– Ничего страшного! И так вкусно! К тому же кто-то сказал: «Не ешь теленка, отваренного в молоке его матери».
Женщина понимающе кивнула.
На второе была фаршированная рыба. Первый раз ем фаршированную нерку. Так вкусно, что за уши не оттянешь. К чаю был подан штрудель с маком и изюмом. На моей памяти лучший штрудель готовила бабушка Лёни Чернопольского, но только что съеденный вполне мог бы претендовать на второе место. Совершенно обожравшись, откидываюсь на спинку стула.
– Ох, амехайя! – с выражением полного и незамутненного счастья, восклицаю я.
– Лёша, понравилось?
– Дина Моисеевна, штрудель цукер зис! Я такой ел давным-давно у тети Сары. Фаршированная нерка самый цимес! Даже лучше, чем фаршированная щука! Какой обед! Але вай едер туг! Какой обед! – Рассыпаюсь в похвалах хозяйке.
Тут меня немного поправляет Марк Аркадьевич, оказывается, штрудель пекла Соня. Наделяю и ее благодарностями. Девочка благосклонно их принимает.
Ухожу сытый и довольный.
Как-то сижу у себя, рисую, мне еще табличек на двери заказали, больно они людям понравились. Так вот, сижу, слышу что-то вроде «ту-хамма-хамма-хамма-ик-ик-ик», песня такая корякская… Вдруг в студию вваливается здорово датый коряк, причем совершенно незнакомый, спрашивает:
– Спилтяска есть, оннако?
Я не понял, но чисто машинально достал из тумбочки бутылку «питьевого», еще от художника оставшуюся.
Коряк снимает с плеча и кладет на пол здоровенное ружье, из-за спины достает мешок из оленьей шкуры, одним движением руки раскубрячивает бутылку, глотает спирт прямо из горла, запивает из фляжки, потом показывает на сброшенное и поясняет:
– Подалка, оннако! – и удаляется, не забыв прихватить бутылку.
Я в недоумении. Это что было?
Только коряк вышел, заходит начальник. Видать, испугался, что у школьника мозги закипят. Оказалось, что кто-то из корякских знакомых Чалдона решил меня отблагодарить за его спасение. Дождался, пока из стойбища поедут к нам, и послал подарок.
В мешке была вышитая верхняя одежда – кухлянка, что-то вроде меховых сапог – торбаса, тончайшая замшевая нижняя рубаха и три ножа с резными рукоятками из рога оленя. У профи был принципиальный спор на тему «Сколько у охотника должно быть ножей?». Некоторые считали, что один, другие – три. Видимо, приславший был профессиональным охотником и придерживался второй точки зрения.
Еще человек отдал ружье. Такая древность называлась «берданка», имела устрашающий калибр в четыре линии. В комплект шла пулелейка и две дюжины гильз. Мне оно не нужно, однако куда-нибудь пристрою. Куда девать столько оружия? Не! У многих в поселке на ковре два, а то и три ружья висит. Но у меня-то их явный перебор, надо будет куда-нибудь лишние сплавить. Одна радость, в охотничий билет новую приблуду записывать не надо. Ведь на нее и документов нет.
Одежда очень красива. Может быть, коряки смешно говорят по-русски. Я представляю, как звучит корякская речь в устах европейца. Может быть, они слишком наивны и плохо понимают реалии жизни города. Но… Вы, будучи застигнутыми пургой в тундре, сможете отпустить собак, сесть на нарты спиной к ветру, сложить руки на груди под верхней одеждой и спокойно переждать сутки, а то и двое в ревущем буране? А когда стихия чуток успокоится, можете выкопаться из-под снега, созвать собак и ехать по своим делам дальше? Они плохо решают абстрактные задачи, но способны с одним ножом прокормиться целое лето, а если будет ружье и немного патронов, то сделать запасы на зиму и из шкур сшить одежду. Любой признаёт за ними прекрасный художественный вкус и умение самыми простыми инструментами создавать шедевры.
Когда примерил одежду, то в рубаху просто влюбился. Она совсем не трет кожу, чисто бархат. Меня заставили надеть наряд полностью. Вывели на улицу, и Самуил Яковлевич сделал несколько снимков на берегу у припая. Лед же еще не растаял.
Когда принес берданку на заставу «показать», Степан Иванович восхитился, сказал, раритет, настоящая «скорострельная малокалиберная винтовка Бердана нумер 2», и намекнул поменять. Я постарался не понять намека. Но человек стал аргументировать.
Первым он выложил оптический прицел ПУ, еще довоенной разработки. Прицел укороченный, 3,5-кратный, в оригинальной упаковке, с полной комплектацией, ремкомплектом и книжечкой описания. К нему он приложил тоже новенький, в заводской упаковке и тоже с описанием, кронштейн Кочетова для крепления. Разработка 1942 года, в принципе любую винтовку может превратить в снайперку, но сделан именно под трехлинейку.
Я задумался. Вообще-то, у меня есть определенные планы на снайперскую винтовку. Хотя прицел давно устарел, однако, думаю, сгодится. Приняв мои раздумья за колебания, офицер нанес добивающий удар: достал «Браммит», прибор бесшумной стрельбы для винтовки Мосина. Тоже не новый, но в приличном состоянии. Резинки в глушителе от времени стали каменные, но сейчас не сороковые годы, найти что-то похожее не вопрос. Этим он добил меня, отдал берданку. Опять же она мне совсем ни к чему.
У Степана Ивановича есть подчиненный, сверчок Филя. Сверчками кликали солдат, оставшихся на сверхсрочную службу, типа контрактников XXI века. Филипп уже почти дослужил свой второй срок, несколько разочаровался в армейской службе и больше не собирался оставаться на заставе. Тем более на него очень доброжелательно смотрели карие глазки Ленки Самохиной. В июне она закончит десятый класс, и они вместе уедут на материк. Бравый солдат достаточно заработал и надеялся заработать еще перед уходом со службы.
В Союзе военкоматы могли выбирать солдат, подходящих к каждому роду службы. Мелкие шли в танкисты. К ним добавляли одного длинного наводчика, и экипаж идеально размещался в танке. Выносливые крепыши, лучше со спортивным разрядом, направлялись в ВДВ. Хилым раздолбаям-отличникам из интеллигентных семей находили спокойные места, например, на радиолокационных станциях. В пограничники брали политически грамотных и морально устойчивых. Политически грамотных… в восемнадцать лет… Про моральную устойчивость в таком возрасте вообще молчу. Скорее, брали не дураков, с чистой анкетой, хорошей характеристикой и умеющих говорить правильные слова.
После двух лет службы Филя решил попробовать себя в роли куска, сундука, свинопаса, сверчка в каптёрке, а по-простому старшего сержанта сверхсрочной службы, приписанного к складу и вообще к снабжению заставы, с перспективой дослужиться до прапорщика.
Второй срок парень использовал на всю катушку. С благословения командира закончил техникум. Чуток подкопил деньжат. А что? Кормят – поят, одевают – обувают. Если не пропивать, то денежное содержание можно сразу на книжку откладывать. Еще чуток заработал, толкая поселковым «ненужное» и «списанное» имущество. Но именно чуток, не переходя рамки приличия и не привлекая внимания к торговой деятельности. Сейчас он готовился отбыть в отпуск с последующим увольнением со службы.
Так вот, Филипп, понаблюдав за моими стараниями и разведав финансовое положение, сделал предложение, от которого я не смог отказаться. Он вынес из каптерки небольшую коробку с забытым и списанным, еще до появления нынешнего поколения снабженцев заставы, имуществом. Коробку Сверчок нашел в чьей-то старой нычке и гарантировал, что никто ее не хватится. Судя по маркировке, изделие было заложено на хранение в середине далекого 1942 года. А хранился там пистолет Тульский Токарева в полном комплекте, состоявшем из двух обойм, принадлежностей для чистки, грубой брезентовой кобуры и полного ремкомплекта с запасным стволом. Железо было густо смазано смазкой и завернуто в промасленную бумагу. Щечки рукояти вырезаны из дерева, качество отделки пистолета даже на глаз фиговенькое. Ремкомплект навряд ли кому пригодится. Патронов не было от слова «совсем», и это опускало ценность оружия почти до нуля. Такие патроны в охотмаге не продаются.
Филя, в отличие от начальника, предпочитал коллекционировать не ружья, а бумажки с портретами Ленина. За сто рублей и три бутылки коньяка он готов подарить коробку мне. Возражения вроде «даже проверить нельзя», «где патроны-то брать?!» и «кроме понтов ничего не получишь» трудно проигнорировать. Очереди желающих купить и притом не стукануть в ментовскую не наблюдалось. Увозить с собой было сочтено слишком рискованным.
Так что по результату торгов в довесок к ста рублям и ящику заначенной в подсобке водки пришлось дать бутылку коньяку. Зато получил бонусом две малые пехотные лопатки, два солдатских котелка, две фляги, две плащ-палатки, офицерский плащ-дождевик, бекешу и армейский термос на двенадцать литров. Всё новое, ни разу не пользованное. Зачем оно мне, не знаю, как-то само собой выторговалось.
При окончательном расчете, по настоятельной просьбе, за четвертной удалось купить гранату РГ-42, к ней запал, подсумок и штык-нож от старого АК. Не нынешнего АКМ, а первого, 1947 года принятия на вооружение. Скорее для коллекции.
Кстати, отчим оценил бекешу и сразу ее примерил. Как на него была сшита, ему и досталась. Одну лопатку, котелок и здоровенный армейский термос он тоже прихватизировал для работы. Про деньги, штык и пистолет я ему ничего не сказал, а спиртное дядя Володя пообещал компенсировать.
29–31.05.72
С Ириской отношения не вернулись в старую, еще до моих подкатов, колею. Она ведет себя непонятно. После заявления «об уважении» вроде чего-то ждет от меня, но чего? Я не понимаю. Однажды попытался чуть поухаживать. Однако Ирка как будто не заметила моих телодвижений. Но пару раз, в толкучке… я даже верю, что совершенно случайно… сама прижималась ко мне. В кино сходить отказалась, однако в столовке часто садится напротив. К тому же она демонстративно принимает ухаживания десятиклассника, хотя он по-любому летом уедет на материк, поступать куда-нибудь. Вот и думай, что хочешь. Странная ситуация, и как разрешить ее, просто не представляю.
Хорошо хоть встречаюсь в подсобке с Алёной. Организм-то молодой, гормоны кипят.