– Извините, – робко сказала она, – вы – бомж?
«Нечто» задумалось, потом затрясло багровой рожей: – Вроде нет. Не знаю.
– Как вас зовут? – спросила Ксения.
Багроволицый мужик вылез из бака и застонал. Одет он был не очень – поношенная, рваная куртка, треники.
– Меня зовут… – медленно, по складам сказал он, как-то нелепо шевеля губами, отчего его нижняя челюсть задрожала, – зовут меня… Не помню, забыл… – Челюсть дернулась особенно сильно. Мужик огляделся по сторонам и вдруг по-детски растерянно сказал: – Я потерялся.
– Вы память, что ли, потеряли? – предположила Ксения. – Вас, наверное, шарахнули по голове тяжелым предметом какие-нибудь хулиганы?
Мужик-потеряшка бессмысленно посмотрел на нее и заплакал.
«Ну и что с ним делать? – опечалилась Ксения. – Вызвать полицию? «Скорую помощь?» МЧС? Но ни один из вариантов не казался ей правильным. Между тем, уйти, вернуться в теплую квартиру и бросить его здесь, на морозе, тоже не казалось ей правильным.
Ксения вздохнула: – Слушайте, как вас там… Идемте, что ли со мной, я тут рядом живу.
Глава 10
Со всех точек зрения, кроме христианской, привести в дом незнакомого человека, было, разумеется, неправильно (как говорят в рекламе и инструкциях безопасности по выживанию в больших городах: не пытайтесь повторить этот опыт в домашних условиях!). Но Ксения подумала, вернее, уговорила себя так подумать, что она просто даст незнакомцу согреться, собраться с мыслями, короче говоря, предоставит ему кров на пару часов. Можно же напоить человека чаем, накормить супом, дать ему адрес социальной службы – то есть позаботиться о ближнем в меру своих возможностей, и это будет вполне нормальным, а не героическим поступком, в особенности, если забыть о том, что мы живем в двадцать первом веке, когда человек человеку – волк?! Тем более, что Ксения Полякова жила как – будто бы и не в России двадцать первого века, а в мире великой гуманистической литературы, где человек не мог быть человеку волком, но мог и зачастую становился братом, другом, или на худой конец, просто «добрым самаритянином».
И добрая самаритянка Ксения распахнула перед незнакомцем дверь своей квартиры: «Входите, сейчас будем пить чай! Перво-наперво вам надо согреться!»
Пока незнакомый мужчина жадно, взахлеб пил чай, Ксения его украдкой рассматривала. Выглядел незнакомец довольно плачевно – вид такой помятый, словно по нему проехал мощный каток несчастливой судьбы; лицо багровое, распухшее, волосы всклокоченные, взгляд безумный, а запах… Ну запах такой, какой, вероятно, и должен быть у обитателя помойного бака (Ксения даже старалась дышать пореже, немного отстраняясь от незнакомца, но деликатно, чтобы тот этого не заметил). Впрочем, он, похоже, вообще ничего не замечал. Его интересовало только одно: кто он такой и, собственно, откуда? Но как раз с выяснением этих вопросов Ксения ему помочь никак не могла.
Напившись чая, незнакомец обхватил голову руками и застонал: – Кто я, ну кто я?!
Ксения взирала на него с жалостью; на десятой минуте его причитаний ее жалость сменилась сильной тревогой. Так, ладно – чаем она его напоила, от супа он отказался, теперь самое время – препоручить его заботам специальных служб. Тут надо заметить, что Ксения, воспитанная в детстве мамой-учительницей в духе советского воспитания и на идеалах Советского Союза, твердо усвоила, что людям надо помогать, что быть равнодушным – недопустимо, и что государство не может бросить человека умирать на улице. Наивная Ксения полагала, что и в нынешние времена, как и в СССР, есть службы, которые занимаются помощью бездомным. Ну потому, что так должно быть!
– Должна быть служба, где вам помогут! – обнадежила незнакомца Ксения, и схватилась за телефон.
Для начала она позвонила в МЧС, и объяснила оператору суть проблемы: беспризорный человек на улице, не помнит, откуда он, куда ему идти – не знает. Однако ее сообщение на оператора не произвело ни малейшего впечатления, женщина – сотрудник МЧС механически поинтересовалась, где «потерявший память» находится сейчас. Ксения честно ответила, что сейчас он у нее дома – пьет чай. В ответ ей вежливо, но холодно сказали, что такими делами они не занимаются – не их профиль. Пейте чай дальше. «А куда же мне звонить?!» – крикнула Ксения уже в пустоту.
В «Скорой помощи», после недолгих расспросов, ее тоже вежливо «послали». Ксения пригорюнилась, опечаленная циничным «волчьим законом», получалось, что в этом жестоком мире никому нет ни до кого дела. Тем временем, незнакомец взвыл с утроенной силой: кто я?!
– Сейчас обратимся в какую-нибудь социальную службу, – заверила Ксения, все еще веря в гуманистические идеалы, – вот только найду в интернете телефон.
Она потянулась к компьютеру, но вдруг услышала сильный храп. Обернувшись, Ксения увидела, что незнакомец спит мертвецким сном на ее диване, явно не собираясь никуда уходить. Ксения растерялась – похоже, он задержится в ее доме больше, чем на пару часов. И что ей делать – разбудить его и прогнать на улицу? Но у доброго самаритянина так заведено, – если уж им назвался (в русских пословицах это звучит иначе: назвался груздем – полезай сам, знаешь куда), придется быть им до конца. Добро не может быть, вернее, не должно быть, половинчатым. И тяжело вздохнув, Ксения укрыла свою «находку» верблюжьим одеялом. Сама же она расположилась в соседней смежной комнате, откуда хорошо был виден диван, на котором спал незнакомец. Ксения читала книгу любимого писателя, иногда отрываясь от чтения и отмечая, как утро сменяется днем, а день наливается вечерними сумерками; страницы в книге таяли, а незнакомец все спал и спал. Наконец он зашевелился и рывком, с громким стоном, поднялся.
Резко проснувшись, Рубанов ничего не понял. Теперь он не помнил не только то, кто он, но и даже, как он попал в это помещение. Сергей огляделся – всюду книги, книги, как – будто он оказался в библиотеке. «Меня заперли в библиотеке?!» – замычал Рубанов и скатился с дивана.
В комнату заглянула какая-то женщина и спросила его: – Вы очнулись?
– Где я? – застонал Рубанов. Он не знал этой женщины и не понимал, зачем его замуровали в библиотеке.
…Рубанов пытался осмыслить слова незнакомки. Та долго и терпеливо объясняла ему про то, как она отправилась кормить собак, а нашла на помойке незнакомого мужчину. «Про меня, что ли речь? Меня нашла?» – попытался сопоставить Рубанов; в голове у него ухало, как – будто били молотом по наковальне: ухххх, ухххх.
– А как я оказался в помойке? – растерянно поинтересовался Сергей.
– Вот этого я не знаю, – ответила женщина.
Рубанов напряг мозги – молот по наковальне ударил особенно сильно, так что наковальня чуть не раскололась ко всем чертям.
– И я не знаю, – признался Сергей.
– Вы так и не вспомнили, кто вы? – с неподдельным сочувствием спросила незнакомка.
Рубанов помотал головой. Он вскочил с дивана и подошел к висевшему на стене зеркалу. Сергей долго изучал собственное отражение, словно бы знакомился с собой (в сущности, в его ситуации это и было знакомством, потому что про этого человека он ничего не знал). Итак, что мы имеем? Рост выше среднего, сухощавое телосложение, брюнет, лицо… Да вряд ли «это» можно назвать лицом – скорее, рожа; одежда, как у бомжа. Не обращая внимания на наблюдавшую за ним незнакомку, Сергей поднял футболку и увидел татуировку на своей груди – две буквы: Л – С. «Вот что они означают?» – задумался Сергей, понимая, что, если он вспомнит, что значат эти буквы, – он вспомнит все. Однако – не вспоминалось. Перебрав в уме всевозможные варианты и комбинации, Рубанов отчаялся и махнул рукой.
Странное дело, при том, что про себя Сергей ничего не помнил, на его умственные способности в целом, потеря памяти не повлияла. Он все сознавал, мог оценивать, анализировать, только ему это – один пес – не помогало. И что делать в сложившейся ситуации Рубанов не знал.
Осмотревшись по сторонам – всюду книги, книги, Сергей поинтересовался у незнакомой женщины, жилая ли это квартира.
Женщина кивнула: – Ну да. Я здесь живу. Меня зовут Ксения.
Проигнорировав ее имя (ему, в сущности, было все равно, как ее зовут), Сергей уточнил с некой едва ли не осуждающей интонацией:
– Значит, вы меня подобрали на помойке и привели к себе в квартиру? А вы всех бездомных мужиков к себе приводите?
– А почему вы спрашиваете? – растерялась Ксения.
Рубанов пожал плечами:
– Ну потому, что притаскивать домой черт знает кого, как минимум, небезопасно. Вот так притащите, а вас того… ножичком по горлу, или просто банально обчистят? Не боитесь?
– А как же притча о добром самаритянине? Иногда просто нельзя пройти мимо, – грустно сказала Ксения. – А потом, сейчас ведь особенные дни, скоро Новый год, недавно было католическое Рождество, а у меня, между прочим, бабушка была католичкой, и она мне всегда говорила, что в Рождество нужно совершать хорошие поступки.
– Ну да, – задумчиво пробормотал Сергей, – ладно, не обижайтесь. Понимаете, такая дурацкая ситуация: я вообще не помню, кто я. Со мной что-то случилось, ну не с луны же я свалился, но что именно – не знаю. В голове – полный провал.
– Нужно пойти в полицию, – осторожно посоветовала Ксения, – они вам помогут.
Рубанов задумался: идти – не идти в полицию? Полиция представлялась ему и спасением, и альтернативной опасностью: а ну как выяснится что-то такое, после чего его упекут в каталажку, как говорится, до «выяснения обстоятельств»? Может, лучше ему пока самому выяснить эти самые обстоятельства? Тем более, хозяюшка его не прогоняет – можно еще посидеть у нее в гостях час-другой, а там, глядишь, память к нему вернется.
Его раздумья прервала Ксения; видимо, отчаянно желая ему помочь, она стала задавать «наводящие вопросы».
– Попробуйте вспомнить, чем вы занимаетесь, какая у вас профессия? Может, вы строитель? Художник? Электрик? – Ксения терпеливо перебирала все возможные профессии. – Сантехник?