– Кино-мороженое-гулять, – как-то быстро, скороговоркой проговорила Зоя и закивала: – да-да, я все это люблю.
– И мы обязательно поедем к морю! – Тинины слова звучали, как клятва.
В комнату заглянула медсестра: – Зоя, пора прощаться с гостями.
Зоина улыбка сошла с лица.
– А теперь я должна идти? – то ли вопросительно, то ли утвердительно – самой себе сказала Зоя. Голубые озера погасли.
Тина обняла Зою – она бы очень хотела забрать ее прямо сейчас, но…
Тина вышла во двор больницы, снег сыпал как из ведра.
Все время пока Тина стояла на остановке и ждала автобуса, она думала о том, как помочь Зое. «Лечат ли ее здесь? Даже если лечат, очевидно, что лечение не помогает. Возможно, Зое помогло бы что-то нетрадиционное, вроде того, что мы используем в агентстве? Может, придумать для нее какой-то сценарий перезагрузки? Я выясню, что все-таки с ней случилось, и поговорю с Кайгородской – Ая должна нам помочь. В конце концов, я пообещала Зое вытащить ее отсюда».
Тина села в подошедший автобус, и поехала домой.
На самом деле все, чего Тина хотела в Новый год от вселенной – так это встретить Новый год вдвоем с Егором. При этом ни о чем особенном она и не мечтала – да хоть бы они с Егором просто сидели вместе, слушали музыку, или она бы смотрела, как Егор пишет свой роман, а потом бы тихонечко ушла… Тина просила у вселенной так немного, но даже это не исполнилось.
…Когда Егор открыл ей дверь, Тина, уже по выражению его усталого недовольного лица, сразу поняла, что их общий Новый год отменяется. В ту же минуту Егор подтвердил ее догадку – да, отменяется. Правда, он деликатно сказал, что вообще отменил для себя праздник, но Тине от его деликатной отговорки легче не стало. В довершении ко всему, зайдя в его комнату, она увидела на экране телевизора… застывшее лицо Аи. Поняв, что перед ее приходом Егор смотрел какие-то записи с участием Аи, Тина совсем сникла: «Да он просто помешан на ней!».
На душе у нее чуть просветлело только, когда на прощание Егор подарил ей новогодний подарок – красивый ежедневник и дорогую ручку; на самом деле она бы обрадовалась любой мелочи, подаренной Егором, хоть магниту на холодильник, лишь бы это был подарок Егора, лишь бы получить подтверждение того, что он думал о ней.
Тина вернулась к себе в квартиру и раскрыла ежедневник: дорогая кожа, желтоватые, как – будто состаренные страницы – красивый! Из ежедневника вдруг выпала маленькая открытка. Тина подняла ее, прочла и почувствовала такую боль, будто ее сейчас как бабочку прокололи острой иглой. «С Новым годом, Ая…» – было написано в открытке, и это означало, что подарок предназначался не ей, а другой – обожаемой Егором Ае. Тина разорвала открытку на мелкие кусочки – такие же, на какие разорвали ее сердце. Она легла на диван и заплакала.
Настенные часы тикали, новый год подбирался все ближе. В какой – то миг Тина приподнялась с дивана и посмотрела на часы – до Нового года оставалось всего ничего. И тут ее телефон запиликал – пришло смс от Кирилла.
«Моя дорогая сестренка, – писал Кир, – раз уж в этой версии вселенной идет снег, и люди отмечают Новый год – я поздравляю тебя с праздником! Хотя вполне возможно, что в других ее вариантах, Нового года в принципе не бывает. Как бы там ни было, знай, что в любых версиях вселенной без исключения – я всегда буду твоим другом».
Утром, выйдя на кухню и увидев на календаре сегодняшнюю дату, Рубанов вздохнул: стало быть, – тридцать первое… Про то, что тридцать первого декабря нормальные люди отмечают Новый год, Рубанов помнил, в этом случае логический ряд выстраивался сразу: елка, оливье, шампанское.
При этом настроения у него, конечно, не было никакого – и на елку с шампанским не хватит, а тут еще предстояла пытка «Щелкунчиком»!
Рубанов выглянул в окно – во дворе Ксения кормила собак. Сергей поставил чайник на плиту, сел за стол, пригорюнился.
На кухню вошла зарумянившаяся с мороза Ксения. Она улыбнулась Сергею, словно была несказанно рада его видеть.
– Здрасьте, здрасьте, – пробубнил Рубанов, не разделяя ее радости.
– Между прочим, сегодня Новый год! – со значением, как – будто она сообщала исключительно важную вещь, сказала Ксения, снимая с плиты попыхивающий чайник.
Рубанов, чтобы поддержать беседу, спросил, как она обычно отмечает Новый год.
– А я теперь его вообще не отмечаю, – призналась Ксения.
Сергей вскинул на нее удивленные глаза – почему?
– Я всегда ждала от этого праздника чего-то чудесного, невероятного, но мои ожидания никогда не сбывались, понимаете? И я отчаялась ждать, устала обманываться. Теперь ничего не жду – ложусь спать и все. Так легче. Просто все сразу встало на свои места.
Сергей пожал плечами – ну может и правильно.
– Мой Новый год – это «Щелкунчик», – грустно улыбнулась Ксения, – для меня этот спектакль – единственная составляющая праздника. Кстати, нам пора собираться в театр!
…Рубанов оценивающе разглядывал принаряженную Ксению: синее бархатное платье в стиле провинциальный шик, туфельки за пять копеек, не слишком подходящая для торжественного выхода, сумочка… Однако отсутствие внешнего лоска в Ксении с лихвой перекрывала какая-то произошедшая перемена в ее внешности. Ну конечно – глаза! Барышня сняла очки. В первый раз Сергей увидел ее без очков.
Ксения объяснила ему, что вчера купила себе линзы.
Рубанов одобрительно кивнул: – Да, без очков гораздо лучше. Вот еще волосы…
– А что волосы?
Сергей вытащил из ее волос заколку: – Вот так красиво!
Серо-голубые глаза Ксении сияли, волосы волнами покрывали точеные плечи. «Эх, ее бы приодеть, – вдруг подумал Рубанов, – и желательно не в том магазине, где мы покупали мне одежду. Ведь красивая женщина…»
Рубанов никогда не был особым поклонником балета, но в данном случае он благосклонно счел, что балет с детишками оказался довольно милым: симпатичные Маша, Щелкунчик, фея драже и даже мыши. И тем более детишки так стараются, а их бабушки с дедушками прямо ладоши отбили «бурными аплодисментами».
Ну ладно, с балетом все было понятно, но вот что изрядно удивило Сергея – так это реакция Ксении на происходящее. Ксения смотрела спектакль – замерев, не дыша, распахнув глаза и душу. «Чудная, – подумал Рубанов, уставившись на свою спутницу, – вроде не девочка, а вот надо же – умиляется, как ребенок. Интересно, она просто странная или больная на всю голову?»
В перерыве спектакля Ксения предложила ему сходить в буфет. Сергей было запротестовал, но Ксения проявила настойчивость: «пожалуйста, это же часть праздничной программы!», и буквально потащила его за собой. Кстати, когда в буфете Ксения заказала для них бутерброды с икрой и два бокала шампанского, Сергей рефлекторно – привычным движением хозяина жизни потянулся к внутреннему карману пиджака за бумажником, и – осекся. В карманах – тянись не тянись – ничего не было. Однако же жест – инстинктивный, устойчивый, говорил о том, что когда-то Рубанов знавал лучшие времена.
После спектакля снежными улочками возвращались домой. В новогодний вечер в этом маленьком дремотном городке было весьма оживленно – люди сновали туда-сюда в предпраздничной суете, толпились в магазинах.
Ксения остановилась у одного из магазинов, и попросила ее подождать: «Николай, я забегу купить мандарины и торт к Новому году».
В окно магазина Рубанов видел, как Ксения выбирает торт, кладет в корзинку мандарины. Он даже увидел, как она вдруг неизвестно чему улыбнулась, видимо, подумав о чем-то приятном. Сергею было почему-то жаль Ксению, особенно после ее признания в том, что она давно перестала отмечать Новый год и ждать от него чего-то необыкновенного. Конечно, Рубанов и сам не принадлежал к числу людей верящих в дедов морозов и в мешки с чудесами, но все-таки Ксения – молодая женщина, и ей положено радоваться праздникам и верить во всякие там новогодние сказки, и, кстати сказать, в любовь. «Что ж, неужели не нашлось нормального мужика для такой хорошей женщины? – вздохнул Сергей. – Чтобы он при ней был такой… Санта-Клаус, исполняющий все ее желания?»
Впрочем, Рубанов уже понял, что жизнь не особенно баловала Ксению – какая-то она явно была… не долюбленная. И может быть поэтому, Сергею захотелось сделать для нее что-то хорошее. Прямо сейчас. Ну хоть какое-нибудь маленькое чудо, или сюрприз. Но вот незадача – в настоящее время миллионер Сергей Петрович Рубанов, привыкший дарить любовницам королевские подарки – машины, бриллианты, меха, не мог купить Ксении даже эти самые чертовые мандарины. Он вообще ничего сейчас не мог. Рубанов угрюмо засопел, заерзал – ну хоть что-нибудь придумать?! Оглянувшись, он вдруг заприметил, что на другой стороне площади продают елки. Рубанов двинул к елочной ярмарке, рассудив, что сейчас, вечером тридцать первого декабря елки уже все равно никому не нужны, и можно попытаться разжиться деревом «за просто так».
«Елочный» продавец – приземистый мужик лет пятидесяти, совершенно не походил на доброго продавца рождественской ярмарки – вид у него был довольно зверский, и лицо исключительно неприветливое (на этом морозе мужик замерз, как собака, и эти елки видел уже в гробу). Притопывая от холода, мужик осатанело смотрел на прохожих: мало того, что елочный бизнес оказался убыточным, да еще за эти дни он все время промерзал до самых костей.
Рубанов подошел к продавцу: – Слышь, друг, такое дело… Подари мне дерево, а?!
– Ты чо? – вылупился продавец. – С каких щей я тебе должен что-то дарить?!
– А давай считать, что ты этот… Дед Мороз, и делаешь в Новый год добрые дела?! – не растерялся Рубанов.
– Я не Дед Мороз, – покачал головой хмурый мужик, – я – «ЧП Исакович».
– Ну ладно, пусть будет ЧП, – не стал спорить Рубанов, – но ведь человек из ЧП тоже может быть добрым человеком?! Слышь, Исакович, будь другом – подари мне елку? Ну хоть самую кривую и лысую. Понимаешь, у меня ни денег, ни счастья, ни дома, ни даже памяти, и все что будет хорошего в моей жизни – только эта елка.