Собираясь в дорогу, он взял фотоальбом, дневник матери, и старую шкатулку с ее скромными украшениями (крестик, бусы и перстни из уральских камней) – такое вот материнское наследство.
…Прощаясь с тетей Аней, он отдал соседке ключи от материнской квартиры и от деревенского дома и попытался вручить ей денег «кошке на содержание».
Увидев сколько денег сует ей Данила, тетя Аня возмутилась: – Это ж кошка, Даня, а не слон! Деньги оставь себе – пригодятся!
Данила сделал вид, что убрал деньги, а потом украдкой положил их тете Ане на трюмо, когда та побежала собирать ему в дорогу пирожки.
На прощание обнялись. Тетя Аня перекрестила Данилу:
– Ну с Богом, Данилушка, не забывай…
Самолет летел в Москву. На протяжении всего полета Данилу не покидало чувство нереальности происходящего. По – сути, он не очень-то и понимал, куда и зачем летит. После пребывания на Урале, дней наполненных болью и душевными потрясениями, его недавняя жизнь – шумная Москва, работа в странном агентстве казались теперь бесконечно далекими – чьей-то безумной фантазией, не иначе. Однако же ему предстояло вернуться в ту жизнь.
В последнее время ожидание стало его привычным состоянием, можно сказать – своеобразным персональным адом, потому что в этом томительном ожидании наряду с любовью и нежностью вызревали и ревность и обида и гнев на ту, которая приговорила его к любви. Егор вздохнул: день перевалил за половину, а от нее нет никаких вестей. Сегодня ночью Ая сказала, что они встретятся, но сдержит ли она обещание – как знать…
После часов, проведенных у дома Аи на морозе, Егор сейчас чувствовал себя разбитым и больным – горло саднило, ломило виски, и, кажется, поднималась температура. Стопки ненужных книг стояли рядом с диваном, выключенный компьютер пылился на столе, в печатной машинке застрял лист неоконченного романа – все теперь казалось пустым и ненужным. На излете декабря зима подарила прекрасный, необычайно солнечный день, но и он казался Егору пустым и ненужным.
Егор сидел за столом, пил горчайший кофе, и смотрел в окно. Во дворе, вопя от радости и заваливаясь в сугробы, дети лепили из снега снеговика. Тут же во дворе, ошалевшие от счастья общения и возможности поноситься вот так по снегу, бегали две собаки. Егор наблюдал эту снежную собачье-детскую идиллию, и неожиданно заметил Тину. Тина – пятнистая синтетическая шуба, красная шапка с игривым помпоном, рыжие, рассыпавшиеся по плечам волосы – яркая, привлекающая внимание, нелепая Тина пересекала двор. Егор отпрянул от окна, испугавшись, что Тина может его заметить, и не ровен час – заявится в гости. Поняв, что она его не видит, он продолжил украдкой наблюдать за ней.
Тина помогла детям нахлобучить на снеговика снежную «голову», которая никак не хотела насаживаться на его туловище. Причем, делала это Тина с неподдельным азартом – притопывала, хохотала; ей самой сейчас было не больше пяти лет. «Вот в чем секрет Тины, в ней так и живет ребенок», – понял Егор, и тут же вспомнил Аю: вот в ком нет ничего детского. Никогда – ни в поступках, ни в реакциях, ни в словах – ничего детского, нет какой-то ребячливой способности отозваться на радость, удивиться миру. Словно бы в Ае убили ребенка в ту ночь, когда убили ее мать.
Егор снова посмотрел в окно – Тина наградила снеговика глазами в виде шишек и пошла домой. «Сейчас придет домой – заведет пироги, а потом с дюжиной своих пестрых кошек будет изменять вселенную силой мысли», – не без иронии, но совершенно беззлобно подумал Егор.
Дети, лепившие снеговика, разбежались. Снеговик остался стоять на снежном посту.
Егор вдруг увидел, как во двор вошла женщина, которую он ждал. Женщина, которую он готов был ждать всю жизнь. Высокая и поразительно хрупкая – гордая поступь, надменный взгляд, высоченные каблуки, черное длинное пальто, элегантный палантин на плечах, короткие непокрытые волосы… Ая пришла, как и обещала. Она пересекла двор и нырнула в его подъезд. Егор помчался в прихожую открывать дверь, и за эти несколько мгновений успел подумать, какие Ая с Тиной все же разные. Как юг и север, белое и черное.
Ая скинула пальто в прихожей, прошла в комнату, забралась с ногами в кресло, и запахнулась в свой огромный палантин, как в серый кашемировый кокон. Егор пытливо посмотрел на нее, пытаясь по виду и выражению лица угадать ее настроение, но это была обычная замкнутая Ая, разве что еще более бледная и сосредоточенная, чем всегда.
– Я немного устала – сегодня вообще не спала, – сказала Ая.
Он предложил сварить для нее кофе.
…Ая взяла чашку и болезненно зажмурилась: – Пожалуйста, зашторь шторы, солнце светит прямо в глаза.
Егор с готовностью закрыл шторы, ограждая и себя и сумрачную гостью от солнечного дня. Комната погрузилась в полумрак.
Ая выпила кофе, но так и застыла с чашкой в руке, словно была сейчас не здесь, а где-то в своих грезах. Егор разволновался уже не на шутку: да что, черт возьми, случилось этой ночью? Он сел в кресло напротив и уставился на застывшую девушку. Наконец, она очнулась – поставила пустую чашку на столик, потянулась, как кошка, и вновь поджала длинные ноги.
Егор вздохнул: сложно быть по уши влюбленным в женщину, и при этом стараться скрывать чувства, стремиться выглядеть независимым, таить нежность под маской иронии и легкой грубости. Несмотря на то, что он теперь полжизни отдал бы за то, чтобы узнать, о чем Ая говорила с Четвергом, он позволил себе лишь сухо поинтересоваться подробностями их встречи.
– Наша встреча? – усмехнулась Ая. – О, это было любопытно. Мне кажется, что я спустилась в царство мертвых и встретилась там с весьма интересным персонажем. Ну, так слушай…
Егор обхватил голову руками – неужели все это правда? Но бледная, печальная Ая всем видом подтверждала – да, в это невозможно поверить, однако все так и есть. В истории, пересказанной Аей, было что-то мистическое и невероятное. Слишком невероятное, чтобы оказаться правдой.
«Успокоиться, сосредоточиться, разложить все по полочкам, найти логическое объяснение», – повторил себе Егор, и тут же взревел от возмущения:
– Значит, Четверг следит за нами? У него есть доступ к моему компьютеру и к его содержимому? – В порыве ярости Егор разбил чашку о стену. – Но это черт знает что такое! Форменный криминал! Давай заявим в полицию!
Ая рассмеялась: – В полицию, ты серьезно? Ну, во-первых, мы ничего не сможем доказать. Четверков умен и хитер! Во-вторых, у него гражданство карибского острова, и он летуч, как ветер. Сегодня он здесь, завтра – в любой точке мира. В – третьих… Он как бы мёртв, а разве «мертвого» человека можно напугать полицией? Смешно! Ну и, наконец, главное. Понимаешь, все не так просто. Моя первая реакция на его признания была такой же, как у тебя: негодование, возмущение, однако позже, когда он сказал, что благодаря этим методам ему удается спасать людей, я не смогла ему возразить. Да, его методы отвратительны, я согласна, и все же у него есть какая-то своя правда.
– Своя правда, да неужели?! – взбеленился Егор, но вдруг остановился, как пораженный громом. Его пронзила мысль о том, что и сейчас за ними могут наблюдать. Он оглянулся по сторонам и невольно съежился.
– Думаешь, он сейчас наблюдает за нами? – В голосе Аи слышались иронические нотки. – Что ж, не исключено.
– Но это просто скотство, – пробубнил Егор и метнулся к компьютеру.
– Меняешь пароль? – расхохоталась Ая. – Боюсь, что это совершенно бессмысленное действие. Притом – запоздалое.
– И все-таки я это сделаю! И уж конечно – удалю аккаунт в его сети. Видишь ли, я не эксбиционист, и мне невыносимо знать, что на меня кто-то пялится, читает мои записи и вообще вмешивается в мою жизнь, словно я не живой человек, а герой компьютерной игры. У меня есть личная тайная зона, в которую никто не имеет права вторгаться. И знаешь, если бы я оказался в паршивой жизненной ситуации, как наши подопечные, то между неприкосновенностью своей жизни и спасением, я бы выбрал свою независимость.
Ая пожала плечами:
– Справедливости ради стоит заметить, что еще недавно ты не был столь щепетилен. Ты с удовольствием рассматривал наших «подопечных» как любопытный материал для романа. Разве нет?
Егор промолчал.
– Ладно, не злись, – примиряюще сказала Ая, – просто, когда речь идет о нас самих, все немного меняется, да?
Егор удивленно смотрел на нее – он не понимал ее странного спокойствия. В то время, как его переполняло возмущение, да что там – ярость на зарвавшегося миллионера, решившего от скуки немного развлечься, Ая, кажется, пытается его оправдать?
– Может, ты вообще его оправдываешь? – не сдержавшись и уже не скрывая раздражения, спросил Егор.
Однако Ая тут же утихомирила его, заметив с некоторой иронией, что ему не стоит так волноваться – в конце концов, он, если пожелает, может уйти из агентства.
Егор замер – лучница Кайгородская выбила центр мишени, молодец, знает, куда бить! и вздохнул: – А ты тоже уйдешь?
– Я останусь. Пока я чувствую, что нужна здесь. И потом у меня еще осталось много вопросов к Максу Четверкову. Его главную тайну я пока не разгадала. На самом деле ничего не изменилось. Просто раньше я хотела узнать тайну безымянного мистера Четверга, а теперь тайну конкретного человека, имя которого я знаю. При этом, по – сути, кроме его имени я ничего о нем не знаю. Я догадываюсь, что между нами есть какая-то связь, и подозреваю, что в отношении меня у него есть особенные планы. Звучит нескромно, но это так.
Егор хмыкнул: – Возможно, он в тебя влюблен?
– Не думаю, что Макс Четверг, в принципе, способен испытывать к кому-то романтические чувства. Кстати, я только что поймала себя на мысли, что в этом мы схожи.
Егор изменился в лице – вот сейчас она сделала ему больно. Снова выпустила стрелу из своего беспощадного лука – а стрелять без промаха она умеет! – и опять бьет на поражение. Раз – и его сердце разбито. Он попытался скрыть боль за иронией: – А может вы, как в индийском фильме, брат и сестра, разлученные в детстве?