Вероятно, Марци Сюч думал о чем-то подобном, когда, какое-то время молча пожевав жвачку, снова заговорил:
— Мне кажется, беда бати в том, что он — классик. Он не замечает, что стиль его устарел, теперь так уже нельзя руководить. Сейчас все иначе, чем в годы его молодости…
Пыль, наконец, осела, все вокруг опять было залито солнечным светом. Виола вскочил на ноги, встал на край шоссе и передал нам напутствие Канижаи. Из его слов выяснилось, что главный теперь он, а он чертовски голоден, так что мы должны скорее пойти куда-нибудь и быстро пообедать. Как можно быстрее, потому что он хочет успеть на трехчасовой поезд.
Вставать и плестись пешком здорово не хотелось. Но Виола все яростнее подгонял нас. Он кричал, чтобы мы живее шевелились, не то завтра он обо всем доложит бате.
Яни Шейем внезапно остановился:
— Стойте, сограждане! Неужели мы будем терпеть, чтобы этот навозный жук над нами изгалялся, портил нам настроение?
Виола заморгал. Он понял, что оплошал, не сказав нам, что Канижаи выложил две сотняги на угощение и что две красненькие у него в кармане только и ждут момента, чтобы сюрпризом появиться на свет божий, произведя потрясающий эффект. Якши считал, что это должно было нас просто ошеломить.
— Я тебя очень прошу, дорогой Яни, не скандаль! Я только прошу, чтобы вы шли немного побыстрее. Уже давно полдень…
— Успокойся, пожалуйста! Ты смещен. Мы будем маршировать так, как нам нравится.
Рагашич взял Виолу под руку со словами:
— Не грусти, друг. Все одно ты, хоть и смещен, остался самым красивым мухомором среди этих поганок, выросших на навозной куче.
Однако Виола продолжал строптиво настаивать на своем:
— Неужто трудно понять, что я тороплюсь? Я ведь не в Будапеште живу, как некоторые.
— Послушай, дружище. Мне кое-что пришло на ум.
— Ну, чего, выкладывай.
— Жил-был мужик-критянин. Ну, с острова Крит. Крит — это такой остров, дорогуша…
— Это я и без тебя знаю.
— У тебя котелок что надо, дорогой Якши. Ну, словом, приходит этот критянин в город и заявляет следующее: все критяне лгут. Ты меня понимаешь, милок?
— Ну и что? Что тут интересного-то? Чтобы это узнать, вовсе не надо ни на какой Крит ехать, с этим у нас тоже можно на каждом шагу столкнуться.
— Дело не в этом, коллега.
— А в чем же?
— А в том, правду сказал этот критянин или нет?
— Лично я ему верю, приятель. Люди всюду врут.
— Не торопись, малыш, подумай! Ведь тип этот тоже был критянином.
— Во-во, выходит, он своих соотечественников как следует изучил.
— Но тогда он, выходит, говорил правду. Ведь он утверждал, что врут все критяне.
— Черт бы тебя побрал!.. Погоди. Если этот тип врал, тогда остальные критяне говорили правду. Но ведь и он тоже критянин, значит, он не врал. Словом, все критяне — вруны. Значит, и он тоже. Но как же так может быть, коли он правду сказал. Забодай тебя комар, проклятущий ты парень, что ты ко мне прицепился с этой басней. Спятить от нее можно.
— Видишь, приятель. Признайся, что это для тебя чересчур сложно.
— Катись ты знаешь куда! Развлекай свою бабенку такими байками!
— Дорогой Якши, пойми же, наконец, что у нас мало строить из себя начальника, для этого надо еще и голову на плечах иметь. А умишка-то у тебя как раз и недостает, бетонноголовый ты мой.
— Подумаешь, больно умный, плевать я на твои истории хотел. Заруби себе на носу…
— Не принимай близко к сердцу, Якши, дорогой, лямку тянуть ты сгодишься.
— А ты из своей учености хоть яичницу сделай. На что она тебе? Что-то тебя не назначают генеральным директором.
Виола стоически перенес свое поражение, всем видом показывая, что мы его вовсе не интересуем. Замедлив шаг, он отстал от нас явно в знак протеста и присоединился к папаше Таймелу, который не принимал участия в его свержении с трона. Он и не был ни на что способен, несчастный старикан, потому что все время облизывал свою руку и дул на нее. Дул, тряс ею.
Сумасшедший Таймел смыл грязь и краску нитрорастворителем. И теперь кожа на руке у него стала такой, как у высушенной на солнце мертвой ящерицы. Он даже сигарету не мог нормально держать. Виола по его просьбе раскурил одну и сунул старику прямо в рот.
Мы перебрались через небольшой овраг, потом двинулись гуськом по старой просеке, которая вела к Шорокшару. Так путь был втрое короче. Прошли мы его довольно быстро, нас подгоняли голод и жажда.
У дверей ресторанчика Якши сообщил нам радостную весть: Канижаи от своих щедрот отвалил команде на угощение двести форинтов. Виола размахивал красными купюрами, словно знаменем перед началом атаки.
Это была та же самая шорокшарская корчма, где мы когда-то с Мишей Рагашичем заключили союз и скрепили нашу дружбу после добрых шести с половиной лет глухой взаимной вражды. Здесь завершилась история нашей драчки.
Было это в семидесятом году, стояла отвратительная дождливая осень. Канижаи разбил всю бригаду на пары. Тогда стройка нашего филиала только-только начиналась, тут еще не было ни электричества, ни телефона, ничего. Точнее говоря, свет был, но его провели с помощью столбов-времянок. Вокруг все выглядело как в доисторические времена. На нашем андялфёльдском предприятии в это время уже вовсю выпускались новейшие гидравлические прессы, но мы продолжали выпускать и старую продукцию. Таким образом, там скопилось огромное количество готовых установок различных систем. Стало невероятно тесно, царил страшный беспорядок. На новом же участке даже кабель проложить еще не успели. Здесь все шло еще с бухты-барахты, все делалось в зависимости от того, что было под рукой. Скажем, вначале построили дорогу, а потом занялись прокладкой коммуникаций и благоустройством территории. Когда стали тянуть кабель, то энтузиазм строителей быстренько испарился при виде нескольких сотен квадратных метров мелкого болотца. Отпущенные средства иссякли, производственные мощности не освоены. Этим все и прикрывались. Тогда решили мобилизовать передовые бригады, чтобы они хоть что-то сделали собственными силами. Канижаи, разумеется, был застрельщиком этого дела. И всех старался перещеголять. Он заявил, что «Аврора» обязуется прорыть канаву для кабеля. Конечно, мы делали это в свободное от работы время. Эту канаву включили в наши соцобязательства. Ездили мы в Шорокшар по субботам и воскресеньям. Именно для этого и разделил нас Канижаи по парам, чтобы, сменяя друг друга, мы работали по восемь часов. Как-то в воскресенье, во второй половине дня, мне пришлось работать с Рагашичем. Сменять нас должны были старики — Таймел и Фако.
Надо заметить, что мы тогда прорыли канаву до самой дороги и застряли. Работенка была грязноватая, нечего сказать, но мы в конечном итоге справились, хотя и пришлось и мокнуть, и по колено в грязи шлепать. Но как быть дальше, если мы дошли до бетонки? Что теперь делать? Тут нам на помощь должны были прийти профессионалы со специальными машинами. Канижаи ходил к начальству, упрашивал, ссорился, угрожал, но выяснил только, что коллеги-профессионалы могли прибыть только через несколько месяцев, когда наступит зима, и опять пришлось бы ждать до весны. Тогда Канижаи собрал нас и заявил, что речь идет о чести «Авроры»: раз мы взялись выкопать всю канаву, значит, обязаны это сделать. Нам ли, дескать, отступать перед трудностями? Мы должны прорваться! Прорваться-то можно, да загвоздка в том, что бетонное покрытие дороги трогать было категорически запрещено. Ведь по ней на филиал завозили оборудование. Я тогда еще ходил в этаких молодых энтузиастах, поэтому вылез с предложением достать несколько бетонных колец и прорыть под дорогой тоннель, всего-то каких-нибудь десять метров. К тому же метра четыре можно сократить, если прорыть канаву до самого края бетонного покрытия с обеих сторон. Потом все это забетонировать, а непосредственно под бетонкой уложить кольца. И пожалуйста, — можно тянуть кабель. Ребятам моя идея не очень-то понравилась, а вот батя-начальник пришел от нее в восторг.
Прорывать тоннель под дорогой как раз выпало нам с Рагашичем. Яни Шейем со своим, напарником сделали с обеих сторон врезы, а на нашу долю выпал сам тоннель. Нам предстояло сделать отверстие диаметром не меньше шестидесяти сантиметров. Поначалу работа шла довольно легко, но по мере углубления пришлось работать уже стоя на коленях, а потом и вовсе лежа на животе или на боку орудовать лопатой и киркой. А иной раз долотом и совком, если встречался камень. Правда, крупные камни попадались довольно редко. Крепеж решили не ставить, а, отрыв место для одного бетонного кольца, сразу же его туда впихнуть. А потом копать дальше, продвигая кольцо вперед, а на его место постепенно втискивать следующее и так далее. Миша на специальных железных противнях должен был подальше оттаскивать землю.
Часть тоннеля для первого бетонного кольца мы отрыли довольно быстро и стали готовиться втиснуть его туда. Перед самим отверстием мы положили четыре доски, каждая длиной метров пять, чтобы по ним прокатить кольцо и затолкать его в отверстие. Из-за того, что канава перед дорогой как раз делала изгиб по краю болотца, концы досок на добрых полтора метра нависли над ним. Миша велел мне скобами стянуть края досок, чтобы под тяжестью они, не дай бог, не разъехались в разные стороны. Сам же встал с другой стороны в качестве противовеса.
Уж не знаю, то ли веса Рагашичу не хватило, то ли он нарочно сошел с досок, только я вдруг почувствовал, как доски выскользнули из-под меня, и я плюхнулся прямо в вонючую грязную жижу.
Это была и не лужа, и не настоящее болото, потому что по всей поверхности небольшой топи торчали кочки, пучки травы, отдельные более или менее сухие островки. Между участками довольно густой грязи только кое-где виднелась илистая поверхность воды.
Я свалился в эту густую грязь, которая быстро раздалась под, тяжестью моего тела. Там оказалось довольно глубоко. Я постепенно погружался, ноги не доставали дна. Более плотная жижа на глубине стала затягивать меня. Я уже увяз по пояс. Тут я не на шутку встревожился и, чувствуя свою беспомощность, отчаянно заорал, обращаясь к Рагашичу: