– Это песня выпускников. «Торжественный марш».
– Боже, – пробормотала Макани.
– Господи, – вырвалось у Олли.
– Кажется, у них нет в репертуаре похоронного марша, – заметил Дэрби.
Закари прислушивался к нараставшей музыке. С каждым припевом марш становился все более тревожным.
– Знаете, сегодня единственный раз, когда эту песню сыграют в их честь.
– Это так ужасно, – сказал Дэрби.
– Скоро все об этом забудут, – заверил Олли.
– Уж лучше бы они вообще не играли, – заключила Макани.
Толпа шла вперед. Казалось, на них таращатся все, ожидая, когда Макани присоединится. Она будто покорилась своему отчаянию. Словно у нее больше не было выбора. Хотя до сумерек оставался еще час, горожане зажгли свечки. Закари точно не знал, почему они не сделали этого возле мемориала. В послеполуденном свете пламя свечей казалось чем-то инородным.
Макани, Олли и Дэрби достали свечи из карманов.
– Идешь? – спросил Дэрби.
Закари достал свою зажигалку и свечу.
– Что за черт.
Он расправил помятое бумажное кольцо вокруг свечи, зажег фитиль, а потом коснулся им свечи Макани.
Свеча вспыхнула ровным пламенем.
Калеб помчался из подсобки, снося на своем пути стеклянные банки, башни из консервов и вешалки с дешевой одеждой с принтом Lion pride.
Дэвид уворачивался от падающих предметов с пугающей легкостью. Калеб пронесся мимо овощей, сбив аккуратно выстроенную пирамиду из мускатных тыкв, но Дэвид все равно догнал его, прежде чем тот сумел добраться до выхода, и ударил ножом в спину.
Калеб закричал, но из-за шума оркестра никто его не слышал. Он распростерся на холодном полу. Ряд барабанщиков стоял прямо перед дверями – он замыкал шествие и должен был уйти последним. Калеб стучал в стекло, оставляя на нем кровавые отпечатки.
Дэвид оттащил его прочь с глаз.
– Что ты собираешься сделать? – заплакал Калеб. Горло Хэйли. Мозг Мэтта. Уши Родриго. – Что ты со мной сделаешь?
Дэвид сел сверху на тело Калеба и уставился на него.
Он не улыбался, не хмурился. Он просто молча делал свое дело, пока жители Осборна направлялись марширующей колонной к школе.
Глава двадцать вторая
Макани и Олли шли назад, к Главной улице. Если бы они не находились в таком подавленном настроении, можно было бы назвать это прогулкой. Солнце садилось, свечи растаяли, парад закончился. Закари проводили к машине, а Дэрби оставили с Алекс. Они снова должны встретиться с Крисом. Время, проведенное друг с другом, подходило к концу, и они пытались использовать его по максимуму.
Макани не думала, что Олли осуждает ее, но между ними появилось какое-то новое, странное ощущение. Они не держались за руки.
Повернув на Главную улицу всего в нескольких кварталах от «Грилиз», где были припаркованы обе машины, Олли и Криса, Макани, окончательно отчаявшись, решила заговорить:
– Спасибо, что выслушал меня тогда, в больнице, и что не осуждаешь меня. – Она замолчала. – Ты же не осуждаешь меня, не так ли?
Ее прямота развязала Олли язык. Он покачал головой и улыбнулся:
– Нет.
Дорогу снова открыли, и плотный поток машин и грузовиков направлялся домой в обоих направлениях. Желая заполнить тишину между ними, Макани продолжила:
– Просто я не думала, что могу быть таким человеком. Но это так.
Внезапно ее голос дрогнул. До инцидента она не верила, что способна на жестокость. Теперь точно знала, что это так.
Олли остановился. Его лицо было серьезным. Он подождал, пока она тоже остановится, и тогда заговорил:
– У каждого есть хоть что-то, о чем он глубоко сожалеет, но это не определяет его дальнейшей жизни.
– Но это так. Этот случай разрушил меня. Я заслужила наказание.
– Макани, Макани, – позвал Олли, потому что она говорила, отвернувшись в сторону от него.
Она развернулась спиной к нему.
– Я не пытаюсь очистить тебя от грехов, – сказал он. – Но человек, которого я знаю – хороший друг и хорошая внучка.
Макани скрестила руки на груди, случайно задев рану, и вскрикнула.
– Не знаю. Мне бы хотелось думать, что я стала лучше, но до конца своей жизни я буду думать об этом и всегда сомневаться. Что-то может щелкнуть, и я снова взорвусь или выйду из себя.
– Ну, я знаю, что наши сожаления меняют нас, и так мы меняемся – к лучшему или худшему. Мне кажется, ты становишься лучше.
Макани точно не знала, как на это реагировать.
– Эй, – он слабо улыбнулся. – Я же все еще здесь, не так ли?
– Ну да, но… – она замолчала.
– А, понял, я тоже ненормальный, – ухмыльнулся Олли.
Макани быстро отвернулась. Он пожал плечами, словно это не имело значения.
– Прости, – сказала она.
– Все нормально. Не то чтобы этот город мог хранить секреты.
Она нахмурилась.
– Не могу поверить, что говорю это, но должна не согласиться.
Олли с сомнением посмотрел на нее.
– До меня доходили слухи, – сказала она, – но я не придавала значения. И я понятия не имею, что из этого правда, а что – нет, но полагаю, что большая часть – ложь.
Он поморщился:
– Отчасти правда.
– Я бы хотела, чтобы ты мне рассказал.
Вот. Еще одно признание. Теперь, положив начало, она не могла остановиться.
Взгляд Олли опустился на тротуар. Его крепкая внешняя броня треснула, открывая брешь в истерзанной душе.
– Я собирался, особенно после того, как ты рассказала нам, через что прошла, но я не хотел, чтобы казалось, что я сравниваю свою ситуацию с твоей и думаю, что моя хуже. Я знаю, что все говорят обо мне.
– Я хотела бы услышать твою версию, – сказала Макани, – какой бы она ни была.
Олли кивнул и махнул в сторону неоновой вывески за ними, в противоположном конце Главной улицы от «Грилиз».
– Знаешь «Ред Спот»?
Она знала. Технически это была бургерная, но завсегдатаи использовали ее как бар. А если ты не был постоянным посетителем, то просто не ходил туда. Были слухи, что там можно купить все что угодно, от наркотиков до секс-рабов.
– После смерти родителей я несколько лет не мог прийти в себя. Когда мне исполнилось шестнадцать и я получил права, начал проводить там время. Мне нужно было поехать в одно место за городом. Там работала девушка. У нее были темные волосы и татуировка в виде истекающего кровью сердца. Знаешь, в таких маленьких розовых цветочках? Только эти действительно истекали кровью. Я типа запал на нее.
Макани почувствовала ревность.
– Там все знали, кто я такой. Им было меня жаль, поэтому меня не трогали. Я был их маленьким братом в депрессии. Чтобы привлечь ее внимание, у меня ушли недели бесконечного флирта.
– Сколько ей было?
– Двадцать три.
Не настолько старше, как твердила молва, но все равно намного взрослее шестнадцатилетнего подростка.
– Думаю, она тоже меня жалела. – Казалось, Олли было больно это признавать. – Иногда мы проводили время в ее трейлере и занимались всяким.
– Что случилось?
Они снова пошли вперед. Сухие листья шуршали под ногами.
– Крис узнал, что мы переспали. Он был в ярости. Он хотел ее арестовать, но… сначала мы поговорили. – По этой паузе Макани поняла, что ссора с братом была еще слишком свежа в памяти Олли, чтобы говорить об этом вслух. – Это был невероятный, дурацкий сумасшедший дом. Крис по-прежнему пытался понять, как заменить нам родителей, а я… не уверен, что именно пытался понять я.
– Он ее арестовал?
– Нет, – сказал Олли.
– Но, думаю, ты больше с ней не виделся.
– Он запретил мне с ней видеться, но это уже было неважно. Думаю, Эрика сама смутилась. – Олли отвернулся. – Больше она не хотела иметь со мной ничего общего.
Эрика. Имя пронзило сердце Макани.
– Она все еще живет здесь?
– Ага. Приходит в «Грилиз Фудс» пару раз в месяц. Она уже замужем. Стала парикмахером. Мы не разговариваем, – добавил он.
– Тебе она очень нравилась, не так ли?
– Я думал, что люблю ее, и был идиотом.
Грусть разрасталась внутри Макани.
– Несколько дней спустя я пришел к гениальному и оригинальному решению: что жизнь – дерьмо. Я выпил дважды по сорок[24] и пошел в реку, собираясь покончить с собой.
У Макани вырвался тяжелый вздох. Она была в серьезной депрессии, но никогда не склонялась к суициду. Ее расстраивало, что Олли подошел так близко к краю.
– Я споткнулся и упал, – сказал он, – и, когда падал в воду, с мыслью, что не хочу умирать, менеджер «Соника» проезжал мимо. Каким-то чудом этот парень увидел меня, остановился и вытащил. Река была всего в несколько футов глубиной. Я просто был напуган и устал. – Олли печально рассмеялся. – Наверное, поэтому я ненавижу «Соник». Напоминает мне о моем идиотизме.
Старая боль вернулась к Макани, когда она вспомнила, как исчезает под водой Жасмин, такая испуганная и уставшая. Ситуации были такими разными, но в то же время жутко похожими. У нее не было сил над этим задумываться.
– Ну а мне тогда «Соник» стал нравиться еще больше. Я рада, что он увидел тебя. Рада, что ты все еще здесь.
Олли прикусил кольцо в губе.
– Я тоже рад, что ты все еще здесь.
Вспомнив слухи, Макани выпалила:
– Ты был голым?
Он удивленно взглянул на нее.
– Что? Такое говорят?
Она виновато кивнула.
– Нет, – сказал он. – В той встрече со смертью на мне была одежда.
Это прозвучало так трагично и в то же время абсурдно, что оба засмеялись.
– Не могу поверить, что это произошло, – сказала она.
Олли покачал головой в изумлении.
– Знаю.
– Ты был голым.
– Знаю.
Ее улыбка погасла.
– Что случилось после того, как тот парень спас тебя?
– Меня не арестовали благодаря брату, но я провел некоторое время в психиатрическом отделении. После этого Крис отправил меня к терапевту в Норфолк. Но я уже и сам хотел, чтобы мне помогли. Я перестал пить и творить всякую хрень. – Он пожал плечами. – Вот так.