Образно говоря, она была деятельницей движения за независимость, отправившейся в дальний рейс на деревянной лодке, именуемой национализмом. Лодка эта была слишком убогою, чтобы рассекать свирепые волны безбрежного океана — антияпонской войны за независимость, сопровождавшейся неимоверными трудностями и испытаниями. На такой неказистой лодке никак нельзя было доплыть до берега возрожденной Родины, до заветного края своей борьбы.
Бесчисленное множество людей тронулись в рейс на подобном судне, но большинство из них остановились на полпути, не добравшись до намеченного берега. Так остановившись, они стали искать теплое местечко с тем, чтобы зарабатывать на пропитание и жить спокойно, выдавая себя за «патриотов, скорбящих о судьбе Родины». Иные из верхушки, заявившей, что она «представляет» нацию, превратились в ремесленников, приготовляющих пластырь в городе, или в монахов, скрывшись в глубоких горах.
Было более или менее сносным лишь то, что, не изменив своим убеждениям, зарылись в семейную жизнь или ушли с головой в занятие, дающее средства к существованию. Среди деятелей движения за независимость, прокладывавших курс националистического движения вместе с Ли Гван Рин, были и люди, которые, изменив отечеству и нации, превратились в лакеев японских империалистов.
После расставания с нами Ли Гван Рин в течение более чем полувека проживала на чужбине и вернулась на Родину лишь несколько лет тому назад. Она сказала, что ей не терпелось возвратиться на Родину после того, как узнала, что я — Сон Чжу, сын Ким Хен Чжика, которого она так уважала в период Армии независимости. Сказала, что ей так хотелось видеть страну, руководимую Сон Чжу, где наверняка стала бы явью идея Ким Хен Чжика о построении общества всеобщего равенства. Сказала, что ей хотелось лечь в землю, на которой она родилась и росла и которую она со слезами и тоской рисовала перед глазами, лежа на сырой земле бескрайной равнины Маньчжурии, где дует холодный ветер, подложив руки под голову вместо подушки и глядя на звезды в ночном небе.
Однако Ли Гван Рин пришлось испытать несколько лет неизвестные другим духовные мучения, прежде чем принять решение — вернуться на Родину. У нее были сын и дочь, внуки и внучки. Не легко было женщине на старости лет решиться вернуться на Родину одной, оставив всех любимых детей на далекой чужбине, куда вряд ли попасть ей снова.
Но, тем не менее, Ли Гван Рин решила, наконец, возвратиться в родное Отечество, даже если и придется ей расстаться со своими детьми навсегда. Это было смелое решение, которое не посмел бы принять никто, кроме такой вот женщины с твердой волею, как Ли Гван Рин. Она не смогла бы принять такое решение, если бы не отдала целиком свою цветущую молодость во имя Родины. Ценность Отчизны могут ощущать всем сердцем только люди, которые посвятили ей всю свою душу и тело, горюя, радуясь и проливая кровь за нее.
Увидя седовласую Ли Гван Рин, которая вернулась одна в Отечество, оставив всех детей на чужбине, я бесконечно восхищался ее горячей любовью к Родине и ее благородным взглядом на жизнь.
Ли Гван Рин, бывшая двадцатилетней девушкою, когда мы расстались в Фусуне, появилась передо мною седой старухою, которой уже перевалило за восемьдесят. Нельзя уже было найти и следов того красивого румяного лица, привлекавшего внимание многих.
Было ни слуху ни духу об этой женщине, когда мы искали ее с глубокою болью в сердце. А тут явилась она с густой сединою на голове. Воспоминание о тех безжалостных днях, которые разлучили нас более чем полвека, навеяло на меня глубокую грусть.
Мы дали ей жилой дом в центре Пхеньяна, где можно любоваться красивым пейзажем, и выделили ей кухарку и врача, учитывая ее преклонный возраст. Дом этот находился недалеко от того места, где раньше стоял женский колледж, в котором она училась в свои девичьи годы. Секретарь по организационным делам Ким Чен Ир определил это место, учитывая живую душу Ли Гван Рин. Он посетил ее дом и позаботился о том, чтобы меблировка, освещение и отопление отвечали ее потребностям и вкусу.
Ли Гван Рин, невзирая на старость, выращивала во дворе кукурузу. Она сказала, что хочет угостить меня блюдами из кукурузы, — она знала, что в детстве я очень любил кукурузу. Прошло уже более полувека, но она все еще помнила даже мою любимую еду. Когда мы жили в Фусуне, летом она покупала на рынке молодую кукурузу и жарила ее моим младшим братьям на заднем дворе дома…
Когда она умерла, мы, учитывая заслуги ее молодых лет перед Родиною и нацией, устроили похороны как следует и погребли ее прах на Кладбище патриотов.
Люди, которые живут в разных краях земного шара, но искренне любят свою Отчизну и нацию, в конце концов, возвращаются на незабываемую родную землю, где они родились и где находятся могилы их предков, хоть когда-то да встречаются и обмениваются чувствами друг с другом, хотя они и взяли свой старт в разных местах земли.
ГЛАВА ТРЕТЬЯУченические годы в Гирине
1. В поисках передовых идей
Я прожил дома примерно месяц, там встретил Новый год и в середине января покинул Фусун. В Гирин прибыл в полдень, по улицам шумно шли прохожие.
Мне казалось неудобным все время расспрашивать дорогу, доставая блокнот с адресами близких друзей отца и перелистывая его ознобшими пальцами. И я заранее запомнил все улицы и адреса, куда мне следовало идти. Оживленный вид крупного города гордился своей длительной историей с первого взгляда, казалось, своей дивностью подавляет меня, жившего лишь в тиши деревни.
Я вышел с перрона. От нахлынувшего волнения не мог двинуться с места. Глаза мои приковало к себе волнующее зрелище преображенного мира, которое звало меня к новой жизни.
В тот день в этом многолюдном городе необыкновенное впечатление произвели на меня торгаши водой: они кишмя кишели на улицах. Даже прохожие, злясь, бурчали себе под нос: «Жить в Гирине стало все туже. Одно время слыл-то он водным городом, даже дебаркадером, а ныне что? Нет и питьевой воды, и снуют вот так торгаши водою».
С первого шага тяжесть городской жизни, где за глоток воды приходится плату отсчитывать на счетах, невидимой рукой Давила мне душу, но я, как бы сопротивляясь этой тяжести, расправив грудь, бодро и энергично шагал в город.
Когда я прошел немного от станции Гирин по улице Чалуцзе, ведущей к сопке Бэйшань, увиделась крепостная стена, которая разделяла город на внутренний и внешний, виднелись и ворота с надписью «Чаоянмынь». Поблизости от них стояли крепостные ворота Синькаймынь. Кроме этих ворот, в Гирине были Бахумынь, Линьцзянмынь, Фусуймынь, Дэшэнмынь, Бэйцзимынь, всего 10 крепостных ворот. В то время эти ворота охраняли войска Чжан Цзосяна. Выветренная местами крепостная стена Гирина говорила, что это древний крепостной город.
Я впервые приехал в Гирин, но он показался мне не так уж чуждым. Может быть, оттого ли, что давно мечтал я побывать в нем и здесь много друзей моего отца. В моем блокноте было записано более 10 адресов близких друзей и товарищей моего отца. Их следовало навестить и передать им поклон. О Дон Чжин, Чан Чхоль Хо, Сон Чжон До, Ким Са Хон, Хен Мук Гван (Хен Ик Чхор), Ко Вон Ам, Пак Ги Бэк, Хван Бэк Ха — все они были друзьями моего отца в Гирине, их следовало мне увидеть.
Первый визит я решил нанести О Дон Чжину и направился в его дом, находившийся между улицами Чалуцзе и Шанбуцзе. Собственно говоря, я внутренне напрягался и тревожился: не обидится ли командующий О. Ведь я бросил учиться в училище «Хвасоньисук», куда я поступил по рекомендации друзей отца.
Но О Дон Чжин, как и прежде, радушно относился ко мне. Я ему объяснил, почему бросил учиться в училище и уехал в Гирин. Он помолчал некоторое время, не говоря ни слова, и только с серьезным выражением на лице закивал головой.
— Вот какая неожиданность! Вдруг вот ты и в Гирине. Невольно вспоминается твой отец. И он тоже так неожиданно бросил учиться в Сунсильской средней школе. Тогда это очень огорчало меня. Но позже я подумал, что твой отец был прав. И все-таки я удивляюсь твоей решительности: через шесть месяцев, так скоро, бросить училище и приехать в Гирин! Если Гирин тебе по душе и подходит тебе по твоему идеалу, то гнездись здесь.
Больше он ничего не сказал, выслушав о мотивах моего приезда в Гирин. Действительно, у него было широкое мышление, характерное для таких людей, как он. И я был очень благодарен ему за это.
Но он с сожалением добавил к этому:
— Раз уж ты решил учиться в Гирине, лучше бы взял с собой и семью, переселился бы сюда вместе с матерью и младшими братьями, свил бы себе тут гнездышко…
Когда О Дон Чжин приезжал на похороны моего отца, он не раз предлагал моей матери переселиться в Гирин, где много друзей моего отца. Мать была благодарна за их внимание, но из Фусуна не уехала. Ведь тут, в селе Яндицунь могила отца, можно ли бросить ее и переселиться в Гирин?..
В тот же день О Дон Чжин представил мне своего секретаря Чвэ Иль Чхона. Он гордился им, и потому я имел определенное представление о нем. Этот человек слыл известным литератором в группировке Чоньибу. Эта встреча впоследствии ввела нас в исключительно крепкие товарищеские узы.
Пополудни О Дон Чжин провел меня в «Саньфончжань», чтобы представить меня сторонникам движения за независимость. Среди них были Ким Са Хон, которому Ким Си У написал письменную рекомендацию для меня, и Чан Чхоль Хо, начальник охраны группировки Чоньибу. «Саньфончжань» означает в переводе гостиницу «Саньфон». В Китае гостиницу называют и «чжанем». Кроме Ким Са Хона и Чан Чхоль Хо, в этой гостинице было много и незнакомых мне деятелей движения за независимость.
Гостиница «Саньфон» вместе с рисоочистительной мельницей «Тайфэнхэ» являлись двумя опорными пунктами, которыми деятели движения за независимость пользовались как местами для ночлега и явок.
И переселенцы из Кореи часто пользовались гостиницей «Саньфон». Хозяином гостиницы был земляк священника Сон Чжон До. Он жил в Чынсане провинции Южный Пхеньан Кореи, по совету священника Сона приехал в Гирин и ведал этой гостиницей. Хотя по вывеске она — гостиница, но больше была похожа на общежитие или дом для сходок.