Он усмехнулся:
— Тебе же это нравится.
Мэдди зарделась.
— Не важно.
Она ничего не добавила, и Джекс удивленно приподнял бровь.
— И что, все? У меня больше недостатков, Мэдди. Целая куча. Например… До пяти лет я ел одни хлопья.
— Мне нравятся хлопья.
— Я спрыгнул в море с Лунного утеса, когда мне было десять. Думал, смогу полететь, но вместо этого сломал обе ноги.
— Ну, все мальчишки такие. Подумаешь.
— В девятнадцать я трахался в библиотеке юрфака, и меня едва не арестовали за непристойное поведение. Я провалил выпускной экзамен из-за похмелья. — Он помедлил и выложил все карты на стол. — Еще я взялся за дело, из-за которого невиновная женщина оказалась в ловушке между истцами и ответчиками. Я пытался предостеречь ее, нарушив тем самым юридическую этику. Но вместо того чтобы извлечь пользу из полученной информации, она покончила с собой.
Джекс замолчал, когда Мэдди сдавленно охнула. Он не смог истолковать этот звук, понятия не имел, что он выражал — ужас или отвращение. Но он зашел уже слишком далеко — отступать некуда.
— После этого случая я прекратил юридическую практику. Она вынула из меня душу. — Джекс помолчал. — И душа до сих пор не на месте.
И тут Мэдди посмотрела ему в глаза. Он подумал, что она бросится прочь от него через три, две, одну…
Мэдди сделала шаг, но не прочь от него, а, наоборот, к нему навстречу, положила руку ему на грудь, где-то в районе сердца, и нежно погладила.
— У тебя есть душа, — прошептала она, ее голос взволнованно дрогнул. — И огромное сердце. Даже не сомневайся. У тебя сердце супергероя, — горячо сказала она.
Он покачал головой:
— Я не супергерой, Мэдди, даже близко. Я обычный парень со своими изъянами. И их немало. Я занимаюсь ремонтом и делаю мебель, потому что мне это нравится, но ни то ни другое нельзя назвать доходным делом.
— Но у тебя такой большой красивый дом. Как же ты смог… — Она помолчала. — Твой отец, — вздохнула она.
— Нет-нет, — твердо ответил он, — не отец. Просто я умею правильно вкладывать деньги.
Мэдди поймала его взгляд.
— Это тебя беспокоит, — заметила она.
Джекс помотал головой, не в состоянии найти подходящие слова. Он попытался вернуть людям то, что, по его мнению, он взял за годы службы в фирме, но вместо этого вновь извлек пользу для себя.
— Знаешь, ты вот стоишь здесь, — мягко сказала Мэдди. — А кажется, будто ты далеко. Ты столько держишь в себе. Ты делаешь это специально?
— Да, я делаю это специально так долго, потому что не вижу, как иначе. Ты же знаешь меня, Мэдди. Знаешь, чем я занимаюсь, куда люблю ходить…
— Я знаю это о многих людях, Джекс. О Люсиль, о Лансе. Черт, я и об Андерсоне столько же знаю. — Мэдди толкнула его в грудь. — Я хочу знать о тебе больше. Я хочу… — Они оказались лицом клицу, и Мэдди, споря с Джексом, смело посмотрела ему в глаза.
Она не боялась его. Она не отводила взгляда, отстаивая свою позицию, и Джекс никогда еще не был так горд за нее.
— Ты и так знаешь больше, — тихо ответил он. — Знаешь моих друзей, знаешь о моих отвратительных отношениях с отцом. Знаешь, что я вожу видавший виды джип, чтобы моя большая ленивая собака могла ехать со мной куда угодно. Знаешь, что я оставляю свою одежду там, где скинул, и что я люблю совершать пробежки по пляжу.
Мэдди что-то тихо пробурчала, Джекс подошел ближе и провел рукой по ее шее.
— Ты знаешь, как я люблю прикасаться к тебе.
Мэдди закрыла глаза.
— И мне нравится в тебе все, что ты перечислил, — призналась она. — Особенно последнее… — С ее губ сорвался тихий вздох, и она посмотрела ему в глаза. — Но ты все еще что-то скрываешь, я чувствую. Что ты скрываешь, Джекс?
Тяжело вздохнув, он взял ее за руку.
— Если я признаюсь, я нарушу обещание. Я не могу это сделать.
— Из-за того, что случилось с тобой, когда ты был юристом?
— Со мной ничего не случилось, — поправил он хриплым от волнения голосом.
Мэдди провела рукой по груди, вновь остановившись там, где билось сердце.
— Ты пытался помочь ей, Джекс. Ты не знал, на что она решится. Не мог знать.
— Я подвел ее. — Он зажмурился и снова открыл глаза. — И сейчас я снова между молотом и наковальней.
— Не понимаю.
— Знаю, что не понимаешь. — Он посмотрел на ее лицо, такое сосредоточенное, такое напряженно-внимательное, и снова тяжело вздохнул. — Ваш залог на отель. Я знаю, у кого долговая расписка. И знаю, что если бы вы договорились с этим человеком, банк одобрил бы рефинансирование.
Мэдди нахмурилась:
— Ты не можешь знать этого наверняка.
— Я знаю наверняка. Я пытался тебе намекнуть, но…
— О Боже… — Мэдди открыла рот и отпрянула от Джекса. — Это ты. Долговая расписка у тебя!
Джекс протянул ей руку, но Мэдди отдернула свою.
— Нет. Нет, — повторила она, часто и глубоко дыша. — У тебя?
— Да.
Мэдди ошарашенно смотрела на него.
— Почему же ты мне не сказал? Мы столько раз говорили об этом…
— Я каждый раз старался направить тебя в нужную сторону…
— Ты старался направить меня! Направить?! — Она слушала его и не верила своим ушам. — Я не овца, Джекс. Я запуталось, я испытывала дикий стресс, была ошеломлена, шокирована, а ты… А у тебя все это время был ответ!
— Я старался защитить чужую тайну и тебя, Мэдди. Я хотел, чтобы ты получила рефинансирование. Со мной. Но тогда взыграла бы твоя дурацкая гордость, она задушила бы тебя, если б ты решила, что принимаешь от меня что-то, чего не заслужила. Я знал, что только если это будет твоя идея, ты продолжишь бороться.
Она покачала головой:
— Так ты утаивал от меня информацию из благородных побуждений? — Она поморщилась, провела рукой по лицу, словно снимая невидимую пелену.
— Да, только в моей голове это звучало немного лучше.
Закатив глаза, Мэдди отвернулась от Джекса, но вскоре повернулась снова.
— А траст, упомянутый в завещании Фиби, — о нем ты тоже все знаешь, да?
Ему захотелось, чтобы она просто убила его уже наконец и покончила с этим.
— Да.
— Он твой? Она оставила доверенность тебе?
— Нет.
— Тогда…
— Я не могу сказать.
— В смысле — не скажешь?
— И это тоже.
Она дернулась от его ответа, как будто Джекс ее ударил, и тем самым, в свою очередь, нанесла сокрушительный удар ему прямо в сердце.
— Я точно помню, как спросила тебя, есть ли что-то еще, что мне надо о тебе знать, — произнесла Мэдди очень тихо.
— Это не касается меня. Это не моя собственность…
— Ты же мой друг. Ты мой… — Она остановилась на полуслове, глядя на него блестящими от невысказанных эмоций глазами. — Ну, — наконец тихо вымолвила она, выдержав мучительную паузу, — я никогда до конца не была уверена, кто же мы друг другу, но все же надеялась на большее.
— Так оно и было. Есть. Боже, Мэдди! Я не мог сказать тебе. Я пообещал.
— Да. Я поняла. А поскольку ты определенно никогда не давал мне никаких обещаний, у меня нет права злиться на тебя. — Дрожащей рукой она провела по глазам. — Я устала. И хочу вернуться в отель.
— Не раньше чем мы покончим с этим.
— Покончим? — Она невесело рассмеялась и направилась к джипу размеренным ровным шагом. — Я думаю, мы только что это сделали.
Мэдди на цыпочках прокралась в темный коттедж. Свет шел только от елки. Прижав руку к сердцу, она прошла прямо на кухню, к буфету, где Тара держала вино.
Вина на месте не оказалось.
— Вот черт!
— Случаем ты не это ищешь?
Мэдди обернулась на голос Тары, прищурилась и увидела в темноте сестру, сидящую на кухонном столе в старой, но очень сексуальной белой ночнушке. Перед ней стояла наполовину опорожненная бутылка вина.
— Мне бы не помешало то, что там осталось, — ответила Мэдди.
— Нет. Сестра, регулярно получающая оргазмы, не имеет права на сострадание.
— Ну да, только вот оргазмы остались в прошлом.
— Что? Почему?
— Потому что он многое скрывает от меня. От нас. — Пройдя в глубь кухни, Мэдди взобралась на стол рядом с Тарой. — Должно быть, ты слишком пьяна, чтобы это переварить, но дело в Джексе. Он держатель долгового обязательства.
Тара замерла.
— Он сам… тебе об этом сказал?
— Да, он внезапно оказался надежным источником информации. Этот свинтус знает правду и о трасте, но держит язык за зубами.
Тара сверлила Мэдди взглядом.
— Возможно, у него есть на это причины. Веские причины. Может, даже очень веские.
Мэдди вздохнула:
— А ты чего пьешь в одиночку?
— Я все делаю в одиночку.
— Тара… — Неужели этим вечером мукам не будет конца? — Так не должно быть.
— О, сладкая, — Тара отпила из горлышка бутылки, — ты всегда такая добрая, милая и… добрая и милая?
— Сейчас я отнюдь не добра и не мила.
Тара закрыла глаза.
— Я смотрю на тебя и чувствую себя такой виноватой. Я так переполнена этой проклятой виной, что я сейчас взорвусь.
— Но почему?
— Ради меня ты сняла с карточки последние деньги. Ты хотела остаться здесь, даже в гордом одиночестве, если будет надо, чтобы обо всем позаботиться. А всего, чего хотела я, — это уехать. Ты столько отдаешь, Мэдди. Ты — дающий, а я… — она в задумчивости наморщила лоб, — паразит. Я паразит на теле жизни. Я присосалась к ней.
— Так, больше никакого вина. — Мэдди забрала у нее бутылку. — Мы все вывернули карманы. Ну, кроме Хлои, потому что, как оказалось, у нее на счету ничего нет, но ты и я — мы обе…
— По разным причинам, — прошептала Тара и приложила палец к губам. — Шшш. — сказала она, — я промолчу.
— Так, ладно, тебе пора баиньки, — решила Мэдди.
— Вот видишь, — Тара ткнула пальцем в ее сторону, — ты любишь меня.
— Каждый высокомерный, самовлюбленный, стервозный, всезнающий дюйм! — согласилась Мэдди. — Ну, давай же. — Ей удалось отвести Тару в спальню, где все еще спала Хлоя. Тара плюхнулась рядом с ней и уснула сразу, как только ее голова коснулась подушки. Скинув туфли, Мэдди переоделась в пижаму, переползла через одну сестру, прижалась к другой — обе недовольно ворчали во сне, когда ее ледяные конечности коснулись их ног под одеялом.