Катя при всех взяла меня под руку и прижалась. Нельзя так при людях, будут думать, что мы вместе ходим. Но не выдергивать же руку. Вместе и зашли в кинотеатр.
Билеты взял, мороженое, лимонад, конфеты. Раскрутила меня девчонка по полной программе.
Как в зале свет погас, губки подставляет. Я вроде не замечаю, а она шепчет, чуть не плача: «Ты не думай, я честная. Они мне только верх общупали». Как объяснить, что мала она для поцелуев. И сидит такая несчастная, действительно похожа на брошенного котенка. Чмокнул в щечку, вроде успокоилась, просто прижимается. Потом опять шепчет: «Я на все согласная, только ребеночка мне не делай, я еще маленькая». Охренеть! Жалко ее стало, не знаю как! Прижал к себе, так до конца фильма в обнимку и просидели. Домой проводил. Опять пришлось разок чмокнуть. Целоваться она совсем не умеет.
С этого дня так и пошло. В понедельник иду в школу, Котенок во дворе уже стоит, ждет. Не гнать же? Вместе идем. На переменах ко мне старается прибиться, на большой вместе кушали. Главное, окружающие, как сговорились, улыбаются, подмигивают.
Перед работой пришлось серьезно поговорить. Убедил не тащиться за мной, а идти домой. Однако пришлось пообещать вместе делать вечером уроки.
Тетя Даша уже в курсе. Рассказывает про семью девочки. Хвалит. Убеждать, что я не при делах, бесполезно.
Зинаида Петровна улыбается, чуть не хихикает, говорит: «Приводи к нам свою принцессу, мы ей платьишко подберем!», а она вовсе не моя.
Один дядя Витя нормальный человек, слова не сказал. Сварил чифиря, я выпил ритуальные два глотка, и пока замки открываю, он случаи и примеры всякие рассказывает.
Дома вообще стыдобища, обнаружил у себя на столе брошюрку о половом воспитании подростков, с картинками органов в разрезе, объяснениями, откуда дети появляются, и остальное в таком роде.
Как девчонка пришла, мама запрыгала зайчиком вокруг нее. «Катенька, давай поужинаем с нами! Катенька, Алешенька тебя так ждал! Катенька! Катенька!»
Отчим смотрит и молчит, он тоже нормальный.
А Катька в математике и физике ни бум-бум, пришлось объяснять ей с азов, а потом еще до дому провожать. Так смотрит жалобно, сердце разрывается, точно Котенок. Пришлось чмокнуть.
С утра по новой. Вместе в школу, вместе на переменах. Ей, кроме оплаты еды в школе, пятьдесят копеек на неделю предки дают. А девчонки вечно на что-то экономят, но и сладкого всегда хотят. Для меня шоколадка не расход, а Котенок их любит.
Ириска, между прочим, с Серегой крутит.
Летчик нормально кушает со своим классом. Вчера ему рубль на карман выдал, пообещал еженедельно повторять.
Восьмиклассник из новеньких собрал вокруг себя малолетних пацанов из начальных классов и вещает:
– Вы на зоне в чуханы пойдете, а я авторитет! Вот доминошную кость 5–6 покажут, спросят «ты куда пойдешь – на 5 или на 6», что скажете?
– Мы на черточке между ними постоим, – вмешиваюсь я в разговор. – А чего ты с пацанов спрашиваешь?
– Видел?! – задирается рукав, и мне показывается наколка.
Четыре точки по углам квадрата и посередине пятая. Четыре вышки и зека. Смысл: «был в заключении».
– Сидел? И по какой статье? А заодно и где?
– Такие себе только авторитеты набивают! Понял?! – новичок пытается взять меня на горло.
– Что ты понял, да, понял. У нас один шесть лет сидел за понял, а ты понял! – Дурацкая присказка, но с толку человека сбил. Народ авторитетный уже подтянулся, слушают. – Ты скажи, что я спросил. Почему с ребят спрашиваешь? Ты кто? Вон там видишь, пацан стоит? Это Саня Быстрик. Мы с ним терли. Кто прав был, кто не прав, другой разговор. Порешали наши вопросы. Летом плечом к плечу с пришлыми махались. Я его уважаю. Вон Вася Пушкин. Пацан говорит мало, но всегда по делу и правильно. Тоже уважаемый человек. Я так тебе про любого скажу. И про меня скажут.
Окликаю проходящего Ваньку.
– Летчик, скажи, кто я?
– Леха Писарь. А чё?
– Ничё. А это кто? – показываю на парня.
– Хрен его знает. Мутный он какой-то.
– О! Устами младенца глаголет истина! Мы тебя не знаем, а ты за понятия втираешь. Третий раз спрашиваю – ты кто?
– У меня братан под Питером сидит! – выкладывается главный аргумент.
– В пятерке или шестерке?
– На черточке посередине! – зло отвечает парень.
А вот это уже серьезно. Василий Пушкин странно стал смотреть на парня, да и другие с интересом. Дело в том, что на Камчатке есть обычная зона № 5 и усиленного режима № 6. Мой вопрос поняли наши, но не понял новичок. Для приблатненного такое, по меньшей мере, странно.
– Слышь. Раз ты даже номера зоны не знаешь, или у тебя никто не сидит, или ты своего братана не греешь. И так, и так косячно. Подснежник ты, а не авторитет.
На такое обвинение парень попытался ответить ударом в мою, уже сильно пострадавшую, физию. Но на автомате ухожу от удара и тоже на автомате бью зажатой в кулаке авторучкой противнику в горло.
Человеку стало плохо. Хорошо, ударил слабенько. Но ни дышать, ни прокашляться противник долго не мог. Опять же больно. Вообще-то, я дурак, так и убить можно. Пацаны смотрят на новичка без сочувствия. Сам начал права качать. Ему законный вопрос вежливо задали, он драться полез. Но мне отметили в продолжение вчерашнего разговора:
– Говорили же, Писарь мухи не обидит! А кто-то не верил! Все видели, что он тут ни при чем? А у Подснежника солнечный удар случился.
– Какой солнечный удар? Враньем подавился! Боженька наказал!
Надо мной ребята стебаются, но с оттенком уважения.
Пушкин подвел итог:
– А наколку надо бы свести. Не положена она тебе. Даем день сроку. Недоволен? Подходи вечером к клубу, перетрем.
Парень отошел, как оплеванный, а Петька из седьмого класса вдруг стал допытываться:
– Костер! Скажи, а где ты золото взял? Которое с материка привез?
– А тебе зачем? Композитор, что ли?
– Почему композитор?
Рассказываю бородатый анекдот. Ну… сейчас, может, и новый.
– Заходит один в комнату, а там другой что-то пишет. Первый спрашивает: «Что пишешь?» – «Оперу», – отвечает второй. «А про что?» – «Про нашу жизнь, про друзей, про знакомых». – «Про меня напишешь?» – «Конечно! Опер про всех велел написать». – Пережидаю смешки ребят и продолжаю разговор: – Вот я и думаю, может, ты тоже композитор, оперу пишешь. Я как про себя тебе должен сообщить? Устно, письменно или сразу явку с повинной?
Парень не прав, такие вопросы задавать категорически запрещено. Ребята встрепенулись.
– Не! Писарь правильно говорит! Такое дело надо обязательно прояснить. Петюня, ты зачем спрашиваешь?
– Да я просто так… Поинтересовался, – оправдывается Петька.
– Просто так и чирей не вскочит! Композитор ты наш, неприглядный. Может, тебя попросил поинтересоваться кто? Так ты скажи, мы послушаем и, может быть, поймем. – Это вмешался Пушкин, как ему такое пропустить? Сейчас будет давить на понятия. Мне оно не интересно, потому ухожу.
Уже из коридора слышу:
– А помните кто-то стуканул классной, что мы на лестнице у чердака курили? Композитор тогда с нами был, а ему не влетело!
Котенок идет рядом, задумчивая. Вдруг приостановилась и спрашивает:
– Леша! Действительно, ты где золото достал?
Не понял! Почувствовав, что вопрос не понравился, торопливо продолжает:
– Ну, мне-то ты можешь сказать! Я никому не проболтаюсь!
– Зачем тебе знать?
– Просто интересно!
Конечно, я ей ничего не ответил, а она сразу надулась.
9-10.09.72
Никита Захарович опять на охоту позвал. После того как я ему своего «Зубра» отдал, он меня ценит. Видать, хорошо перед областным партийцем выступил. На неделе я набил дробью-единичкой два десятка гильз. Верхний, нарезной ствол пристрелял с оптическим прицелом. Ну и без оптики тоже. В общем, приготовился к охоте основательно. В субботу после уроков взял с собой «Белку», рюкзак, и меня подобрали прямо с пирса.
На сей раз поехали без свиты: Никита Захарович, промысловик Анатолий Гордеевич и я. Причем на простой моторке.
Оборудованное место с засидками показал Анатолий Гордеевич. Мы две дюжины чучел расставили, к охоте место приготовили и в будку пошли. Я и не знал, что здесь что-то есть. Она без номера, ее «болотной» прозвали. Дрова с собой привезли, чтобы местные на зиму поберечь. Растопили печь, заварили чаю, поели из захваченного с собой, легли спать, а чуть стало светать, пошли по засидкам.
Холодно после ночи, сентябрь уже. Тут пролетающие гуси наши чучела увидели, пошли на круг. Озябшими пальцами подношу манок к застывшим губам и, согласно инструкции, пытаюсь извлечь приглашающие звуки. Пристально на птиц не смотрю, говорят, они это чувствуют. Как снизились, бью мелкашечным патроном в основание шеи, переключаюсь на гладкий ствол и бью вдогон. Двух подбил! Круто! Наверное, пресловутое везение новичка. С соседней засидки слышу дуплет, а чуть дальше одиночный выстрел. Никита Захарович одного взял, Анатолий Гордеевич тоже. Сидим дальше, ждем. До конца охоты еще одного гуся свалил над чучелами и другого сбил на дальней дистанции. Мог бы и больше, но мне посоветовали в «хвост» не бить, пуля из кишок кашу сделает, запах у мяса будет противный.
С охотой вроде закончили, но возникла естественная потребность организма. Что делать? Не ангелы мы, бывает – гадим. Засел в складку местности в позу гордого орла и начал дело. Тут вижу, среди чучел стоит красавец гусь, но процесс-то идет, его не остановишь! Хорошо птица замерла, а переключатель на гладком стволе стоял. Выстрелил из неудобного положения, однако подранил. Гусь поднялся в воздух, пролетел десяток шагов и рухнул. Быстро привел себя в порядок – и к нему. Стыдно рассказать кому, как последнего снял. Но моя «Белочка» – умничка, двух с нарезного сняла и трех с гладкоствола.
После подведения итогов получил похвалу от сотоварищей. Анатолий Гордеевич аж шестерых свалил. Никита Захарович только двух. Предложил ему свою МЦ 21–12, там четыре патрона в магазине. Обещал подумать.