Святогор, уступая просьбам Рулава, пошёл.
Идти пришлось не особенно долго. Действительно, как и говорил старик, у опушки леса приютилась ветхая хижина.
— Зачем пожаловали? — встретила их её обитательница. — Или грядущее своё узнать хотите?
Это была дряхлая старуха, и вид она имела такой, что могла бы внушить ужас людям даже не робкого десятка.
— Именно грядущее узнать, матушка! — и за себя, и за Святогора отвечал норманн.
— Многих молодцов я видела здесь и все туда, за Нево, идут. Мало только кто возвращается оттуда, — ответила старуха. — И тебя я видала, — обратилась она к Рулаву. — Что же? Исполнилось то, что я тебе предсказала?
— А ты помнишь, матушка, что предсказала?
— Стара и слаба я стала, да и многим из вас я уже ворожила, где же всё запомнить!
— Так я тебе напомню! Ты, матушка, предсказала мне, что я умру от дружеской руки и хотя и на поле брани, но не в битве. Ты мне говорила, что меня поразит ближайший и любимейший мой друг!
— Так, так, — закивала старуха, — теперь вспоминаю. Ещё отговаривала я тебя ходить в земли славянские.
— Да, отговаривала! Ты предсказала мне, что умру я от руки друга-славянина. А видишь, я живым и невредимым возвращаюсь обратно. Там же, — кивнул в сторону Ильменя Рулав, — друзей-славян не было. Были и остались одни враги только. Видишь, не всегда ты верно гадаешь. Целым и невредимым стою я пред тобою. Не сбылось на мне твоё предсказание!
Старуха взглянула на Рулава и покачала нечёсаной головой.
После минутного молчания в хижине зазвучал её хриплый голос.
— Не сбылось моё предсказание, стало быть, сбудется, и гадать тебе нечего!
— Так вот товарищу моему погадай тогда! — попросил Рулав.
— Хорошо, — согласилась старуха.
Она подошла к Святогору, взяла его за руку и, как бы желая проникнуть в тайники его души, устремила в его глаза свой проницательный взор.
Юноше вдруг сделалось жутко, но в то же время он чувствовал, что какая-то непостижимая сила не позволяет ему опустить глаз.
Наконец старуха отошла от него и, взяв углей, кинула их в костёр, расположенный на земляном полу её хижины.
Костёр разом вспыхнул, яркое пламя озарило хижину. Багровый его сноп взвился к отверстию в потолке, и вслед за тем густой дым окутал на мгновение всё. Святогор и Рулав невольно отшатнулись, так как пламя разгоралось всё сильнее и сильнее и ярко-жёлтые языки его поднимались к небу.
Пламя озаряло фигуру прорицательницы, как бы застывшей над костром. Она, ни разу не моргнув, глядела на пламя, причём лицо её принимало то страдальческое, то радостное выражение.
Наконец дым рассеялся...
— Видела, всё видела! — прошептала она, и вдруг, будто приподнятая какою-то неведомой силой, быстро подошла к Святогору.
Юноша с изумлением смотрел на неё. Он даже и не подумал отшатнуться, когда прорицательница опустила свои костлявые руки ему на плечи, и с вниманием стал прислушиваться к её отрывистому шёпоту.
— Видела я в дыму будущего страну великую. Много городов в ней крепких и сильных. Богата и могуча эта страна, славнее всех она, сильнее всех она между остальными странами мира. И все, населяющие её города и веси, довольны и счастливы!
Старуха замолчала на несколько мгновений, сняла руки с плеч Святогора и, выпрямившись, громко воскликнула:
— Великое будущее у тебя, юноша! Такого никогда ещё ни у кого не было и не будет! Слава, почести, власть ждут тебя. Ты будешь повелителем той огромной страны, которую я видела... Солнце никогда не будет заходить в твоих владениях, и из рода в род будет увеличиваться твоя страна. Сотни лет будут править твои потомки, окружённые вечной славою, а имя твоё перейдёт в память всех народов во веки веков! Приветствую тебя, владыка половины мира!
И она с этими словами низко-низко поклонилась Святогору.
— Когда же это будет, матушка? — спросил юноша, поражённый загадочными словами.
— Когда ты станешь соколом! — ответила прорицательница и смолкла.
Часть IIНА ПУТИ К СЛАВЕ
1. Новая родина
Угрюмый край! Его красам...
грюмый край... Низко, совсем низко над его мрачными скалами несутся по свинцовому небу... не облака, нет, а какие-то обрывки облаков...
Мрачные гранитные скалы тянутся к небесам. Горы кажутся нагромождёнными на горы. Они уходят своими вершинами в облака. У подножия их вечно бурлит такое же мрачное, как и суша, море... Вечно покрыто оно высокими валами, вечно гуляют в его просторе шквалы да ладьи ищущих добычи и приключений викингов, не знающих над собой никакой власти, кроме собственной, никакого права, кроме того, что дают острый меч, сила да отчаянная храбрость.
В этот край стремится Святогор. Второй родиной должны ему стать угрюмые скалы, застланные туманами фиорды Скандинавии. Там он надеется рассеять тоску, подавившую всё его существо, забыть разбитые мечты и набраться сил для выполнения той задачи, которую он поставил целью своей жизни.
Эта задача — месть отринувшей его родине...
Месть, беспощадная месть, на какую только способен человек, чувства которого не сдерживаются культурой.
Суровый, закалённый в постоянной борьбе с природой, с злой мачехой, народ живёт в том краю, куда направлял все свои помыслы молодой изгнанник...
Жизнь этого народа — борьба; удовольствие его — шум битвы. Отрадным в его жизни является одно только сознание, что после славной смерти на ратном поле не умрёт имя храбреца, и он, покончив счёты с жизнью, будет принят в светлую Вальгаллу, где ждут его валькирии, девы неземной красоты, а также беззаботная жизнь среди постоянных битв, чередующихся с шумными пирами.
Знает храбрец, что есть в страстно желаемой им Вальгалле огромный шатёр, весь созданный из копий храбрецов; пол шатра выложен щитами, скамьи покрыты кольчугами и панцирями. За столами сидят доблестные берсерки вместе с асами, отдыхая от шумных битв и наслаждаясь удовольствиями, на земле недоступными.
Удастся ли Святогору совершить берсерке-ранг[14]?
Да. Он надеется на это и верит в свои силы. Не для мирной спокойной жизни идёт он сюда. Прочь домашний уют! Шум сражений влечёт его. Под звон клинков он забудет свои мрачные думы. Он не боится смерти. В первой же битве далеко он отбросит от себя свой щит — на что щит храброму, которого ожидает блаженство в светлом чертоге Вальгаллы!.. И с одним мечом он кинется на врага. Пусть он погибнет в жарком бою. Что до этого? Память о нём не умрёт, и все, видевшие его смерть, все, даже враги, назовут его берсерком.
Ближе и ближе заветный край. Славянские и норманнские ладьи прошли уже бурное Нево и по небольшой, но широкой и быстрой реке плывут к землям вожан, откуда уже и рукой подать до Скандинавии.
Всё веселее лица у норманнских ярлов — у Фарлафа, Руара, Инглота, Стемида. Всё чаще звучит в ладье Святогора громкий, трубному гласу подобный, весёлый голос Рулава.
Желанная родина близка.
Все ладьи прошли залив[15] и вышли в грозное Варяжское море. Близок Готланд. Ладьи оставили его слева от себя. Но как ни короток, сравнительно с пройденным, оставшийся путь, он представляет гораздо больше опасности, чем весь далёкий путь из варяг в греки.
Рыщут по морю викинги. Для них здесь всё равно: свой ли, чужой ли — были бы добыча и возможность отвагой блеснуть... Не задумаются они напасть на ладьи Фарлафа, даже несмотря на то, что ярл этот всем им хорошо знаком; вступят в бой неравный, постараются отнять все богатства, собранные с таким старанием во время далёкого и трудного похода в славянские земли.
Знал это Фарлаф. Очень опасался он встречи с кем-либо из викингов. Поэтому удвоена стража на всех ладьях. Смотрят в оба часовые. И хранит кроткий Ниорд пловцов, посылает им попутный ветер и отводит опасные встречи.
Держит путь небольшая флотилия прямо на Упландию. За Готландом она разделилась. Фарлаф со своими пошёл влево, к Кольмару; славянская ватага, которую повёл Рулав, ни за что не пожелавший расставаться со Святогором, пошла на Росслаген, где она ожидала радушного приёма в Сигтуне от престарелого упсальского конунга Белы, охотно принимавшего к себе пришельцев из славянских земель.
Много живёт на Росслагене славян. Они как будто облюбовали этот полуостров, и редкие из них минуют его, являясь из далёкой своей страны искать счастья в угрюмую Скандинавию.
Как ни много их, но они, поселившись на земле Белы, казалось, совсем отрешились от своего прошлого, позабыли родину и превратились в таких же скандинавов, какими были исконные обитатели этой страны.
Наши предки, отделённые от нас тысячей с лишним лет, очевидно, нисколько не уступали своим потомкам в способности растворяться во всяком народе, среди коего им приходилось селиться.
Они забывали родину, её обычаи, её быт, и, прожив несколько лет среди чужого им племени, перерождались и принимали от него всё, чуть не до внешности включительно.
Такова уж общая способность славянских народов.
Не только с победителями, но и с побеждёнными сливаются они и теряют самих себя в массе чужого народа.
При взгляде на карту, представляющую север Европы в современном нашему повествованию состоянии, мы прежде всего замечаем, что в Скандинавии даже в IX веке было мало незаселённых земель.
Конечно, очертания материка остались те же, что мы видим теперь, но распределение земли было, само собой разумеется, совсем другое. Самым большим городом в Упландии, к которой принадлежал и населённый славянскими выходцами Росслаген, была Упсала. Но по своему значению нисколько не уступала ей и Сигтуна, лежавшая на берегу Варяжского моря.
Сюда приходили все гости, привозившие дорогие меха и другие товары из таинственной Бьярмии, из далёкой, притягательной Византии и из земель славянских. Здесь сбывали удалые викинги свою добычу, здесь же и набирали вольные дружины для отчаянных набегов на империю франков и на богатую Британию.