Если тетка была недовольна Аей, что случалось часто, она поджимала губы и многозначительно, с осуждением восклицала: – Ну конечно, чего еще от тебя ждать?! Дурная кровь!
Ая знала, что тетя Элла имеет в виду Дину, и чувствовала себя виноватой за то, что в ней течет «дурная» материнская кровь. В подростковом возрасте опека тети Эллы, тяготы их совместного проживания и комплекс вины за свою дурную кровь довели Аю до полного отчаяния.
Она долго искала выход из создавшейся невыносимой ситуации, и в тринадцать лет его нашла. Выход показался простым – собрать все имеющиеся в доме лекарства, выпить их, и сказать всем «до свидания». Последнее, что Ая запомнила перед тем, как провалиться в пустоту, было перекошенное лицо тети Эллы, кричавшей: «что ты наделала, идиотка?!»
Очнувшись в реанимации, Ая подверглась пытке мучительного объяснения с теткой, сказавшей ей: «Ты эти свои штучки брось… Или хочешь кончить, как твоя сумасбродная мать?!» Ая попросила тетку не рассказывать о случившемся отцу, находящемуся в это время за границей. Тетя Элла пообещала, однако обещания не сдержала. Когда Борис вернулся из своей затянувшейся поездки, тетка ему все рассказала. Отец пришел в ярость и пригрозил определить Аю в психушку на принудительное лечение.
Следующую попытку покончить с собой Ая осуществила уже в сознательном возрасте, когда ее бросил любовник. После их разрыва ей казалось, что мир перевернулся. Это теперь тридцатилетняя психолог Кайгородская понимает, что в тот период она переживала так называемую «сепарационную» тревогу – тревогу приближения и отдаления в отношениях, которая регулирует наши отношения с другими людьми и вызывает страх утратить их расположение. Как правило, у взрослого человека нет острого страха, связанного с одиночеством, или страха, что его бросят, но в ее собственном случае, как сейчас понимает взрослая Ая, ее «идентичность взрослого человека» не сформировалась – в каком-то смысле она так и осталась той маленькой, смертельно напуганной девочкой, на глазах которой убили ее мать. Да, ее время разбилось в ту ночь, и девочка не повзрослела.
Когда Аю бросил любовник, и она вновь осталась одна – ее психологические проблемы обострились, и она предпочла решить их, как отчаявшийся, потерянный подросток – ножом по венам, чтобы заглушить боль. Аю спас тот самый любовник – он вернулся, чтобы забрать свои вещи, увидел ее, истекающую кровью, и вызвал «скорую помощь». Девушку спасли, но любовника она так и не вернула (ее эксцентричность и неуравновешенность, вероятно, лишь сильнее укрепили его во мнении, что им лучше расстаться). Ей же на память о той истории остался тонкий шрам, рассекающий запястье. Ну и третья неудавшаяся попытка, предпринятая три месяца назад, в октябре, осуществлению которой помешал звонок Макса Четверкова. Да-да, как ни крути, Макс тогда спас ей жизнь.
Три попытки – это уже явные суицидальные наклонности, однако теперь все изменилось. Ая перестала искать решение своих проблем в смерти, и поняла, что самоубийство в ее случае было бы капитуляцией; собственно, самоубийство – это всегда капитуляция и проявление слабости. А у нее другая задача – стать стойкой, научиться жить, тем более, что с некоторых пор она должна помогать учиться жить и другим, и в этом смысле работа в агентстве давала ей силы.
В этот период времени своей главной задачей в агентстве Ая считала помощь больной Агате.
Ая собрала осколки стекла и рассыпанные нарды, включила ноутбук и попросила Агату связаться с ней. Когда у путешественников появлялась связь, Ая по мессенджеру разговаривала с Иваном, Варей или самой Агатой, чтобы узнать о том, как проходит путешествие. Иногда во время этих сеансов связи Агата была чуть более открыта, иногда общение с ней складывалось не просто.
Сегодня же Агата была изрядно раздражена и воспринимала реплики Аи с нескрываемой иронией. Ая начала с того, что предложила отправить Агате электронную книгу врача Ле Шана, которую она сама сегодня закончила читать.
Услышав название книги, Агата усмехнулась:
– «Рак – поворотный момент в жизни»? Надо же… А поворот к чему? К смерти?
– Нет, скорее к другой жизни, – мягко сказала Ая, – осмысленной жизни. Видите ли, автор считает, что рак напрямую связан с внутренним состоянием человека. Если однажды человек перестаёт видеть в своей жизни смысл, то его организм может ответить на это сбоем «системы» – серьезным заболеванием. Потеря интереса к жизни, отсутствие смысла, отчаяние, ощущение безнадежности воздействуют на нашу иммунную систему, изменяют гормональное равновесие, и могут привести к росту атипичных клеток. В каком-то смысле это логично – когда что-то мешает тебе жить, – к тебе подбирается смерть…
– И что вы хотите этим сказать? Что я заболела, потому что в моей жизни не было смысла? – возмутилась Агата.
– Скорее то, что сейчас для вас открываются новые смыслы, и новые возможности. Знаете, я согласна с доктором Ле Шаном: любая серьезная болезнь может стать судьбоносным моментом в жизни. Серьезно заболев, человек осознает ограниченность своего физического бытия, но вместе с тем приходит понимание, что больше нельзя откладывать жизнь на потом, что нужно жить сегодня, сейчас, используя то ограниченное время, что нам отпущено. По сути, это – новый уровень сознания, на котором человек может осуществить то, о чём он всегда только мечтал. Зачастую за этим прозрением наступает исцеление, если не физическое, то – психологическое, духовное.
Агата раздраженно повела плечами:
– Я, видимо, должна быть вам благодарна за ваши бесценные советы и наставления? Но как раз благодарности я не испытываю. И, знаете, почему? Потому что я вам не верю. Вы говорите другим, какими они должны быть, бойко рассуждаете о смысле жизни, но при этом вы сами, извините за прямоту, не кажетесь мне счастливым человеком. Да, наверное, окружающие видят в вас успешного психолога, знающего ответы на все вопросы, но лично мне сдается, что это лишь ваш внешний образ – сродни удачному, хорошо подогнанному костюмчику, а под костюмчиком, очевидно, немало проблем. Мне кажется, что на самом деле, вы сами порядком запутались в жизни.
Ая выдержала пристальный, насмешливый взгляд Агаты: – Да, не буду скрывать – вы правы.
– Значит, я не ошиблась, – кивнула Агата. – Тогда, может, вам для начала разобраться с собственными проблемами?! – После этих слов она отключилась.
Агата ушла в свою жизнь и в свою скорую смерть. Ая растерянно смотрела на погасший экран. Никакой обиды на Агату из-за ее резкости, она, разумеется, не испытывала. Ее переполняли другие эмоции, из которых доминирующей был страх. Старые демоны вдруг высунулись из темноты, и злобно ощерились. Чтобы справиться с ними, Ая решила подвергнуть собственный страх анализу, обозначить самые болезненные «точки» – заговорить его, и обратилась к проверенному методу. Она открыла свой электронный дневник и стала писать.
«Помню, как в наш первый рабочий день в агентстве Данила спросил нас, чего мы боимся больше всего (а Даня – то не так прост, как кажется – ведь и впрямь: скажи, чего ты боишься, и ты расскажешь о себе все). Разумеется, каждый ответил на этот вопрос по-своему: душку Тину страшила неразделенная любовь, Кирилл боялся оказаться ненужным, Иван – совершить что-то непоправимое. Понятно, что у каждого из нас своя «точка страха», обусловленная характером и судьбой. Что касается меня, то мои страхи – история моей жизни. На самом деле, после убийства Дины мой главный страх – не суметь спасти того, кто гибнет на твоих глазах.
Сейчас на моих глазах погибает – задыхается в смертельном отчаянии Агата, и если я не смогу хоть что-то для нее сделать, моя собственная жизнь окажется бессмысленной. Надо честно признать, что пока у меня ничего не получается, и мне, как психологу и криэйтору агентства – грош цена; правда, в данном случае речь идет о специфической помощи, к тому же Агата отнюдь не расположена ее принять. Агата замкнута в своем одиночестве и боли – естественная реакция человека на смертельный диагноз. Все мы, так или иначе, верим в собственное бессмертие, и закономерно испытываем экзистенциальный страх, узнав о «конечности» нашего пребывания в мире. Думаю, что и я сама в случае неизлечимой болезни, тоже впала бы в отчаяние и цеплялась за жизнь, несмотря на недавние мысли о самоубийстве.
Люди, узнавшие о своей смертельной болезни, переживают пять стадий психологической реакции: стадию шока и отрицания, гнева на весь мир (восприятие болезни, как наказания или приговора), стадию «торговли» с попытками выторговать у судьбы отмену «наказания», стадию депрессии и, наконец, их последняя психологическая реакция – смирение. Но проблема в том, что до последней – доходят далеко не все. Очевидно, что когда Агату впервые привезли в агентство, она отчаянно переживала первые две стадии, чем и объяснялась ее раздражительность и даже агрессия в наш адрес. А теперь Агата остро проживает четвертую – она запечатана в собственном горе. Наша задача – помочь ей прийти к смирению и принятию своего состояния. Да, мы не можем отменить ее смерть (чудес не бывает даже в агентстве, специализирующемся на них), но мы хотя бы должны помочь ей увидеть свет в конце тоннеля и помочь понять, что этим тоннелем ничто не кончается.
Думаю, что в случае Агаты, ее подавленное состояние усугубляется еще и тем, что она – абсолютный интроверт и переживает беду внутри себя. Известно, что рак зачастую поражает «хороших людей», которые стремятся производить на окружающих положительное впечатление; да и опухоли у таких пациентов растут быстрее (такие люди просто не позволяют себе «эмоциональной разрядки» и выплесков, и тратят на соответствие своему положительному образу в глазах окружающих, слишком много жизненной энергии). Агате необходимо выговориться, излить душу, ее нужно «разговорить». Мы должны поговорить начистоту, мне надо пробиться, продраться к ней, при этом не допустив ни одной фальшивой интонации, ни одного неверного слова. Мне кажется, что в каком-то смысле я сейчас стою на берегу и вижу, как на моих глазах тонет человек. Мне нужно любой ценой помочь Агате выбраться – подать руку, вытащить ее на сушу. Просто мы либо выберемся на берег, либо пойдем на дно вместе».