И он подул по очереди в каждую из них. Трубочки издавали чистые, мелодичные звуки.
— А кто будет играть на этом органе, господин Энекеш?
— Не кто, а что. Вода.
— Не понимаю.
— Я сконструировал миниатюрную систему управления с реле. Оно будет автоматически открывать и закрывать клапаны на регистрах органа. Но он сможет действовать и по механическому принципу. Вот чертежи. Этот с программным управлением, а этот механического привода.
— Принцип шарманки.
— Да. Идею подсказала шарманка. Вращается диск или валик, на котором есть различные штырики, благодаря им поочередно закрываются и открываются клапаны на регистре. Звучит музыка. Валик в шарманке надо вращать рукой, в органе это будет делать вода. Как в водяных мельницах. Так мы воздух заставим работать с помощью воды. Вот и выходит, что в одном приборе мы демонстрируем профиль работы нашего родного завода — и гидравлические, и пневматические установки.
— Поздравляю вас, господин инженер, с удачным замыслом. Машинка получится что надо. Техник открывает кран, и тут же играет музыка.
Новая неожиданная работа доставила мне радостное волнение, но обстоятельно, до деталей все продумав, я почувствовал некоторую робость. Я ведь привык к более крупным и грубым деталям и блокам, к более прочному материалу, к знакомым решениям. Гидравлический орган — штука хитрая. Решение остроумное, но главное здесь — точность.
Однако отступать было поздно.
Меня вовсе не утешило известие, что для выполнения этой работы мне дадут двух отменных помощников: пожилого столяра — мастера своего дела, который должен будет делать футляр и остов органа, и токаря-универсала. Токарь был молодым парнем, а столяр — стариканом. Он сразу же заявил: дескать, нечего тут примеривать, прикидывать, надо начинать с самого начала, и дело пойдет, изготовим хитроумную машинку. Токарь же возвестил, что свою работу сделает и что он, мол, хоть из швейной иголки может сварганить ведущую ось. Однако, что они там ни делай, без меня им орган не собрать. Я — конечная инстанция.
И я сказал, что начнем работать завтра, а пока мне нужно все досконально обмозговать, в каком порядке собирать чертову конструкцию.
Коллеги отправились восвояси… Я остался один, один наедине со своими заботами и тревогами, и мне было очень плохо, страшно, одиноко. Эх, черт побери, был бы рядом наш батя, можно было бы к нему подойти и сказать: «Ну, дорогой батя, не соблаговолите ли взглянуть, я думаю делать вот так и так. Каркас, распорки, регистры органа…»
Я направился к Переньи и сообщил, какие детали и какой материал мне нужны, он все без слов выписал, но велел, чтобы я зарегистрировал у инженера Энекеша их использование в изготовке гидрооргана.
Оттуда я пошел в столярную мастерскую, где мы вместе со стариком нарезали несколько дюжин дощечек и палочек. Затем я приступил к исследованию заводской свалки. Я усердно рылся там, пока не набрал разных железок, пластмассовых трубок, кусков олова, меди, жести, разных деревяшек, картонок. Я собрался сделать макет нашего гидрооргана. А делая макет, я смекну, что к чему, с чего начинать, чем заканчивать.
Я принес все обнаруженные сокровища в специально отведенный закуток и принялся работать. Проработал час и прервался. Пошел спросить у Яни Шейема, не приходил ли батя, не знают ли они о нем что-нибудь. Ребятам ничего не было известно. Батя пропал. Я поинтересовался о нем у Переньи, тот сухо сообщил: «Канижаи улаживает официальные дела». И все, больше он ничего не захотел сказать.
Я вернулся к макету и постепенно из палочек, жестянок сложил схему, потом стал делать каркас будущего гидрооргана. Так я постепенно намечал дорогу.
Когда прогудел гудок на обед, я нарезал трубки. Подгонял одну к другой с помощью пробок разного диаметра. Словом, как бы играл в конструктор, в котором все можно собрать и разобрать.
В столовой я сел за столик рядом с Марци Сючем. За соседним столиком сидели трое инженеров из управления: двое мужчин и одна женщина. Краем уха я услышал, что они говорят о Канижаи.
— Не хотела бы я сейчас оказаться на его месте, — заметила женщина. — А вообще-то мне жаль его.
— Sic transit gloria mundi, — провозгласил пожилой мужчина.
— Дядюшка Шани, мне на нервы действуют ваши латинские пословицы.
— Я просто говорю: так проходит земная слава.
— Получит выговор, и скоро все забудется, — небрежно бросил молодой инженер.
— Говорят, что ожидается страшный скандал, в этом деле замешаны многие, — перебила женщина.
— «Говорят, говорят…» — отмахнулся молодой. — Говорят, существовал когда-то римский папа, который на самом деле был женщиной.
— Ужасно, что вы так легко ко всему относитесь.
— Меня действительно эта история мало волнует.
— Хорошенькая взбучка бригаде не помешает. Их очень избаловали. Получается, только они работают, а другие — нет.
— Не волнуйтесь, все останется по-прежнему.
— Не думаю. После скандала?
— О скандале очень быстро забудут.
— Но факты — вещь серьезная, о них невозможно быстро забыть.
— Но на них можно не заострять внимание.
— Panta rei, — снова произнес пожилой.
— Дядюшка Шани!
— «Все течет», прошу прощения, это все, что я сказал.
— Дядюшка Шани, я, ей-богу, в один прекрасный день разделаюсь с вами!
И они сменили тему разговора. Я спросил у Марци, слышал ли он.
— Меня это вовсе не трогает.
— А мне не нравится.
— Ты завтра будешь вкалывать точно так же, как вчера. Остальное — чепуха. Зачем мне интересоваться вещами, которые я все равно не могу изменить.
— Марци, иной раз я тебе просто завидую. Мне в таких случаях все кушать хочется.
— Игра не стоит свеч. Хочешь головой в стену биться?! В один прекрасный день останешься лежать у стены с проломанной башкой.
После обеда я встретил Яни Шейема, который был взволнован не меньше меня. Он сказал, что пойдет разыскивать батю.
Вскоре парень вернулся и сообщил: Канижаи увезли в Шорокшар для повторного осмотра места происшествия. Оттуда все поедут в больницу: комиссия вторично будет разговаривать с Виолой. Яни узнал это у Беренаша, с которым столкнулся у дверей завкома.
— Дядюшка Лайош отделался общими словами, от которых я, честное слово, не поумнел.
— И все же что он сказал?
— Никто, мол, не собирается обижать товарища Канижаи. Проводится расследование несчастного случая. Но Канижаи как бригадир отвечает за все, поэтому, дескать, расспрашивают прежде всего руководителя.
— Но зачем такой цирк устраивать? И почему профсоюз не вмешивается, не отстаивает батю?
— Беренаш заявил, что факты не собраны и не проанализированы, профсоюз не может вмешиваться.
— Иными словами: скандал налицо, но его попытаются стушевать.
— Обожди, в качестве послесловия он кое-что добавил. Неофициально выразил сожаление: дескать, товарищ Канижаи упрям и самонадеян, и с ним невозможно по-умному поладить, договориться.
— Ну, вот вам, пожалуйста, я же говорю, у нас тут идет схватка на манер вольной борьбы.
— И еще одно предостережение услышал я от дядюшки Лайоша. Он-де понимает, что ребята волнуются. Но мы, дескать, должны поддерживать дисциплину и не нарушать порядок. Мы обязаны во всем положиться на компетентных лиц, ведущих дознание.
— Словом, мы должны заткнуться и помалкивать.
— Мужики, я лично буду молчать. Уверен, за всем этим кто-то скрывается. Человек, который воду мутит. Как пить дать, существует такой тип. А несчастный случай с Виолой — лишь повод.
Так мы вернулись к тому, о чем говорили.
Я продолжил работу над макетом гидрооргана. Поставил на место регистры — ими служили небольшие кусочки металлических труб, — а из различных дощечек и палочек сделал кафедру управления и клавиатуру. Теперь моя модель стала напоминать настоящий орган в миниатюре.
Тут я вспомнил о Фарамуки.
У проходной стояла его «Волга». Но самого Франера поблизости не было. Не нашел я его ни в гараже, ни в комнате коменданта. Повсюду мне отвечали, что с утра не видели Франера. Я поднялся в дирекцию и остановился на пороге приемной генерального директора.
— Вам кто нужен?
Уф, вот это бабенка! Платье у нее с таким вырезом… Я с удивлением и восхищением вытаращился на нее. Хотя она и не молода, но одета тщательно, броско, видно, умеет следить за собой. Невероятно элегантна. Даже не смотрит в мою сторону, разглядывает свои холеные, красивые руки. Кожа — ну, прямо лайка!
— Так что же вам надо?! — повторила вопрос секретарша.
— Я ищу коллегу Франера.
— А, Мики, — томно произнесла она и только после этого подняла свои красивые глаза. Но посмотрела сквозь меня как на неодушевленный предмет, который совершенно случайно оказался в приемной. — А по какому делу?
Что же ответить этой фифе?
— По поводу поддержания дружеских связей.
Этим я, правда, ничего не добился. Но на лице у секретарши появилось выражение недоверия.
— Товарищ Франер находится при исполнении служебных обязанностей.
Я понял: мешаю и должен побыстрее закрыть дверь с обратной стороны.
— Позвольте узнать, где именно?
Она небрежно бросила взгляд на перекидной календарь.
— Он — на аэродроме.
— Но «Волга» стоит у проходной.
— В любой момент он может выехать в аэропорт.
— Минуточку, мадам. Наверное, ужасно утомительно?
— Что?
— В любую минуту быть готовым отправиться на аэродром?
Но она и тут не подключилась.
— Что такое?
— Вы же сами сказали: он в любую минуту может выехать на аэродром. Это ведь чертовски трудно: в любую минуту быть готовым ехать в течение многих часов…
Секретарша не успела ответить, а я выскочил за дверь. Боялся, что элегантная дама запустит в меня дыроколом.
Проходя под окнами комсомольского клуба, я услышал музыку. Выяснилось, что это Фарамуки переписывал на магнитофон пластинку.
— Надо время от времени обновлять репертуар, — сказал он, увидев меня.