Старик столяр и молодой токарь по достоинству оценили мой макет: мне даже не потребовалось проводить производственное совещание, каждый из них сразу же определил, что́ ему предстоит делать.
Я тоже уже без сомнений приступил к работе над основными блоками и цоколем, на котором должен был покоиться гидроорган.
Я даже представить не мог, что человека может охватить такое нетерпение. Но мы не могли позволить себе торопиться, действовать надо было по принципу: семь раз отмерь, один — отрежь. К тому же приходилось каждую деталь изготавливать очень тщательно, тут уже не схалтуришь. И работать мы должны были в тесном взаимодействии, тут каждому дудеть в свою дуду было нельзя. Мы были одновременно и мастерами, и подмастерьями друг у друга, нам теперь приходилось чуть ли не дышать синхронно. А проблем у нас хватало. К тому же старик столяр был слегка ленив и весьма бурно возмущался, если мы осмеливались его критиковать. Что касается паренька-токаря, то он, наоборот, был слишком самонадеян и болтлив. К тому же очень не любил, чтобы ему указывали. Все время напоминал, дескать, он не дурак и сам знает, как ему делать ту или иную деталь. Я же осторожничал, старался идти проторенным путем, доверял только апробированным материалам. Я знал, металл в самые неподходящие моменты ломается, дерево же чрезмерно гнется. По многу раз я прикидывал, примеривался и только после этого ставил на место деталь или узел. Так нам еще никогда не приходилось вкалывать. Здесь ничего нельзя было делать на авось, все приходилось принимать в расчет. Каждый из нас старался блеснуть, показать, на что он способен.
Добрых полтора месяца мучились мы над созданием отдельных небольших деталей и маленьких узлов, прежде чем я осмелился перейти к сборке. Тут к нам зачастил инженер Энекеш. На седьмой неделе наших мытарств с гидроорганом он привел пожилого господина, который за два дня настроил регистры будущего чудо-инструмента.
После этого наступили еще более горячие денечки. Теперь каждый блок и узел приходилось дрессировать, словно какого-то зверя. Мы постоянно держали серьезный экзамен по своей профессии перед самими собой — самой строгой и въедливой экзаменационной комиссией.
Андраш Энекеш все чаще довольно улыбался и удовлетворенно хмыкал у меня за спиной. Наконец на ближайший вторник он назначил первую пробу гидрооргана.
В воскресенье я пришел на завод, решив проверить нашу машину, как следует обследовать и отладить ее самым тщательным образом. Я, честно говоря, очень боялся за свой гидроорган, как-то он выдержит экзамен перед, чужими людьми, которые будут выносить приговор.
Понятное дело, это их работа — выносить приговоры. А этот гидроорган, который я могу поднять двумя руками, на самом деле собрать потруднее, чем двадцатитонный гидравлический пресс-гигант. Тут никаких сомнений быть не может: я участвовал в сборке десятков таких великанов.
В воскресенье в сборочном царили тишина и спокойствие. Было довольно прохладно. Но у меня не было времени мерзнуть или хныкать. Засучив рукава я взялся за гидроорган. Звуки, которые он поначалу издавал, больше походили на стоны и хрипы. А иной раз и вообще отказывался звучать. В механизме гидрооргана постоянно что-то заедало. Прибор был еще сырым, капризным, необкатанным. Я, конечно, знал: любую машину, станок, механизм надо доводить, детали должны притереться друг к другу, а это может быть достигнуто при постоянной и упорной работе. Но я старался изо всех сил и провозился до самого вечера, подтягивая, меняя прокладки, подгоняя, выпрямляя или, наоборот, изгибая. Словом, к позднему вечеру я все-таки добился своего: гидроорган стал действовать вполне сносно. Я сложил инструменты, уселся и стал любоваться своим детищем. Гидроорган уже не принадлежал мне, моим рукам, он начинал самостоятельное, независимое от меня существование.
Успех на его долю выпал огромный. Интересно, что гидроорганом гордились даже те, кто увидел его уже в готовом виде и только давал ему оценку. Его увезли в павильон, выставили на видном месте, все восхищались, начальство было довольно. После окончания ярмарки орган вернули на завод и, как это и предполагалось, установили на специальном постаменте под Доской почета у центрального входа в главный административный корпус. Теперь он стал предметом внимания почетных гостей, приезжавших на наше предприятие, для них исполнял различные мелодии.
Андраш Энекеш удостоился похвал высокого начальства и даже дружеского похлопывания по плечу, он получил приличную премию и вполне заслуженную славу талантливого и находчивого конструктора. Меня же мои друзья-коллеги порядком дружески помяли, а начальники подолгу трясли руку после успешного испытания гидрооргана.
Вскоре мы трое — старик столяр, молодой токарь и я — получили звание отличников профессии.
Я с гордостью продемонстрировал гидроорган на ярмарке Орши. Мы вместе с ней побывали в нашем павильоне. А Тер восседал у меня на плечах и тоже видел дело моих рук. Разумеется, своим я смог показать гидроорган только издали, через толпу глазеющих зевак, тесно обступивших диковинное сооружение. Подходить к нему могли только большие начальники, специалисты по списку или по специальным пропускам. Издалека орган выглядел тоже очень красиво, правда, не очень-то верилось, что он может издавать звуки. Но мы дождались, пока Андраш Энекеш появился перед ним вместе с какой-то делегацией… Он открыл кран, и орган заиграл. Об эффекте мы смогли судить по удивлению, написанному на лицах членов делегации.
Было бы нечестно жаловаться, я этого и не делаю. Просто мне не хватало одной-единственной похвалы. Похвалы бати. Она была бы для меня самой ценной и самой приятной.
Собрание бригады было очень коротким и сухим. Мастер Переньи сообщил нам об уходе бати. Он сделал это так равнодушно, словно зачитал прогноз погоды.
— Как это они себе представляют? — заворчал папаша Таймел. — Янош-то здесь? Или где? Мы же ничего не знаем. Этот Переньи кем хочет стать?
— А ты проинтервьюируй начальника, фатер, — поддел старика Яни Шейем. — Может, они батю куда-то запрятали.
И тут, к нашему удивлению, папаша Таймел решился на то, на что не осмеливался в течение всей своей жизни: он попросил слова. Поднялся и задал старшему мастеру Переньи вопрос, изо всех сил стараясь смотреть на него твердо, не отводя взгляда:
— Господин Переньи, прошу покорно, мы считаем, что данное собрание бригады не имеет силы.
— Как это?
— Прошу покорно, собрание без бригадира, члена нашего коллектива, самого компетентного из нас, мы не можем считать действительным..
— Вы имеете в виду Канижаи?
— Да, нашего бригадира — Яноша. Почему его не пригласили на собрание?
— Я уполномочен администрацией ознакомить вас с заключениями отдела охраны труда и дисциплинарной комиссии. Товарищ Канижаи получил эти документы в письменном виде. Вы же услышали выводы, сделанные на основе этих документов. Дело о несчастном случае и о просчетах бригадира Канижаи закрыто. И здесь, между прочим, не место для дискуссий. Пожалуйста, садитесь, товарищ Таймел.
Старик растерянно заморгал, потом покорился.
— Ах, вот оно что. Ну, тогда другое дело. — И уселся на место.
Переньи же прежде всего проинформировал нас об официальном заключении, сделанном комиссией по поводу несчастного случая с Виолой. Было подтверждено, что работал он на циркулярной пиле вполне законно и в полном соответствии с правилами. (Ну-ну, а то бы он стал забавляться ради своего удовольствия!) Виола сдал экзамен по технике безопасности. Таким образом, комиссия не обнаружила каких-либо нарушений, установив, что причиной несчастного случая послужила неисправность в направляющем механизме циркулярной пилы…
Наконец, Переньи зачитал решение. Завод обязывался выплачивать Виоле разницу между его зарплатой и среднесдельной, которую он получал до несчастного случая. Конечно, Якши все равно не будет получать столько, сколько зарабатывал вместе с нами, но все же… Мы вздохнули с облегчением. Это до какой-то степени успокоило нас. Канижаи сдержал слово. Несчастному Виоле не потребовалось обращаться в суд, чтобы отстоять свои права. А ведь такое частенько случается. Но при желании для выплаты компенсации параграф всегда найдется безо всякого нажима извне.
Команда была довольна. На остальное мы почти не обратили внимания. А между тем из случившегося были извлечены уроки: пилу тут же списали и изъяли. (Исчез основной, хотя и немой свидетель всей этой истории. Теперь о несчастном случае напоминают только ладонь Якши да разные бумаги.) Директор издал суровый приказ, в котором ставил на вид нескольким руководителям за снижение уровня воспитательной работы, требовал соблюдения правил техники безопасности и строгого контроля со стороны администраций. (За этот несчастный случай никто конкретно наказан не был; нам было предписано ходить по территории завода только в защитных касках; говорилось и о том, что нас теперь будут постоянно проверять.)
Переньи взял со стола второй листок, переходя к следующему вопросу повестки дня. «Дисциплинарное расследование деятельности бригадира Яноша Канижаи». Разбор трудовой деятельности бригадира Яноша Канижаи выявил многие просчеты, обнаружены упущения и оплошности, свидетельствующие о недостатках в его работе.
«Вот вам, пожалуйста! Неожиданный драматический поворот? Впрочем, мы ожидали нечто подобное: ведь по заводу упорно ходили всякие слухи. И потом эта сцена у дома Канижаи…»
Мы так и замерли, внимательно слушая Переньи. А он сухо сообщил, что позавчера на заседании дисциплинарной комиссии было принято решение об освобождении Яноша Канижаи от занимаемой должности, в то же самое время комиссия пришла к выводу: Янош Канижаи не допускал каких-либо серьезных нарушений дисциплины, инструкций и правил.
— Как это прикажете понимать, лично я не могу в этом разобраться, — проворчал мне на ухо Фако.
— С батей все в порядке. Он отмыт и оправдан.
— Тогда зачем понадобилось это заключение комиссии?