Дружинники, слыша окрики своего вождя, видя его торопливость, поняли, что старейшиной руководит какая-то новая ужасная мысль. Переглядываясь между собой, они спешили как можно скорее приготовить ладьи и занять в них свои места.
— На Ильмень! На Ильмень! — кричал Вадим. — Всё ли захватили вы с собой? Остры ли ваши мечи? Туги ли ваши луки?.. Горе оплошавшему!
— Всё готово, господин!
— Тогда вперёд, дружина!
Лёгкая ладья с Вадимом и отборными воинами отчалила от низкого берега. Следом за нею подняли паруса и другие ладьи.
Будто хищные птицы, накренившись над волнами, летели по Ильменю ладьи, полные вооружённых людей. Никто не знал, куда ведёт свою дружину бледный от волнения вождь. Но все чувствовали по этому волнению, что предстоит бой не на жизнь, а на смерть.
Но с кем?
Кругом в родах все давно уже держали себя перед Вадимом тише воды, ниже травы; уж не на Новгород ли задумал совершить нападение неукротимый старейшина?
Нет, такого быть не могло! На подобное безумство и у Вадима не хватило бы духу... Крепок Новгород, и есть в нём хорошо вооружённая дружина, которая сумеет постоять и за себя, и за свои жилища...
Только когда забелели на зеленоватых водах Ильменя паруса норманнских ладей, дружинники стали догадываться, кто именно обречён в жертву, на кого сегодня направится гнев молодого старейшины.
Ладьи норманнов шли по озеру без всяких мер предосторожности. Чего им, в самом деле, было опасаться? По весям приильменским ходили они с разрешения и под охраной Новгорода. Да и не в первый раз они вели торговые дела в этой стране. Никто никогда не решался нарушить священный долг гостеприимства и обидеть гостей...
И вдруг перед ничего не ожидавшими норманнскими купцами появились ладьи Вадима.
Даже и теперь купцы не заподозрили ничего дурного.
Вадим на своей ладье мигом очутился около передней ладьи норманнских купцов.
— Эй, кто тут старший, выйди! — поднялся он во весь рост.
Не сразу последовал ответ.
— Добром говорю, отвечайте, выходите. Иначе неизбежная смерть ждёт всех вас! — снова прогремел Вадим.
— Что тебе нужно, старейшина? Чего ты желаешь от нас? — отозвался, наконец, почтенный норманнский гость, с тревогой взирая на грозного вождя и подмечая по его лицу, отуманенному злобой, что готовится дело недоброе.
— Я знаю, что на ваших ладьях есть немало варягов! Вы бывали с ними во многих наших селениях, и их видели здесь не раз. Между ними находится Святогор, отступник от родины, хулитель Перуна... Выдайте его мне и идите с миром.
Норманны с изумлением смотрели на Вадима.
— Не знаю, про кого говоришь ты, знатный старейшина, — заметил в ответ старый гость. — Есть, правда, между нами и варяги, но нет в их числе ни одного, кто отзывался бы на имя Святогор. Ошибаешься ты и напрасно ищешь его среди нас!
Этот ответ привёл Вадима в исступление. Глаза его вмиг налились кровью, в уголках рта показалась пена. Он не помнил себя от овладевшего им бешенства.
— Вы говорите неправду! Здесь, среди вас, он, этот Святогор. И я заставлю вас выдать его мне! — вскричал он, обнажая тяжёлый меч.
— Нам некого выдавать, — последовал ответ.
Норманнские гости только теперь сообразили, какая опасность грозит им. Их дружина схватилась за мечи, но было уже поздно. Слишком мала была норманнская дружина — мала и совсем не подготовлена для кровавого дела. К тому же нападение застало их врасплох. Буйным ветром налетели дружинники Вадима на почти беззащитных купцов. Началось отвратительное побоище — неравная борьба.
Норманны дрались с храбростью отчаявшихся в спасении. Помощи им ждать было неоткуда. Каждый из них дорого продал свою жизнь, но слишком уж много оказалось нападавших...
Вадим в исступлении искал среди избиваемых своего давнего врага. Одного за другим разил он мечом, заглядывал в лицо своим жертвам и к вящему своему бешенству сознавал, что действительно не было Святогора в числе заезжих норманнов. Это раздражало его ещё более.
— Бей всех! Никому не давай пощады! — кричал он, как бы опьянев от множества совершенных убийств.
Только ночь, спустившаяся над Ильменем, прекратила ужасное кровопролитие.
Полегли на вёслах норманнские купцы, но весть об их гибели всё-таки достигла однажды далёкой Скандинавии.
Заволновались конунги и викинги; по скалам и горам угрюмого края пронёсся их призывный клич. И первым откликнулся на него доблестный Святогор со своими варягами.
Грозные тучи собирались над страной приильменской. Набег грозных северных витязей готовился на неё.
Наступил памятный ильменским славянам 859-й год.
3. Тинг
есьма многолюдный в сравнении с прежними тинг собрался по созыву старого Белы. Засиделись удальцы — рады были случаю порасправить могучие плечи, позабавиться ратной потехой... Храбрецы викинги одними из первых пришли, ожидая обильной добычи от нашествия на неведомые им ещё страны.
Какие страны — об этом Бела упорно молчал... Брак его дочери со Святогором не был ещё освящён жрецами. Причиной тому был сам Святогор.
Прежде всего хотел исполнить он свою страшную клятву — отплатить отринувшей его родине, и только тогда, покончив счёты с прошлым, окончательно вступить в новую жизнь — жизнь семейного человека.
За день до тинга он увиделся с Эфандой.
— Ты уходишь, мой возлюбленный, — говорила девушка. — Кто знает, что ждёт тебя на поле битвы!
— Слава! — отвечал Святогор. — Не бойся, я вернусь к тебе. Но вернусь я не прежним скромным, безвестным варягом, каким был до сих пор, а славным витязем, имя которого будут воспевать в сагах.
— Разве не довольно тебе прошлой славы! Разве и без того все в нашей стране не с уважением произносят твоё имя!
— Да, имя... Это имя лежит на мне тяжёлым гнетом, оно так напоминает мне прошлое, что я решил переменить его...
— Это можно сделать и не на ратном поле...
— Нет, возлюбленная моя, мечом хочу я заслужить себе новое имя. Не хочу я называть себя сам, а хочу, чтобы те, которые должны дрожать при одном упоминании его, сами бы дали его мне... Я получу его на поле битвы. Умирающие с ужасом будут произносить его, матери будут пугать им своих маленьких детей. Так должно быть, я так поклялся... Только тогда, когда я положу к твоим ногам мою славу и моё имя, могу я назвать тебя своей, Эфанда!
— О мой герой! — воскликнула девушка, с восторгом глядя на возлюбленного. — Иди же! Завоюй себе имя. И будь уверен, что я буду ждать тебя...
Эфанде, как и всем женщинам этого северного края, храбрость представлялась в высшей степени привлекательной. А тут ещё впервые говорил девушке о своей славе мужчина, уже заявивший себя на полях битв, говорил, что с её именем на устах ринется он в жаркую сечу, её вспомнит в миг смертельной опасности, и славу, добытую ценой своей крови, принесёт ей и сложит у её ног...
Сердце девушки было полно сладких, неизведанных ощущений. Ей хотелось прильнуть к богатырской груди славного берсерка, страстно хотелось жарким поцелуем выразить ему свою любовь, но, увы, скромность, свойственная женщинам севера, не позволяла ей решиться на это... Они и без того нарушили обычай страны, позволив себе тайное свидание.
В безмолвии, обменявшись нежными взглядами, разошлись жених и невеста, волнуемые каждый своими чувствами.
Святогор с нетерпением ожидал тинга, на котором предстояло решить вопрос о походе к берегам Ильменя. Чем дольше шло время, тем всё более волновался варяг. Сбывалась его заветная мечта, близился миг кровавой мести... Но что скажет тинг? Найдёт ли он выгодным поход в страну ильменских славян, куда многие из ярлов ходили гостями?.. Викинги — те, пожалуй, согласятся... Им всё равно куда идти, только бы были им добыча и ратная потеха; земли франков им уже наскучили, последние же неудачи под гордой Лютецией заставили их призадуматься и поискать иных мест для грабежа... Земля ильменских славян, по рассказам гостей, представлялась викингам полной всяких богатств. Слышали они, что через неё легко попасть в полную добычи таинственную Бьярмию, знали они, что и великий путь в далёкую, богатую Византию, к образованным грекам, тоже лежит через приильменскую сторону... Если удастся завоевать эти земли, путь прямой, не окольный, будет открыт для викингов, и берегись тогда, заносчивая Византия!..
За этих удальцов и за их согласие Святогор был спокоен, он также был спокоен за своих варягов. У многих из них были старые счёты с покинутой родиной, и эти изгнанники-отщепенцы не прочь были бы пройти по полям её с огнём и мечом.
Наконец настал час тинга!
Вокруг развесистого старого дуба, посвящённого Тору, собрались в ожидании удальцы. Ждали конунга Белу, который должен был повести речь о предстоящем походе.
Под дубом тем врыт был камень жертвы, на котором лежало кольцо клятвы. Каждый из участников тинга должен был прикоснуться к нему в подтверждение своих слов, и старый дротт в заключение тинга должен был надеть его на руку избранного вождя.
Святогор стоял в толпе и прислушивался к разговорам.
— Обширны земли славянские, — говорил седой ярл, не раз ходивший в Новгород. — Богаты они всякими мехами. Но народ на Ильмене живёт храбрый, дикий... Бороться с ним трудно. А если разбегутся славяне но лесам, их не сыскать...
— Тем лучше! — воскликнул викинг с изрытым шрамами лицом. — Наскучили нам эти пинты, саксы да франки... Британский Этельред-король в последний набег наш не оказал никакого сопротивления. При одном имени нашем разбегаются они в разные стороны, как испуганные женщины... Противно даже воевать с ними...
— Из земли славян приильменских открыт нам путь в Византию, — раздались голоса. — До сих пор, как идём мы, всегда приходится в Гольмгарде кланяться, чтобы за Ильмень пропустили.
Последнее замечание стало искрой, брошенной в пух. Оно оскорбило гордость удальцов, прекрасно знавших, что народы и посильнее славян дрожат перед ними.
— Кто кланяется? Кому кланяться? Нам?.. Это позор! Это унижение! — послышались громкие восклицания.