И при всем этом дом у нее буквально блестел, в нем царил порядок и уют. В садике перед домом на клумбах росли красивые цветы, на маленьких грядках — овощи, плодоносили фруктовые деревья. В огороде Илона работала по ночам, вскапывала, поливала. На свою мизерную зарплату она даже ухитрялась потихоньку выплачивать долги с процентами, которые появились после покупки дома.
Однако Илона не была одна-одинешенька. Вовсе нет. На заводе нашлись люди, которые помогали ей украдкой, заботились о семье Канижаи. Они не оставили Илону в беде. Тайком приносили деньги, продукты, помогали в домашней работе.
К примеру, на двор к Илонке привозили уголь на зиму по заранее оплаченной квитанции. Неоднократно друзья мужа приносили ей с завода по двести-триста форинтов материальной помощи. Покупали детишкам игрушки, кое-что из одежонки. На рождество неизвестный Дед Мороз принес мальчуганам подарки. На заводском грузовике привезли большую, до потолка, елку и игрушки.
В один прекрасный день в домик к Илоне заявились пять молчаливых, суровых мужчин, которые, сдвинув мебель на середину комнаты, принялись ремонтировать жилище Канижаи. Занимались они этим несколько дней, потом навели полный порядок, все убрали, не оставив ни пылинки.
Беренаш ради Илоны и Канижаи в эти годы шел на многочисленные нарушения правил и инструкций. Он выписывал фиктивные премии, материальную помощь. Чаще всего Лазар Фако был «негром», на которого оформлялись деньги или наряды, квитанции на уголь и тому подобное. Он же обычно выполнял и роль почтальона, совершая на велосипеде поездки в Уйпешт, чтобы отвезти деньги, небольшую посылочку, а заодно и посмотреть, не нужно ли чего Илонке.
Кроме того, на заводе была организована специальная операция по реабилитации Канижаи. Поначалу решили выяснить, где он. Письма, поручительства, ходатайства, кое-что в интересах Канижаи предпринималось и неофициально. Разыскали его старых друзей-партизан. Благодаря этому Канижаи довольно быстро выпустили. Позднее выяснилось, что арестовали Канижаи по доносу с завода. Никакого разбирательства «дела» не было, не было и суда, батю просто отправили работать на шахты в Орослань. Без всякого приговора. Очень может быть, что доносчик и по сей день спокойно работает на нашем заводе.
В 1954 году у Канижаи родился еще один ребенок, на этот раз девочка.
Вернувшись на завод, Канижаи очень скоро стал передовиком-стахановцем, героем труда. А жена его как была старательной работницей, так ею и осталась. Не больше. А работы, скорее, даже прибавилось. Но ее перевели в цех, который был расположен в самом Уйпеште. Теперь на дорогу Илонке уже не приходилось тратить столько времени. Потом ее послали на курсы повышения квалификации, и она стала контролером ОТК. На работе стало полегче, а вот дома — труднее.
Кто теперь может сказать, когда это началось? Когда между Илоной и Канижаи началась борьба? Понятное дело, для женщины главное — семья, очаг, гнездо. Но кто может осуждать мужчину, для которого основное в жизни — работа, завод, товарищи, коллеги?
Как и многие женщины, Илонка Чипкеш, убедившись, что ей никак не удается склонить мужа к послушанию, направить его на путь истинный, тем не менее все настойчивее пыталась добиться своего. Постепенно она превратилась в нервную, громогласную, истеричную женщину, которая всю себя отдавала детям. Она пестовала их, не щадя себя, лелеяла, души в них не чаяла, пока они не выросли и не стали относиться к ней с высокомерием, стыдиться ее.
Канижаи же наотрез отказывался раствориться в сладком домашнем уюте, играть роль покорного мужа. Одно время он даже всерьез подумывал бежать из дому. Душа его со временем зачерствела, и Канижаи превратился в грубого семейного деспота, который не желал считаться с чувствами, стремлениями, разочарованиями жены. Да и сыновьям и дочери он тоже уделял совсем мало внимания. В семье пошли ссоры, и маленький уютный домик из комфортабельного жилища превратился в ад кромешный.
Вершиной трудовой деятельности Канижаи была «Аврора». Но бригадирство отравляло бате семейную жизнь. Илона просто-напросто ревновала мужа к прославленной команде. Ведь мы отнимали у Канижаи слишком много времени, на семью же оставалось все меньше и меньше. Постепенно Илона буквально возненавидела бригаду. Она возмущалась, что муж и дома ухитряется думать прежде всего о заводе, о заботах и планах «Авроры».
Канижаи не любил отягощать других своими проблемами. Он считал, что каждый должен нести свой крест. Батя был чуток, к окружающим относился с вниманием и тактом, всегда был готов прийти на помощь, вмешаться, научить, подсказать. Но своей собственной персоной почти никогда не занимался.
Я много раз бывал у него дома, но ни разу не замечал, что батя в своей семейной жизни танцует на кратере действующего вулкана. Его окружали мещанский покой, удобства, гостеприимство. Казалось, здесь с радостью встречают каждого. Тетушка Илона с приторным радушием принимает гостей. Все так здо́рово. А шпильки, которыми обменивались хозяева, воспринимались как привычное дружеское подтрунивание. И все мы добродушно посмеивались над этими колкими шуточками. В доме у Канижаи можно было отвести душу, выговориться, поболтать вдоволь о политике, а иной раз и перекинуться в картишки.
Откровенно говоря, я даже завидовал бате, его условиям жизни.
Теперь же я подходил к знакомому дому, охваченный дурным предчувствием.
Мы позвонили, но никто не вышел открыть калитку.
— Черт подери, кажется, нам не повезло, — растерянно заметил я, посмотрев на старика Фако.
— Обождем.
— Обождать-то мы можем, но что толку? Сколько придется ждать?
— Не волнуйся, малыш, они скоро вернутся.
— Дома меня ждет жена…
Но приехав в Уйпешт, я не хотел возвращаться не солоно хлебавши. Мы принялись ждать. Стало смеркаться. Мы перебрались иа другую сторону дороги и устроились на каменном фундаменте забора. Едва мы успели выкурить по сигарете, как улицу осветили автомобильные фары. У ворот дома Канижаи затормозили. Послышалось хлопанье дверок, голоса, смех. Мы увидели, как на тротуар выбрались Рыжий Лис, Канижаи и Илона. Точнее говоря, Рыжий Лис и Илона помогли выбраться из машины основательно подвыпившему Канижаи. Батя был сильно навеселе, он едва удерживался на ногах и при этом пытался петь:
— «Эту песню не задушишь, не убьешь…» — пропев эти слова, Канижаи прислонился к «жигуленку». — Ни за что не убьешь…
— Ну, Янош, основное мы с тобой уладили, — пробасил Рыжий Лис. Он-то был абсолютно трезв и переминался с ноги на ногу с видом человека, выполнившего свой долг. — Итак, семейный мир и покой восстановлены.
— Миру — мир. Ура!
— Тебе надо отдохнуть, Янош. Видно, и ты стал сдавать, ветеран.
— Стареющего игрока надо заменить. У него дыхалка отказывает, и он не выдержит игры в дополнительное время.
— День тяжелый выдался, я тоже еле на ногах держусь. Хорошо бы поскорей домой.
— С поля старого нападающего, он выдохся, долой, марш на скамейку запасных… — бормотал Канижаи, жалко тряся головой. Внезапно он довольно сильно хлопнул по плечу Ишпански. — Ты, Дюла, парень что надо, а я уже нет, сломался. В этом и вся разница, дорогой мой начальничек! Я уже не отвечаю духу времени.
— Самое главное, чтобы ты отдохнул, подлечился, нервы успокоил.
— Янош, бедняжка, в последнее время и ест-то кое-как, даже отказывается иной раз, — пожаловалась Илона. — Он очень устал, видно, поэтому у него и нервы напрочь расшатались.
— Вы должны получше ухаживать за этим замечательным человеком, дорогая Илона, — важно проговорил Ишпански.
Вдруг Канижаи, словно передумав, попытался снова усесться в машину:
— Сейчас же поехали обратно!
— Обратно? Об этом и речи быть не может.
— Товарищ начальник, очень прошу вас, потому что самое важное не улажено.
— Ничего не осталось. Все уже сделано.
— А бригада? Что я им скажу?
— За них ты не бойся, Янош. Они и без тебя крепко стоят на ногах.
— Я нутром чую, бригада разваливается. Они на своих собственных ногах не удержатся.
— Успокойся, мы будем уделять им внимание. А ты пока занимайся собой, Янош. Завод в тебе нуждается. Но прежде ты должен отдохнуть. Мы же договорились.
— Так точно, договорились.
— Давай лапу!
С этими словами Рыжий Лис влез в свои «Жигули» и умчался. А Илона с довольным видом подхватила своего муженька под руку и поволокла в дом, как паук, затянувший в паутину очередную муху.
Нас они не заметили.
— Выходит, разговор придется отложить, — проговорил я, обращаясь к старику.
— Выходит, придется.
— Ты понял что-нибудь из всего этого, Лазар?
— Кажись, нашего бригадира на время отправили на отдых.
— Ты так думаешь?
— Отозвали с линии фронта и направили в резерв.
— Ты так считаешь?
— Уверен.
— А хорошо ли это?
— Со временем выяснится.
— Ну, как же теперь быть?
— Никак. Посмотрим, что нам завтра скажут.
А сказали нам немного.
Мастер Переньи предупредил: во время утреннего перерыва мы должны собраться в его канцелярии, потому что он, мол, собирается сделать нам официальное сообщение. Честно говоря, ничего хорошего от этого сообщения мы не ждали. И предчувствия нас не обманули. Мы ведь рассказали остальным все, что видели и слышали накануне у дома Канижаи.
Каждый из нас грустил по-своему. Я занялся гидроорганом. У меня была возможность отвлечься от мрачных мыслей. Вскоре я позвонил инженеру Энекешу и сказал ему, что он уже может взглянуть на свое детище, даже пощупать его. Энекеш только засмеялся в ответ, решив, что я его разыгрываю. Но любопытство все-таки пересилило, и вскоре он явился собственной персоной и очень обрадовался, увидев готовую модель. Все ходил вокруг, радостно причмокивая, потом пустился в рассуждения, что к чему. Я прервал его, объяснив, что сделал модель не для развлечения, а чтобы уяснить технологию изготовления гидрооргана. Теперь мы могли проверять свою работу, собирая отдельные узлы будущего сооружения.