Но за спиной у меня лежал кровавый путь. И где-то там, посреди него, сидел дядя Херман, глядя в сторону Темной долины. Я успел увидеть, как он с трудом поднялся и, переламываясь в пояснице, заковылял к мертвым ослам. Долго смотрел на них. Потом присел у них в головах, свернул цигарку и закурил.
Там, на вершине холма, я начал понимать тогда, что Иисус не спустится к нам и что чудес нет. И что дитя человеческое предоставлено самому себе, только самому себе, а потому ни на кого другого и не должно надеяться — только на самого себя. И значит, если ты хочешь жить, чего-то добиться и если не хочешь, чтобы тебя мог кто угодно унижать и угнетать, то ты прежде всего сам должен быть очень сильным и очень твердым.
Я был уже плотным и проворным мальчишкой, достаточно крепким и выносливым, хотя мускулами и мышцами своими был еще не вполне доволен. Как бы мне стать намного-намного сильнее? Спросить у других совета я как-то стеснялся — хотел сам дойти до этого. И с того дня я начал нещадно истязать себя. Придумывал всякого рода испытания и способы для того, чтобы развить свою силу. С работой управлялся быстро и в оставшееся свободное время бегал. Бегал так, словно спасался от преследования. И не по дорогам, не по ровному полю, а по холмам. Я катал кряжистые стволы, кидал здоровенные чурбаки. Наполнил мешок круглыми камнями и «боролся» с ним до изнеможения: носил его на плече, бросал наземь, «опоясывался» им. Меня страшно огорчало, что, несмотря на все это, я, как мне казалось, плохо расту, не так развиваюсь, как другие. Я открыл, что после отдыха, со свежими силами эти испытания на силу — не такое уж и искусство. А вот в конце тяжелого трудового дня, когда ты чувствуешь, что руки и ноги уже не слушаются и ты еле держишься на ногах, что тело у тебя онемело, — вот тогда-то и нужно. Бежишь быстро — кажется, уже и духу нет, — а нужно бежать еще быстрее. Вот тогда же схватить и поднять что-то очень тяжелое, поднять и пронести три раза вокруг двора, не снимая с плеч. Когда очень хочется есть или лечь, хочется спать, — тогда десять, двенадцать раз влезть на дерево. Вот это и есть настоящее испытание на прочность.
Мне кажется, ребенок может быть в сто раз более отчаянным и решительным, чем взрослый…
Потом пришло время, когда и меня подхватил, здорово поболтал и понес вихрь изменчивой жизни, пока, наконец, я не приземлился там, где есть сейчас. Но совсем иным человеком стал я теперь.
Когда я учился в восьмом классе, к нам в школу заявились гости. Они спросили, кто хочет учиться в Будапеште на фабричного рабочего. Питание, жилье и немного карманных денег обеспечены, можно избрать самые лучшие профессии. Я вызвался первым, остальные не очень-то рвались.
Итак, мой золотой век в Хидаше был предан забвенью, ушел в далекое прошлое и серебряный век школьных лет в Какашде, в столицу я прибыл уже на пороге железного века, и на этом закончились годы моего детства. В суровом профтехническом училище, а затем на заводе, на котором я с тех пор работаю, я стал слесарем. Но так, что не только я зажимал в тиски, отбивал молотком, опиливал напильником, сверлил и паял упрямый материал, но и все то же самое проделывалось со мною. И однако, это время было хорошим для меня тем, что только тогда я, по существу, вылупился на свет, как бабочка из кокона. Пыльцу я, разумеется, быстро потерял, но зато покрылся металлической пылью, железными опилками. Они, конечно, не столь нежные, но зато въедаются прочно, правда, нести их на себе куда тяжелее.
Старый Чертан заметил, что все это время я смотрю не на шахматную доску, а куда-то в пространство. Хотя там мой взгляд мог изучать лишь только голую стену.
— Затмение, человечек?
— А вам никогда не приходилось зазеваться на что-либо, Вампир?
— У меня принцип: работой мозга должны управлять воля и целеустремленность.
— Плохо вам, наверное?
— Мне? Почему же?
— Так если всегда приходится держать мозг в напряжении.
— А вот о вас, молодой человек, сейчас этого как раз нельзя сказать. А надо бы пошевелить мозгами. Послушайте. У меня есть одно предложение. По существу, меня навели на эту мысль те господа, что были у вас. Они, наверное, почему-то заинтересованы в вас, иначе не пришли бы сюда. Стоп! — подумал я. — Этот человек, очевидно, мне подойдет.
— Я не имею обыкновения распространяться об этом, — продолжал разглагольствовать Чертан, — но у меня есть небольшое состояние. Я многое чего сумел приобрести, когда подвертывались благоприятные обстоятельства. Разумеется, в прошлом, в пору моей активной деятельности. В частности, есть у меня и симпатичный домик под Будапештом, в Сентэндре. Записан он, конечно, на имя моего внука, но они не пользуются домом. А дом — старинный, в стиле барокко, можно сказать, небольшая усадьба, крепкая, выдержавшая испытание временем. Цены ей нет! Прекрасный сад, большие деревья. Разумеется, и вспомогательные пристройки. Я обычно сдавал его иностранцам. У меня сложился целый круг постояльцев, которые, как по расписанию, приезжали каждый год. Отличные люди: у меня с ними вполне дружеские отношения. Еще были у меня жильцы — бездетная супружеская пара. Разумеется, они жили отдельно, в заднем флигельке. Совершенно обособленно. И были чем-то вроде привратника или дворника. Зато не платили за квартиру. Эх, эх! а какие чаевые получали они от моих постояльцев! Но они не оценили этого! Начали воровать, и я вынужден был расстаться с ними.
Переезжайте ко мне в этот домик! Послушайте, дружище, переселяйтесь на их место! Ну? Как?
Вам ничего не придется за это платить. Ну разве все это не похоже на сон?..
Ну, разумеется, я иду на это, имея определенный интерес. Кое-что придется за это делать. Сущую мелочь, играючи. В свои свободные часы вам будет нужно поддерживать порядок в доме: от чердака до подвала. Четыре комнаты, те, что с фасада, и все, что к ним относится. Большая веранда и верхняя терраса. Ну, еще сад и двор. Постройки. Все должно блестеть чистотой и порядком. Пусть этот домик останется подлинным раем, маленьким островком в этом гнусном мире, островком, где все радует взгляд. Естественно, если что поломается, нужно починить, если пропадет, — пополнить. Но для вас это будет одно удовольствие. Вполсилы — и то делать нечего. Особенно, если ваша любезная супруга активно будет в этом участвовать…
Чертан буквально не давал мне вставить слова. Мол, не говорите ничего и не благодарите. Потому что главного он-де еще не сказал. Схватил меня за руку, предложил тотчас же мысленно обойти усадьбу, начав со двора. Вот — старая конюшня, а рядом — экипажный сарай. Все осталось от тех времен, когда хозяева дома, дамы и господа, еще разъезжали на лошадях, в экипажах. Экипажный сарай переделан уже в гараж, а конюшня пустует. Обветшала, конечно, но не беда, дескать, я смогу привести ее в порядок. Для меня это пустяк, коль скоро мое «самоутверждение» — это труд. И я смогу, мол, оборудовать ее себе под мастерскую. А он выхлопочет для меня промышленное разрешение…
— Деньги пусть вас не волнуют, — продолжал он. — Оборотный капитал я вам одолжу. Не удивляйтесь: я не идиот и не альтруист. И деньги не привык бросать на ветер. Я все рассчитал. Это — надежное капиталовложение. Хотя рынок в известной степени и ограниченный, но он ждет того, чтобы мы вдвоем его завоевали. Там, в Сентэндре, мало мастеровых людей, а хороших — и подавно. Потребности же колоссальные. А к тому же — приезд в дом иностранцев. Какой бизнес, какие возможности! Увидите: вы перестанете быть нищим пролетарием. У вас будет свое дело. Все станут называть вас господином: «Господин мастер, будьте любезны!..» Ну а что касается деловой части, то мы, разумеется, заключим контракт. Я составлю, вы подпишете. Потому что, естественно, без меня, по своему усмотрению, вы ничего не должны делать. Вы, так сказать, станете моим служащим. И одна треть дохода будет ваша!
— А скажите, господин хороший, почему бы вам не купить собаку?
— Я не выношу собак.
— А ведь собака с удовольствием лизала бы вам пятки в благодарность за брошенную кость и без всякого контракта. А то и седалище ваше, господин Вампир. И бесплатно!
— Дурная шутка, прошу покорно!
— И ошейник, красивую дорогую безделушку, из золота, вам бы не пришлось для нее заказывать. Обошлась бы и обыкновенной цепью. Железной.
— Шах! — свирепо выкрикнул Чертан и выдвинул стоящую под сенью ферзя ладью на середину шахматной доски.
Мой король ушел из-под угрозы, а слону старого господина пришлось слегка попятиться. Затем моя уцелевшая слабая пешечка добралась до восьмой горизонтали, и — она уже королева, а само ее появление — уже шах черному королю.
Так с помощью вечного шаха я избежал проигрыша и свел партию к ничьей.
Больше мне не хотелось играть. А что до этого старого черта — то мне было безразлично: хватит его кондрашка сейчас или потом, все равно! У меня хватало забот и без него.
Хотя больничная койка и была вполне приличной, заснуть мне никак не удавалось. Все, что свалилось на меня, гудело и вертелось в голове, не давая мне покоя. Фарамуки играл в чижики с Амбрушем Хедели, наш старший мастер играл в считалочку с господином Еневари, Рыжий Лис вытащил меня из постели и швырнул оземь, после чего я превратился в бело-красный футбольный мяч, и он стал играть мною в одни ворота с дядюшкой Лайошем Беренашем. Канижаи играл в шахматы со старым Чертаном; батя выковывал свои фигуры из железа, работая со страшной силой, но сколь быстро он их ни изготовлял, все равно не успевал: стоило ему поставить одну из них на доску, как старый черт ее тотчас же «поедал». Тут же, на железной спинке кровати, примостилась и моя бригада: ребята сидели рядышком, как воробьи на ветке. Они рады были бы закурить, но только у Марци Сюча была одна-единственная сигарета, — вот они по очереди и затягивались, передавая друг другу.
Когда сестрица, приоткрыв дверь, велела спать, все задрожали от страха. Стали съеживаться, с каждой секундой все сильнее и сильнее. А меня Рыжий Лис вообще оставил в воздухе. Я перевернулся дважды, а затем плюхнулся на кровать и потянулся. А все к тому времени так съежились, стали такими крохотными, как новорожденные мышата. Я схватил их всех и поместил в разные уголки своей башки, каждого — в свою клеточку. Но хотя они и утихомирились, я продолжал мучиться. Вс