Мне, конечно, тут же возразили: «Несчастные случаи — явление отнюдь не закономерное».
— В нашей бригаде с момента ее создания не случалось такого, из-за чего пришлось бы протокол составлять. За двенадцать лет — ни единого раза. Выходит, мы технику безопасности соблюдаем, на рожон не лезем, — спокойно проговорил я. — Но наша работа — не детская забава, в разных переделках побываешь.
Дядюшка Тараба примирительно заметил, что они, дескать, призваны точно и беспристрастно расследовать прискорбный несчастный случай. И вовсе не собираются перекладывать вину на пострадавшего, которому и так туго пришлось. Решение они вынесут после тщательного анализа того, при каких обстоятельствах случилась беда. И попросил нас не нервничать, не спорить, а помочь выяснению истины.
Мы со стариком Лазаром поведали все, что знали.
— Зачем потребовалось работать этой пилой?
— Нужда заставила.
— Что за нужда?
— Нужда, вызванная необходимостью выполнения производственного задания, дорогие товарищи. Работу надо делать, план выполнять, не так ли? При любых обстоятельствах, в любых условиях работа ведь главное. У нас в бригаде такой закон.
— Работа определяется инструкциями. Кстати, кто возглавлял вашу группу?
— Он сам и возглавлял. Якоб Виола, собственной персоной. В такого рода операциях он — самый опытный из нас.
Все остальное для протокола им продиктовал Канижаи. Он, разумеется, старался всячески выгородить Виолу. С удивлением я услышал: батя не отрицал, что сам проявил халатность. Словно он готов был пожертвовать собой, только бы выгородить Якоба.
Комиссия удалилась на небольшое совещание.
— В этом деле еще многое не ясно, многое предстоит выяснить, — торжественно заявил дядюшка Тараба. — Конечно, очень важно, как отнесется к этой прискорбной истории руководство.
Канижаи из Шорокшара на такси помчался прямо в больницу.
Врач «скорой» ошибся. Точнее говоря, девять из десяти докторов сказали бы то же самое: необходимо ампутировать два пальца — мизинец и безымянный. В подобных случаях, при тяжелых травмах так и предписывается поступать. Виола же попал к молодому талантливому врачу, который не пошел по пути наименьшего сопротивления. Видно, он с сочувствием отнесся к беде молодого, полного сил и энергии человека.
Перед врачом в приемном отделении сидел мускулистый, загорелый, широкоплечий парень в грязной синей спецовке и мокрых от талого снега сапогах. Он пребывал в полном унынии, ерзал на стуле и явно трусил. Было видно, что этот человек занимается тяжелым физическим трудом, как говорится, собственными руками создает материальные ценности. Так уже сложилась его жизнь. Родители живут в деревне. Виола работает не только на заводе, но и на приусадебном участке отца, откармливает свиней. Вместе с женой откладывает деньги, у них уже есть участок, они мечтают построить собственный дом. Через несколько лет они, вероятно, смогли бы туда переселиться.
Виола кончил восемь классов средней школы, но мало что сохранил из приобретенных знаний. Профессия у него хорошая, он ею доволен. Зарабатывает неплохо, как и все венгерские квалифицированные рабочие.
Врач внимательно изучил рентгеновские снимки и решил выбрать более сложный путь консервативного лечения. Он потрепал Виолу по плечу:
— Выше голову, дружище! Подлечим тебе руку, приведем в норму. Конечно, это потребует времени…
Когда батя приехал в больницу, Якоба готовили к операции. Бате удалось переброситься с Виолой несколькими словами:
— Послушай, сынок. Послезавтра к тебе придут люди из комиссии по расследованию несчастного случая. Ты знаешь об этом, верно?
— Знаю, батя.
— Ты должен по-умному вести себя.
— Мне сейчас трудно умным быть, батя.
— Говори только самое необходимое. Расскажи, как все случилось.
— Да я сам не знаю, как. Понял только, что резанул руку. Остальное и мне непонятно.
— Скажи им, что внезапно обнаружил нелады в работе циркулярной пилы. А уже потом почувствовал боль. Понял, что диск врезался тебе в руку. А все остальное тебе не ясно.
— Батя! Перестань! С меня хватит изуродованной руки! Как мне жить-то теперь?
— И все же я прошу тебя повторить, что ты скажешь комиссии для официального протокола.
Виола повторил. Канижаи удовлетворенно кивнул:
— Порядок. Об остальном не беспокойся. Я все улажу.
— Новую пятерню даже ты мне не обеспечишь.
— Доктора сделают…
— Что со мной теперь будет, батя?
— Не волнуйся, по миру не пойдешь. Мы тебя в обиду не дадим.
Когда батя вернулся на завод, мы только что тянули жребий. Решали, кому ехать домой к Виоле сообщить, что сегодня он не придет.
— Ну, и кому выпало? — спросил Канижаи.
— Яни Шейем вытащил короткую спичку. Уже уехал.
На следующий день, к вечеру, мы гурьбой отправились в больницу к Виоле. Там уже была Жужа, его жена. Мы обступили кровать, чувствуя себя довольно скованно и глупо. В подобных случаях всегда чувствуешь себя неловко, не знаешь, что говорить. Мы потоптались вокруг постели Якоба, потом как по команде стали выкладывать подарки.
Потоптавшись еще немного у кровати Виолы, мы вскоре начали прощаться. Канижаи вместе с Жужей отправились на поиски главврача. Когда мы уходили, Виола окликнул Яни Шейема:
— Останься, Яника.
Едва остальные скрылись за порогом, Виола тихо проговорил:
— Вот уж не думал, что батя меня под пилу подставит.
— Ты, парень, видно, от горя рехнулся?!
— Как раз наоборот. Я очень даже в своем уме. И о многом передумал, лежа здесь. Вспомни-ка, кто в последний раз на этой пиле работал? Когда мы штурмовщиной занимались в «жестяном дворце». Припомнил? А?
— Вроде батя да папаша Таймел.
— Ну, Таймел в таких штуковинах не очень-то разбирается.
— Батя, кажись, что-то резал.
— Точно! Он тогда еще нервничал, торопился и, видно, сломал пилу.
— Быть не может, дружище!
— Но вы не бойтесь, Яника, я никому об этом не скажу. Ни бате, ни комиссии. А вот тебе сказал… Я ведь в бригаде не первый год, кое-что просек.
— И все-таки, старина, что-то не сходится. В котором часу ты включил пилу?
— Может, в половине седьмого, может, без четверти семь. Как притащили трубы и Богар разметил их.
— А когда несчастный случай произошел?
— Около восьми.
— А до этого?
— Что до этого? Что могло быть? Я работал. По нужным размерам нарезал трубки. Этак дюжины три уже нарезал. Шло все без сучка без задоринки. Богар вместе с Лазаром снег расчищали. Вот как было.
— Ну, видишь?
— Что это я должен видеть?
— Утром пила была в полном порядке.
— Время требовалось, чтобы неисправность дала о себе знать.
— Ты что-нибудь заметил?
— Просто пила подпрыгнула.
— Что, что?!
— Ей-богу, сам не пойму, в чем дело, но подпрыгнула!
— И все же как все это случилось, Якши?
— Труба вдруг задрожала, а пила завизжала, как сирена «скорой». Я, честно говоря, струхнул. Ну, думаю, сейчас рванет и кусок трубы прямо в руку угодит! Решил вынуть трубу из зажимов. Что иначе сделаешь? Зашел с другой стороны, придерживая кусок трубы, и почувствовал удар прямо в руку. Но боли не было. Никакой боли. Только рука сразу стала как чужая.
— Старина, позабудь ты обо всем. Понял? Забудь! Кто бы тебя ни спрашивал, ты толком ничего не знаешь, не помнишь! Слышал меня?! Упомяни о хлопке, щелчке или о чем-нибудь подобном. Им этого вполне достаточно. Ни за что не рассказывай, что обходил пилу, пытался вынимать трубу из зажимов.
— Честно говоря, я до конца и не помню, как все было…
— Ты и так слишком многое помнишь. Заруби себе на носу: вокруг пилы ты не скакал. Ясно?
— Ничего мне не ясно.
— Поэтому положись во всем на батю. Он лучше умеет такие дела обделывать.
— Тут уж обделывай не обделывай, все едино — рука изуродованной останется.
— Но остальное будет — о’кей. А вообще-то сейчас тебе нельзя волноваться. Попроси у сестры «утку» и спи. Это самое умное, что ты можешь сделать.
Когда Яни выскользнул из палаты Виолы, мозг его лихорадочно работал. Он думал о том, что пила, видно, и впрямь была испорчена, а это может повлечь за собой новое разбирательство. Пилу эту где-то отыскал батя, прибрал к рукам и вскоре ее отправил в «жестяной дворец». Разумеется, мы радовались: не придется вручную пилить всякие там дурацкие железяки. Это было бесплатное приобретение. Однако пила, разумеется, не проходила тщательного техосмотра и поначалу даже не была должным образом оприходована, бригада пользовалась ею нелегально. Но на участке в Шорокшаре начальство ее приобретение одобрило, на пиле был проставлен инвентарный номер, и тамошние механики от случая к случаю ее осматривали и смазывали, но больше для проформы. В конце концов, в ее исправности заинтересованы те, кто ею пользуется. Можно, конечно, сейчас поднять шум. Но к чему это приведет? Если несчастный случай произошел из-за дефекта в механизме, виновато начальство, начиная с Канижаи и выше. Но в луже окажется прежде всего наш батя. Если же Виола нарушил правила техники безопасности, тогда виноват он сам. Но Якши подводить никак нельзя. Остается Канижаи. Хватит ли у него сил удержаться на ринге после такого удара?
Надо предупредить его, чтобы держал ухо востро. Он и сам это прекрасно понимает. Еще лучше, чем мы.
Мы сидели на скамейке перед входом в больницу, Лазар стоял напротив. Отчаянно жестикулируя, он убеждал нас в необходимости проявлять твердость духа.
— Чего ты добьешься твердостью духа, старче?!
— Неужто не понимаете, ребята? Как бы тяжко ни болел человек, если он сам по-настоящему хочет поправиться, то непременно на ноги встанет. Твердость духа поболе стоит, чем лекарства да доктора.
— Без врачей одно желание мало значит, отец, — попытался я трезво оценить положение. — От твердости духа ладонь у Виолы прежней все равно не станет.
— Эх, что ты обо всем этом можешь знать?! Я тебе точно говорю, парень, что ладонь — дело второе. Главное, чтобы у горемыки Якоба вера в собственные силы не ослабла. Твердость духа не нарушилась бы. Всем у человека душа заправляет, и ладонью тоже.