Вечером сажусь в самолет и лечу по месту прописки своей корякской ипостаси.
В аэропорту Адлера с почетом встречают груз и меня к нему в придачу. Здесь я коряк Миша, сын вольных прерий… э-э… вольной тундры.
Когда багаж погрузили, Ваня поинтересовался:
– Миха, где твой дед?
– Однако болеет, Игиклав.
Выслушал слова сочувствия и был доставлен к дому. В нем живет две семьи отдыхающих, но мне комната оставлена. Видимо, лучшая. Вечером соседи в мою честь устроили застолье. Домашнее вино, свежие овощи, фрукты, шашлыки и все такое. Привезенных гостинцев на столе не наблюдается.
Шкура нерпы, которую купил перед отъездом, вызвала восторг. Честно говоря, я мог бы купить качеством получше, однако решил, что и так балую.
По поводу рыбопродуктов Ваня с Ниной вели долгий задушевный разговор, после чего хозяйка подошла со школьной тетрадкой и пухлым конвертиком в руках.
– Мишенька, вот денежки, которые мы тебе за лето заработали.
– Потом тетрадка читать буду, однако. Деньги ремонт нужен. Мало-мало зима. Людей совсем нет. Ремонт пусть будет, однако.
– Ты деньги на ремонт дома хочешь пустить?
– Однако да.
– Правильно! Я распишу расходы и рабочих не за дорого найму, зимой у нас с работой плохо, многие будут рады копейку получить. А за икру и рыбу мы с тобой через пару-тройку дней рассчитаемся. Ты почем их продавать собираешься?
– Моя не будешь, однако. Пускай Ваня продает. Один половин мой, другой ваш. Так хорошо, однако, будет?
Женщина заулыбалась:
– Конечно, Миша, лучше не бывает. А когда всем хорошо, и денюжек больше выходит.
– На ремонт хватит?
– Ты с собой ничего не возьмешь?
– Однако нет. Мало-мало деньги есть.
– Тогда еще и на мебель останется. Кровати купим, тумбочки. Посмотрим, что нужно. На будущий год больше народу приютим.
Совершенно неожиданно Иван через весь стол громогласно спросил:
– Миха! У тебя невеста есть?
– Однако нет. Молодой еще, – сдуру ляпнул я.
Стол на мгновение заинтересованно замер.
– Говно вопрос! Женим! – решил Ваня.
Женщины начали с интересом меня разглядывать и вслух вспоминать племянниц, двоюродных сестер, а кое-кто и дочерей. Бежать отсюда срочно надо, а то реально женят, не успею обернуться. Действительно, уже со следующего дня к Нине ежедневно стали заглядывать симпатичные девчонки в возрасте от пятнадцати до семнадцати. Не скопом, по одной. Та обязательно показывала каждой свой участок и заодно мой. Только из вежливости, а не из-за чего другого, во всяком случае, я надеюсь на это, представляла меня очередной визитерше. Обязательно показывала присланные мною номера газет… их число уже дошло до четырех… со снимками родной природы. Потом рассказывала про суровый Камчатский край.
Многие после представления предлагали пойти на пляж, некоторые к тому же обещали показать город, а двое еще и природу их родного края. По моим ощущениям, половине девушек я откровенно не понравился, не мачо я, честно говоря. На пляж они предлагали пойти чисто из вежливости.
Реально фотографиями заинтересовалась только одна блондиночка, Рита. Позже Нина мне сказала, что Ритин папа фанатик фототехники. Узнав, что снимки сделаны «Пентаконом», впечатлились. Профессионально спросила про объектив, а узнав про мои ништяки, чуть не впала в чувственный экстаз. Как человек я для нее пропал, но как фотограф приблизился к небожителям. Потому она единственная позвала не на пляж, а в комиссионку, посмотреть на фотоаппарат «Хассельблад». Там работает знакомый ее папы, он разрешит аппарат в руках подержать. Честно говорю, на такое предложение не смог ответить отказом. Этот фотоаппарат в советскую эпоху был легендой. Советский «Салют», клон его старой версии, стоил больше 400 рублей. И мне его с «Броникой» сравнить хочется.
В комиссионном магазине действительно лежал сильно потертый «Hasselblad 1600» с объективом «Kodak Ektar 80 mm». Неплохая вещь конца 1940-х – начала 1950-х годов, но очень изношенная, представляющая скорее антикварный интерес. Просимых 890 рублей я бы не дал, да и моя «Бронника» лучше. Высказав свое мнение девушке, получил «ничего не понимаешь».
Продавец с глазами, похожими на маслины, носом с горбинкой и каплей, но представившийся греческим именем Никостратос, достал из-под прилавка алюминиевый чемодан с багровой надписью «EXPEDITIONДR». Открыв его, грек спросил:
– Юноша, шо ви скажете за такую вещь?
– Шоб я так жил! – воскликнул я от неожиданности, но вспомнив о своем корякском происхождении, поспешно добавил: – Однако.
Рита не поняла моего восторга, даже когда подержала аппарат в руках. Тяжелая камера под пластинки, с мехами, формат девять на двенадцать. Что тут хорошего? Она с горящими от восхищения глазами рассматривает «Хассельблад», но реально ничего не понимает в фототехнике. «Linhof Super Technika V», формат четыре на пять дюймов. С четырьмя объективами «Super-Angulon 90/8», «Sironar N 150/5,6», «Symmar 210/5,6», «Nikkor M 300/9». С кучей кассет под пластинки и парой переходников под пленки. Со штативом Gitzo. Экспонометр, ручку, всякие бленды и тросики я не учитываю. Даже в XXI веке такая модель еще продавалась с рук, а главное, покупалась фотографами.
– Можно спросить, к примеру, сколько стоит такое счастье?
– Почему нельзя? Мы же с вами не сорились. Только сядьте, шоб не упасть. Одна тысяча девятьсот рублей денег, и ви уходите отсюда с этим чемоданом.
– Однако! За такую цену чемодан должен быть из настоящего золота!
– А шо ви хотите? Вещь почти новая, прослужит всю жизнь. Дешевле нельзя.
– Я не торгуюсь! Я рыдаю!
В кармане шуршит пакаван[47] четвертных, требует его растрепать, но борюсь с искушением. Аппарат для профи, коим я не являюсь. Но коварный продавец продолжает давить:
– Юноша, мой вам совет – не исполняйте хор больных и бедных, я вижу клиента. Берите сейчас. Потом будете грызть ногти на ногах, что упустили.
– Ой! Только не надо меня уговаривать, я уже и так согласен.
На глазах изумленной Риты… Человек носит в кармане стоимость автомобиля!.. Достаю деньги и отдаю почти всю пачку.
Пришлось нести тяжеленный чемодан на почту, упаковывать в ящик и отправлять авиапочтой домой.
Весь следующий день посвятил прогулке по Туапсе и посещению магазина «Альбатрос». В наш питерский еще попаду, а ассортимент сравнить хочется.
Разница между обычным магазином и «Альбатросом» огромная. Западные сигареты лежали за пятнадцать – двадцать копеек за пачку, голландский джин по два рубля за бутылку, пиво в жестяных банках по тридцать пять копеек. Так! Резко ушел! На это буду тратить, если ничего другого не куплю.
Ага, не куплю… Колготки западные по рублю. Самых шикарных фасонов. Они были второй вещью, которую женщины просили меня привезти из загранкомандировки. Первой были не джинсы, нет. Бюстгальтеры! Я одним взглядом определяю размеры бюста любой женщины в западных мерках. Они еще прикидывают, а я точно говорю размер. Накаркал! Вот знакомые по Венгрии темно-красные коробочки, на которых белой линией нарисована маленькая девочка, одевшая мамин бюстгальтер на попку. Два рубля! Так уходим, уходим…
Стоп! Что такое? Висит, и никто не рвется купить! Темно-синяя куртка, капюшон, обшитый белым мехом, алая подкладка, карманы на молниях… Настоящая аляска! Легендарная куртка, таких в поселке две и еще три в райцентре. Цена всего 14 рублей! Что?! Не понял! Кожаный пиджак? Черный? А! Это такой очень темно-темно синий… Сколько стоит? Шестнадцать? Беру и то, и то! Тут что? Джинсовый костюм? Нет? Понял, не разбираюсь. Джинсы голубые, а не черные. Дешевка, рабочая одежда для работы в саду. ГДР, фирма ЮМО, «Юношеская Мода». Почем? Двенадцать рублей? Только за брюки? Ага! Брюки, жилет и куртка.
Если взять еще ковбойку и синтетическую рубашку черного цвета, то на сдачу с двух книжек можно купить пакет с парусником. Нет! Хватает на два! Именно купить, целлофановые пакеты у нас просто так не дают.
Еще день внимательно и вдумчиво читал тетрадку. Не обманывают соседи. С ними можно иметь дело. Хотя альтернативы все едино нет.
В Москву улетел в понедельник. Остаток командировки посвящу славному городу Калинину, обещал же помочь хорошему человеку.
2–4.10.72
«Золотой колос» вновь приютил меня. Койку никто не занял, она же оплачена. Где был, почему не ночевал, тоже не спросили, никому это не интересно.
В тот же день посетил автомагазин и купил «Набор для замены колеса», брезентовую сумку с гидравлическим домкратом, рукоятью к нему и баллонный ключ. Добавил к ним монтировку, пару больших отверток и рабочие рукавицы.
На следующий день в шесть утра я был на Ленинградском вокзале, а через три часа в Калинине. Раньше бывал здесь по работе в перестройку, в самый разгар демонстраций за возвращение исторического имени Тверь. Запомнился лозунг: «У города должна быть не только фамилия, но и имя». Кстати, согласен. Имени города больше восьми веков, а всесоюзного старосту давно никто не вспоминает.
Сразу по прибытии началось с нерадостного предзнаменования. По платформе цепью стояли «кирпичи», солдаты внутренних войск. Их так прозвали за цвет погон. Они не давали толпе пройти на другую сторону, где сейчас грузили в поезд этап.
Там было все по-взрослому. Почти бегом загоняемые в вагон заключенные, рвущиеся с поводка и захлебывающиеся лаем собаки, сидящие на корточках зеки, ожидающие своей очереди.
Из оцепления прибывшим пассажирам кричали: «Проходите! Быстро! Выход направо!»
Нам они ничего сделать не могли, не имели права, потому среди толпы образовывались островки из заплаканных женщин, смотрящих на погрузку. Две из них держали на руках детей. Не грудных, лет по пять-шесть. Почти у выхода стоял бывший сиделец, тощий, с наколками перстней на пальцах, и тоже с тоской разглядывающий этап. Выкриков не было, наблюдатели боялись, что за беспорядок конвой в пути отыграется на этапируемых.