Потом собрал весь рубероид и вернул валун на место. Досыпал песок. Пока возился, стал накрапывать меленький дождик.
Печку раньше растопил, в кружке чай заварил. Много сахару и чуток сухарей, хватит до дому голод перебить. По отливу не спеша поехал. Если считать по весу, то в коляске здоровенный мужик сидит, гнать опасно, занесет.
Рубероид по пути выкинул, следующим приливом его смоет вместе со следами шин. Дождь крепчает, однако не размокну.
По поселку проехал до дома и поставил мотик в сарай. Из коляски взял только балетку, с остальным не стал терять времени, пошел домой.
Дождь расходится, штормить дня три будет.
Чемоданчик под койку, открывать нельзя, родители дома. Ночью долго уснуть не мог, однако перетерпел до утра.
Утром, когда предки ушли в гости к Невстроевым, застелил старыми газетами верстак, приготовил ведро для мусора и стал вскрывать чемоданчик. Замок отжал отверткой, под крышкой толстый полиэтилен. В нем запаяны другие пакеты. В самом большом – банковские пачки денег. Худо-бедно шестьдесят пять тысяч. Кое-кто за всю жизнь столько заработать не сможет. В другом – сберкнижки на предъявителя с «небольшими» суммами по три-пять тысяч, общим счетом тридцать девять тысяч.
Открыты счета в разных сберкассах Петропавловска, положены с 1963-го по прошлый год. Понятно, почему так, деньги для Камчатки приличные, но не безумные. Снять может любой, надо только паспорт засветить.
Претензии типа «где взял» на первые два пакета плюс-минус смогу отбить, «дядя Петя подарил» и точка. Вот третий пакет – реальный срок. Валюта. По меркам XXI века ее немного, но по нынешним временам до пятнадцати лет. Две тысячи триста долларов, пятьсот тридцать фунтов, восемьсот пять марок и иены. Их много, чуть больше двухсот тысяч. Но сколько они стоят в долларах, не скажу.
Больше в балетке ничего не было. Сбылась мечта идиота, деньги нашел? Теперь думай, что делать дальше. Мыслей, однако, не было. Может, только одна – как заныкать?
Остатки балетки и прочий мусор сжег в печи. Потом пошел во двор. Пустой ящик из-под ЗИПа перенес в контейнер, дно застелил обрезками стекловаты, сверху положил бутылки со шлихом. И из-под шампанского, и чекушку, которая первой появилась. На бутылки и между ними набросал еще стекловаты.
Не затаскивая домой, прямо в сарае открыл бидон. Он не очень большой, но тяжелый. Крышка по диаметру чуть меньше ширины самого бидона. Алюминий «прикипел», и еле удалось отвинтить.
Внутри оказался брезентовый мешочек с самородками. Самый большой – чуть меньше половины ладони, толщиной в палец. Еще два на треть меньше, а остальные в фалангу пальца. Разные пальцы, разные фаланги, разные самородки. Фляга хорошо вписалась в ящик с бутылками. Груз получился неподъемный, но таскать его никто не собирается.
Судя по записке, с золотым песком я закончил полностью, остался только сундучок. Заношу его домой. Дерево крышки разбухло, и открыть долго не получалось, пришлось отжать стамеской. Внутри, аккуратно завернутые в мягкие тряпочки, лежат массивные золотые вещи.
Три тяжелых портсигара, двое часов с цепочками, с дюжину мужских перстней, пара дюжин женских колец, полтора десятка пар разных сережек, семь брошек, три массивных браслета, колье, здоровый крест с цепью и три длинные, тяжелые шейные цепочки. Я думал такой стиль «цепь от унитаза» придумали в девяностые, но нет, вот они лежат. Вещи в основном с камнями, но не думаю, что с брильянтами-рубинами, попроще чего, уж больно они крупные.
Особняком завернута коробочка с набором именников[38] с вензелем «ГВ» и клейм с пробами золота, но не нашими, советскими, а еще царскими.
В деревянной шкатулке нашел сто два золотых империала[39].
Жестяная коробочка из-под печенья спрятала в промасленных тряпках два потертых нагана без патронов.
И куда все это прятать? Главное, идей нет, только контейнер в голову приходит. Временно туда можно, конечно, но складывать все яйца в одну корзину очень неправильно. Опять же надо позаботиться, чтобы бумажные деньги не отсырели.
Пришлось выкопать жестяной чемоданчик. Сберкнижки и деньги туда поместились, но еле-еле, тоже надо будет думать, куда его перепрятать.
Почувствуйте себя героем Ильфа и Петрова. Корейко – помните такого? Как он тихарился от советской власти? Теперь смотрите на меня и сравнивайте. Не! Можно сдать клад государству и, может быть, получить немного денег обратно. Но ведь Чалдон мне наследство передал, не властям. Опять же через пятнадцать лет эти деньги сильно пригодятся, а страну разворуют. Кроме того, любой приличный возвращенец в себя маленького обязан заработать кучу денег. Я на кладах, найденных в 1990-е, думал навариться, а тут вот оно, уже готовое сокровище. Только надо про него молчать. Помимо государства желающих погреть руки хватит. И блатные ограбить могут, и старатели предъяву кинуть. Словом, тихарюсь, даже родителям ни слова. Отчим, может, и промолчит, но мама точно подругам разболтает. Под большим секретом, конечно. Чтоб хоть не сразу сплетницы новость по поселку разнесли.
Золотого песка много, однако, имея больше ста тысяч наличными и на книжках, правильнее про него забыть. Если не мотать налево-направо, на всю жизнь хватит, еще и внукам останется. Глупо стараться нажиться, не имея возможности потратить и рискуя надолго сесть. Если начнется перестройка, тогда можно будет что-нибудь придумать.
Перевезти золото на материк я смогу, только когда будем возвращаться в Москву. До тех пор опасно перемещать такую тяжесть, слишком подозрительно, погранцы могут досмотреть. С оружием то же самое. Нужно иметь что-нибудь для самозащиты, но левые стволы лучше оставить в поселке. Кто знает, какой след за ними тянется.
Доллары, фунты, марки пригодятся в Москве, а вот с иенами надо расставаться тут. В Европе они никому не нужны. Куда девать? Не знаю. Однако есть на примете кое-кто с большими связями и искренним желанием заработать при любой возможности. Для начала дам ему немного на пробу, затем по результату.
Монеты, камни из пенальчиков из-под валидола и дореволюционная ювелирка относительно безопасны, если не светить весь клад сразу. С наличными то же самое.
Сберкнижки надо закрыть или переоформить на себя, когда получу паспорт. На вопросы об их происхождении честно отвечу «наследство дяди Пети». Завтра попрошу отчима пойти со мной в сберкассу, открыть на меня счет. Буду туда откладывать деньги в пределах заработка для легализации доходов в будущем.
Поищу тайники для золота.
Попытаюсь купить патроны к ТТ.
А главное, не вести никаких дел с золотым песком.
9-12.08.72
Фотки делаю уже лучше, даже фотограф раз похвалил.
В середине недели приехал ожидаемый человек. Не один, целый самолет из области сопровождающих. Меня не приглашали, но я вроде по привычке затесался в толпу. Взял своего призового «Зубра». Ну того, что скорее для музея. Не для стрельбы, на всякий случай. Гость куличками не заинтересовался. Точнее, есть их на банкете ел, даже с аппетитом, а в болото, к комарам… не… не захотел.
На катерах, собранных со всего района, отбыли на охоту.
Главный с моей «немкой». Я фотографирую. Никаких пейзажей – только люди. Толпа с секретарем обкома. Толпа с инструктором ЦК. Инструктор жмет руку А. Слушает Б. Смотрит на ружье В. Больше всего сюжетов – стоит рядом с Г. Точнее, он стоит, а они по очереди пристраиваются, вроде что-то вместе вдали увидеть хотят. Мне позируют, каждому хочется фотку себя рядом с важным начальником заполучить. Я знаю, что через двадцать лет его и помнить не будут, а народ надеется, вдруг будущий генсек.
Те, кто подальновидней, обкомовских обхаживают. Инструктор приехал и уехал, а те никуда не денутся, вопросы решать с ними придется.
Тут слышу тихий скандальчик. Секретарь обкома без ружья. Как проглядели!
Я тихонечко:
– Никита Захарович, – подаю сумку со своим «Зубром» и патронташ. Пока берет, шепчу: – «Зубр» новый, нижний ствол нарезной. Патроны – мелкая дробь, пулевые в подсумке.
Взгляд обещает все мыслимые блага района разом. Наш председатель выдвигается вперед и широко улыбаясь, вещает:
– А я тут в запас взял… – раскрывает сумку. – Сего красавца «Зубром» зовут, знакомьтесь! – отдает в руки секретарю.
Потом патронташ. Что-то втирает про патроны, будто сам набивал. Ружье красивое, человеку нравится, до конца охоты Никита Захарович с партийцем вместе держались.
В начале банкета последнюю пленку отснял и на катер. Меня до поселка добросили, сами обратно вернулись, а я к Самуилу Яковлевичу. На охоте без меня фотографов хватало, надо успеть что-нибудь показать первым.
Взмок как мышь, почти не спал, но утром фотки 24 на 30 были в райкоме. Мы успели первыми, другие, видать, с начальством тусили или думали, что тусят. Фото не полностью, только первые лица района и пейзажи с прошлых поездок. При мне перебрали, поблагодарили и отправили домой, сказав на прощание: «Молодец, Леха!»
Приехал в поселок, встретил Ириску. В кино она отказалась идти, просто чуток прогулялись по главной улице. Ну, дело молодое, пока никто не видит, пару раз поцеловались.
Провожаю домой, вдруг слышу вопрос:
– Алёшенька, ты действительно диверсанта убил?
И эта туда же!
Другой раз иду по улице, навстречу Попик гребет, их из лагеря вчера привезли. Семя на днях приедет из «Орленка». Зацепились языками, новости рассказываем друг другу. Ну, раз ребята съезжаются, значит, скоро в школу. От наших в классе девять человек осталось, да семь новеньких приехало. Всего шестнадцать человек, из них десять девчонок. С ними вопрос интересный, я как-то пропустил, а он уже про всех знает.
Самая красивая Ван Лия. «Лиу», – машинально поправил я его. Я с ней девятый и десятый класс вместе просидел. Китаянка, как и Аня Ли. Будет первой красавицей школы. Длинная черная коса. Молочно-белая кожа. Мелкие ровные жемчужные зубы. Я от нее был без ума в прошлой жизни. Гуляли до конца школы, она довольно далеко давала мне заходить, почти до конца. Незадолго до выпускного сказала: «Извини, Леша. Мы расстаемся. Ты бесперспективен». Как показала дальнейшая жизнь, была права, до особых высот я не поднялся. Однако тогда меня сильно ударило. Жить не хотелось. Чуть экзамены в институт не завалил. Постарше стал, начал думать, что, может, из-за учебы со мной гуляла. Она в математике ноль без палочки, а я ей задачи решал. Физика, химия, да и остальное.