кожа. На их лицах нет этих уродливых рыжих бород. У японских мужчин глаза темные и таинственные. А у гайдзинов глаза – будто краска с палитры капнула.
У Мики глаза были по цвету, как летнее небо – даже тетя бы их оценила.
Зевнув, Мика проснулся.
– Как ты себя чувствуешь?
– А как мне положено себя чувствовать? – ответила она.
Он оттолкнулся от земли и встал.
– Не знаю, – сказал он, отряхивая брюки. – Не могу себе представить той боли, что ты должна сейчас испытывать.
– У меня ночью было видение. Девочка, одинокая. Она плакала и ждала, чтобы родные пришли за ней.
– Ай?
– Нет, Дзюн. Ее школьная подруга.
– Помню. Они лежали вместе на полу и рисовали картинки. Разве ее не вывезли?
– Вывезли. В храм. В этом сне я там ее и видела. – Киёми смотрела в землю, не поднимая глаз. – Ай наверняка сейчас очень напугана.
Мика положил руку ей на плечо:
– Мы найдем ее.
Его прикосновение ощущалось как успокоение, будто бы ей следовало принять это небольшое утешение без размышлений о последствиях.
– Спасибо тебе, Мика-сан. Прости мое вчерашнее поведение. Ты мне оказываешь гигантскую услугу, а я…
– Да не за что извиняться.
Он убрал руку.
– Но нам пора идти, правда?
– Хай.
– Становишься японцем?
– Нет, но начинаю понимать вашу культуру. Хоть самую малость. Мне еще учиться и учиться.
– Мы, наверное, кажемся тебе странными?
– Не больше, чем американцы казались бы вам.
– Хай. Страннее тебя невозможно быть, Мика-сан.
– Мать всегда говорила, что я самый отвязный в семье.
– Отвязный – что значит?
– Это значит – сумасшедший.
– Если выйдем сейчас, можем завтра дойти до Мацуэ.
– Я за тобой, моя госпожа.
Он поклонился и вытянул правую руку в сторону, как будто приветствовал особу царской крови.
– Мика-сан, сумасшедший. Надо будет мне это запомнить.
Они вернулись на тропу. Она вилась по красной глине вверх, через горы, выше и выше, навстречу солнцу. Киёми ждала, пока Мика пустится в путь. Когда он прошел вперед, она пристроилась следом. Почти сразу он остановился:
– Почему ты не идешь рядом со мной?
– Ну… понимаешь… мне полагается…
– Что полагается? Идти сзади, потому что я мужчина?
– Извини меня, пожалуйста, но так меня учили.
– Ладно, но теперь мы мертвы. И всем наплевать, если ты будешь идти рядом.
А если они встретят другого духа? Не осудят ли ее сурово за пренебрежение правилами этикета?
– Я с места не сдвинусь, если не будешь идти рядом.
Киёми осмотрела окружающий лес, потом подошла и встала рядом.
– Упрямый ты человек.
– Упрямый и сумасшедший. – Он улыбнулся, солнце блеснуло на белых зубах. – Я рад, что ты решила сегодня со мной разговаривать.
– Не могу обещать тебе много слов. Я долго молчу, а потом ляпаю какую-нибудь глупость.
– А я хотел бы, чтобы ты мне свободно говорила, что на ум взбредет, хоть глупость, хоть нет.
Киёми двинулась вперед, опустив голову и украдкой взглядывая на Мику. Она приказывала себе успокоиться, но напряжение ее не покидало. И не потому, что она шла с Микой, нет, – его присутствие было как теплый футон в холодную ночь. Врагом, которого надо было победить, было время. В голове непрерывно щелкали стрелки невидимых часов.
Тропа то уходила в затененные расщелины, то вылезала на склоны холмов, покрытые бамбуковой травой, мимо рисовых полей, разрезающих землю на квадраты. Киёми и Мика вошли в бамбуковую рощу, где стволы потрескивали, а листья шелестели, как колокольчики кагура судзу. Крупные цветы белой ипомеи, переплетающейся с бамбуком и травой, просили солнца, журчал в глинистых берегах горный поток. У поверхности поблескивали зеленые рыбки.
В столбах солнечного света порхали оранжевые и желтые бабочки. Киёми вспомнила, как Ай заметила таких же во время похода в деревню. Что бы она сказала теперь, будь она рядом? Стала бы показывать на бабочек и смеяться?
– Что с тобой?
Она почти сразу взяла себя в руки:
– Я подумала об Ай.
Мика внимательно посмотрел на бабочек, потом снова на нее:
– Понимаю.
– Я боюсь, что забуду ее до того, как мы придем к пещере. Забуду, как она улыбалась и смеялась. Как она смотрела на меня перед тем, как заснуть.
– Не забудешь. Я помню Ливая, и эти воспоминания все так же свежи. Никто их у меня не отберет.
– Мне мало воспоминаний, Мика-сан. Мне нужна Ай.
У развилки они остановились. Справа тропа уходила вверх, слева спускалась в темноту.
– Куда нам?
– Думаю, нам дальше на западо-север.
Он приподнял брови:
– То есть на северо-запад?
– Нет. На западо-север.
Он усмехнулся:
– Ладно, пусть будет так.
Ей стало забавно от того, как он исказил термин «западо-север». У этих американцев в голове все перепутано. Надо будет научить его, как на самом деле все устроено. Если ему предназначено остаться в Японии.
Они дошли до кленового леса – бодхи – с вишневыми деревьями. Плотная листва поглощала звуки, и в мире стало тихо. Киёми вспомнилась та зловещая тишина, что стояла в Хиросиме наутро после падения бомбы. Она вспомнила разбросанные в развалинах тела, ощутила запах горелого мяса от погребальных костров. Эти воспоминания вонзались в мозг снова и снова, так, что хотелось заорать.
Что-то шевельнулось в подлеске, из тени выскочила лиса и стала приближаться к ним. Что ей может быть нужно?
– Я ходил в походы с Ливаем, – сказал Мика. – Мы топали через все Каскады – парочка глупцов, желающих сбежать от цивилизации. – Углы его рта тронула улыбка. – Он водил меня в аптеку по утрам в воскресенье – сидеть у стойки и смотреть на девушек.
– У тебя в Биллингэме были знакомые японские девушки?
– Несколько было. В школе учился с Рэйчел Кудо. Ее отец яблоки выращивал.
– Но ты с ней не разговаривал.
– Она всегда одна сидела и рисовала.
– Как Ай.
– Да, как Ай. Она была робкая.
– Это ты был робкий.
– Наверное.
– Она была красивая?
– Не как ты.
Она почувствовала, как ее сердце тает.
– Я говорю о Рэйчел.
Мика пожал плечами:
– У нее были хорошие зубы и в волосах бант.
Киёми подавила улыбку. Несомненно, Мика обращал на нее больше внимания, чем показывал.
– Ты робел перед девушками?
Он остановился.
– Нет, конечно. Отчего ты спрашиваешь?
– Я не хотела тебя обидеть. Большинство юношей перед девушками робеют.
– Значит, я не принадлежал к большинству.
Киёми знала, что он лжет, желая произвести впечатление, но решила сменить тему.
– Интересно, сколько нам еще до Мацуэ.
– Трудно сказать, – ответил он. – Такое чувство, что мы уже не первый год шагаем.
Киёми схватила его за руку:
– Не говори так! У нас только сорок девять дней, чтобы найти Ай.
У Мики зарделись щеки:
– Прости, пожалуйста. Я не хотел тебя пугать.
– Я знаю. Мне не стоит быть такой чувствительной, только я…
– Простите!
Посреди тропы стояла, подбоченившись, женщина. Круглое лицо прорезала улыбка. Пристально смотрели живые глаза.
Киёми подалась к Мике и шепнула:
– Почему она нас видит?
– Не знаю.
Женщина поклонилась, когда они подошли.
– Я Тиё Такаги из деревни Фукия.
– Фукия? – переспросила Киёми. – Но мы же далеко от Фукия.
– Не так уж далеко, – сказала женщина. – Вы идете в Киото?
– Мы идем в Мацуэ.
Мика выставил руку перед ней, будто она нуждалась в защите:
– Мы мертвые.
– Хай, и я тоже. Меня раздавил фургон. Я иду навестить дочь в Масуде. Уже много лет хожу я по этим тропам.
– Тогда вы, наверное, знаете дорогу до Мацуэ? – спросила Киёми.