Ведь с этой же целью я пришел к Рян Сэ Бону со своим молодым отрядом, которому от рождения всего только один год, преодолев тысячу ли.
В тот день, когда сорвались наши переговоры, мы получили информацию: Армия независимости строит заговоры с целью разоружить наш отряд. Об этом сообщил нам член нашей организации, действовавшей в городке Тунхуа.
Нам никак не верилось, что сам командующий Рян планирует такие заговоры. Но на всякий случай мы молниеносно вышли из Тунхуа.
Итак, я разлучился с моим учителем Лю Бэньцао.
Отряд АНПА так вот отправился из Тунхуа, не выполнив актуального задания по осуществлению сотрудничества в антияпонской борьбе и избежав столкновения с Армией независимости. В движущемся отряде царило мрачное настроение. Чха Гван Су шел позади молчаливо и задумчиво, порою взглядывая в книжечку с маршрутом похода.
— Чего у тебя, Гван Су, такое сердитое лицо? Муху проглотил, что ли? — предугадав его кислое настроение, заговорил я и нарочно улыбнулся.
Он словно ожидал эту минуту и, пряча книжечку в карман, сказал недовольным голосом:
— А что, сиять улыбкой? Я, честное слово, не могу вынести посады и стерпеть такую обиду. Все пропало. Тысячу ли одолели с кровопролитием, а видишь, толку-то нет.
— А почему ты, начштаба, хочешь видеть в переговорах с Армией независимости только одни неудачи?
— Ну а скажи, разве это удача? Ясно, что командующий Рян не пошел на сотрудничество, да еще строил козни — разоружить наш отряд.
— Ты, начштаба, видел только выражение лиц верхушки армии. А лица солдат не видал. Как они восхищались, как они завидовали нам, партизанам! Я бы сказал, это более значимо, чем версия о разоружении. Главное — не выражение на лицах верхушки, а подход низов — самих солдат. Вот в нем-то я вижу будущее нашего сотрудничества.
Так я сказал, но нельзя считать, что у меня была такая уж светлая надежда на судьбу сотрудничества. Просто я сказал только о своем предчувствии, выразил лишь свое желание.
И я, собственно говоря, на душе переживал нелегкое. Я терзался мыслью: «Между людьми разных стран, например, между командующим Ряном и Тан Цзюйу, между нами и командующим Юем, состоялось сотрудничество, а почему так трудно сотрудничать людям одной нации, то есть АНПА и Армии независимости? Разве ж невозможно сотрудничать нам с командующим Рян Сэ Боном?»
А действительно ли Армия независимости строила такие заговоры или нет? Это долгое время оставалось неизвестным, как искомое число в математике. Я признал безошибочность полученной информации, потому что ее собрал наш подпольщик. Но вместе с тем я пожелал, чтобы эта информация была беспочвенной. Пусть она была бы научно обоснованной, но у меня не было ни тени желания придираться к командующему Ряну. Человеческому мышлению есть свой лимит. Чтобы выйти из этого предела, нужно тратить довольно много времени и опыта. Вот почему я, уходя из Тунхуа, не торопился сделать вывод, что сотрудничество с Армией независимости невозможно.
Наоборот, я не терял надежду: непременно настанет час, когда командующий Рян поймет нашу искренность и будет стучать в дверь, предлагая сотрудничество. Патриотизм, образно говоря, равен потоку реки и ручья, впадающих в море, имя которому — коалиция с коммунизмом…
С той поры прошло много лет. Командующий Армии независимости Чвэ Юн Гу перешел со своим отрядом в Корейскую Народно-революционную армию. Мы вместе с ним вспоминали о незабываемых днях лета 1932 года. По словам Чвэ, в то время к заговорщическим попыткам разоружить АНПА прибегал не командующий Рян, а его подручный — штабист. В принципе Рян намеревался пойти на сотрудничество с АНПА, а тот штабист, взяв закулисный «микрофон» антикоммунизма, клеветал на нас и, наконец, со своими лояльными приспешниками начал строить интриги с целью разоружить наш отряд.
Рассказ Чвэ Юн Гу рассеял в пух и прах наше сомнение в командующем Рян Сэ Боне. На самом же деле командующий Рян очень сожалел, что прервались связи с нами, и он не имел ничего общего с заговорами против нас. У меня на душе улеглось, когда я слушал об этом. Я больше всего обрадовался, еще раз убедившись в том, что он — сейчас его нет в живых — был честен перед патриотизмом, не запятнан перед своим моральным долгом. Нет ничего более радостного и более приятного, когда узнаешь, что человек, которого раньше ты считал замечательным, остается неизменно замечательным даже спустя целые десятки лет и что хранимая тобой чистая мысль об этом человеке не грязнится и не пятнается.
Ошибка командующего Ряна была в том, что он не смог увидеть интриг противника. Он был человек справедливый, стойкий, но не знал, что у него под самым носом штабист строил козни в целях не дать дорогу сотрудничеству с нами. И еще: когда тот злобно клеветал на коммунистов, Рян не сумел проникнуть в его нутро, не заглянул в душу этому подлецу. Да и сам командующий скоро погиб оттого, что был обманут коварным противником.
Рян переориентировался от антикоммунизма к коалиции с коммунизмом только накануне его смерти. В то время положение в Армии независимости было очень сложным: усиливалось вредительство лазутчиков и подкупленных ими приспешников, росло число дезертиров и других убегающих из части отсталых элементов. С другой стороны, прозвучал голос, требующий сотрудничества с коммунистами.
Рян не мог больше игнорировать коммунистов. Он признал, что наступил новый бурный период, когда в революции в двух странах, в Корее и в Китае, коммунисты стали ее главной силой, они уже вершат все дела. Он объективно строго проверял свой подход к коммунизму и, наконец, решил пойти на коалицию с ним.
Недопонимание коммунизма и неосознанная вражда к нему не позволили Ряну принять решение пойти на сотрудничество с нами. И вот такой человек все же пошел вперед, переориентировался к коалиции с коммунизмом. Это было особым событием не только в жизни самого Ряна, но и в истории борьбы Армии независимости. Он бросил флаг антикоммунизма и избрал путь коалиции с коммунизмом. Этот факт мы видим и в том, что он пошел на совместные действия с Ян Цзинюем. Он намеревался сотрудничать и с нами.
Японские империалисты пуще всего боялись того, что войска Рян Сэ Бона будут идти с нами рука об руку. Сотрудничество КНРА и Армии независимости означало бы военно-политическое единство коммунистов и националистов в национально-освободительном движении в Корее. Это стало бы большой угрозой врагу.
Японская жандармерия, полиция и спецслужба умышленно запланировали заговоры — убить Рян Сэ Бона и разложить Армию независимости изнутри. К этим интригам присоединились и Мукденская жандармерия и служба Хукусима генерал-губернаторства в Корее. За Рян Сэ Боном установил надзор и слежку также «Дунбяньдаоский партизанский отряд спецслужбы Квантунской армии Японии».
Есть еще такая версия, что для тайных операций по убийству Ряна было выделено более 100 тысяч вон. Были подняты на ноги и Пак Чхан Хэ и другие шпики Синцзина.
Коварнейшими интригами враги пытались заманить Рян Сэ Бона в ловушку. В заговор включили еще изменника некоего Вана, который имел давнюю связь с Ряном и «помогал» Армии независимости. Однажды этот предатель так льстил Рян Сэ Бону, китайская антияпонская армия желает встречи с Ряном для того, чтобы помочь Армии независимости. Обманутый его слащавыми словами, Рян Сэ Бон совершил оплошность — не успев разобраться в сути дела, отправился за Ваном к Далацзы, где, мол, его ждет китайская антияпонская армия.
На дороге Ван вдруг выхватил пистолет и, угрожая им, крикнул: «Слушай, я не вчерашний Ван Минфань. Желаешь жить — сдайся японской армии!»
Командующий Рян громогласно кричал на этого негодяя и тоже вынул оружие. Но было уже поздно — враги, укрывшиеся в гаоляновом поле, первыми же залпами из засады сразили его.
Как писал в своем очерке Чвэ Иль Чхон, слова верноподданного Пак Чжэ Сана «Принимаю кару Керима (Корея), но прочь должность и жалованье от самурайского короля», стали духом командующего Ряна и загнали врага в страх.
Иногда я думаю: если он пораньше бы стал на путь коалиции с коммунизмом, то его судьба, возможно, стала бы иной. Но это, конечно, неотвязная нить мысли того, кто жалеет о его смерти.
— Я умираю и не могу продолжать сопротивление Японии. Но вы, мои солдаты, будьте живы и пойдите к командующему Ким Ир Сену. Это ваш путь к жизни. Иного выхода нет!
Так завещал он своим подчиненным и закрыл глаза…
Нет, это не столько заветы покойного, сколько декларация о коалиции с коммунизмом, рожденная смертью одного патриота, который, разрушив барьер антикоммунизма, вышел на новую дорогу.
Откликнувшись на эту декларацию, через четыре года более 300 бойцов Армии независимости, те, кто встречал нас на улице города Тунхуа, пришли под командованием командующего Чвэ Юн Гу на гору Пэкту, чтобы присоединиться к КНРА. Я встретил их в Хуадяне.
Корейцы уезда Хуаньжэнь, чтобы не дать врагу глумиться над трупом покойного Ряна, похоронили его на горе за своим селом, не насыпав могильный холм, они сравнили могилу с поверхностью земли. Но японские войска и полицейские раскопали эту могилу, отрубили голову покойного и вывесили ее на улице города Тунхуа.
Семья покойного тоже подверглась жестоким преследованиям. Его родные, не вытерпев гонений японских и марионеточных маньчжурских войск и полицейских, были вынуждены даже заменить фамилию Рян на Ким и переселиться в горную глущь уезда Хуаньжэнь, удаленную на тысячу с лишним ли от железной дороги. Там они и ютились, как кроты.
После освобождения Кореи я направил наших работников в Южную Маньчжурию, чтобы привести родных покойного на Родину. Вернулись супруга командующего Юн Чжэ Сун, его сын, дочь и ее муж.
— Сколько вы перенесли мук и страданий после смерти мужа! Все время вас гоняли японские войска и полицейские…
Так я первым сказал при встрече и поздоровался с бедной женщиной. Она долго не могла унять слез, плечи ее вздрагивали неуемно.
— Вот я вижу вас, Полководец, и чувствую, что все горечи у меня растаяли. А что мои муки! Жили так, как все гонимые. Это пустяки. Зато какие мытарства и переживания были у вас, Полководец! Ведь вы сражались, чтобы изгнать самураев…