кт, что курс на создание совета причиняет ущерб нашей линии на образование единого фронта, — сказал я.
Не скрывая своего удивления, он посмотрел на меня:
— Вы говорите, что линии на создание единого фронта причинен ущерб? Что вы имеете в виду?
— Об этом уже сказано было вам в Минюегоу, — ответил я. — Мы выдвинули линию на сплочение всех антияпонски и патриотически настроенных людей, заинтересованных в нашей революции, в единую мощную политическую силу и несколько лет в Корее и в Маньчжурии упорно вели кровопролитную борьбу за ее претворение в жизнь. В ходе этого мы добились сплочения широких масс. Среди них-патриотически настроенные верующие, торговцы, предприниматели, чиновники низкого. ранга и даже помещики. Однако советы своими мероприятиями без разбору отстранили их от революции. Поэтому эти люди, которые доныне поддерживали и сочувствовали революции, сегодня повернулись к ней спиной или же встали на позиции против революции. Отношения между корейским и китайским народами снова стали ухудшаться.
Тун Чанжун, улыбаясь, легко тронул меня за руку.
— Такое, конечно, может быть, но это не главное, не существенное, — сказал он. — Важное — в том, что советская власть разрешила все, что желает народ. Революция победоносно идет вперед. Абсолютное большинство масс, и прежде всего рабочие и крестьяне, следуют за советской властью. Нам нечего бояться. Я считаю: если рабочие и крестьяне — на нашей стороне, то мы сможем свершить любую революцию. С небольшими потерями нам придется смириться.
— Да, и я думаю о том, что революции может быть нанесен ущерб. Но зачем же отстранять от себя тех, кого можно привлечь на свою сторону? Наша генеральная стратегическая линия состоит в том, чтобы максимально изолировать врагов и завоевывать на нашу сторону абсолютное большинство масс. Исходя из этого, за минувший год мы, пренебрегая опасностью, вели работу с китайскими антияпонскими отрядами. В результате еле-еле восстановлена репутация коммунистов, запятнанная во время восстания 30 мая, ценой нашего огромного труда исчезли распри, посеянные между народами двух стран — Кореи и Китая. Но снова возник кризис, и в одно прекрасное утро все наши достижения могут быть сведены на нет.
— Вы, товарищ Ким Ир Сен, не слишком ли пессимистически относитесь к делу?
— Нет. Я вообще привык относиться к делу оптимистически. Революция, конечно, и впредь будет продвигаться вперед. Но, товарищ Тун Чанжун, я не могу не проявлять большого беспокойства за последствия левацких мероприятий в Восточной Маньчжурии. Думаю, Восточноманьчжурский партком должен серьезно относиться к этому вопросу.
— Требуете ли вы проверки нашей политики?
— Да, надо проверять политические установки и форму власти, разрабатывающей эти установки.
Выслушав меня. Тун Чанжун сморщил переносицу, выражая свое недовольство, и сказал:
— Товарищ Ким Ир Сен, в осуществлении советских мероприятий, естественно, могут быть и недостатки. Но что касается формы власти, то она неприкосновенна. Установление совета — это линия центра!
Дискуссия продолжалась долго. Тун Чанжун настаивал на своем и абсолютизировал совет. Он был человеком смирного характера и большой человечности, но был слишком упрямый. Обладал он большой эрудицией, но, вместе с тем, в мышлении и на практике чаще допускал догматические ошибки.
После я с ним снова вел обсуждение этого вопроса. Главным в этой дискуссии являлось решение — сохранить или распустить совет? Если отказаться от совета, то какую новую форму власти выбрать?
Я убеждал собеседника: уже доказано на практике, что совет является формой власти, не соответствующей реальным условиям партизанских районов в Восточной Маньчжурии, которым предстоит осуществить задачи антиимпериалистической и антифеодальной демократической революции. В этих условиях коммунисты двух стран — Кореи и Китая — должны решиться на изменение формы власти, проводить политику, отвечающую интересам народа, и поправить создавшееся хаотическое положение.
— И я признаю, что совет не соответствует реальным условиям Восточной Маньчжурии и некоторые из осуществляемых новой властью мероприятий принесли ущерб делу революции. Раньше на нашей беседе вы, товарищ Ким Ир Сен, беспокоились о том, что линия наустановление совета создала помехи осуществлению линии единого фронта. Теперь я понимаю, почему вы проявляете беспокойство по этому поводу. Тревожное положение, сложившееся в последние несколько месяцев в Восточной Маньчжурии, заставляет меня обращать серьезное внимание на ваше предупреждение. Но, к сожалению, мы пока еще не знаем такой формы власти, которая может заменить совет, — говорил он.
Меня радовало изменение взглядов секретаря Особого комитета Тун Чанжуна на поднятый вопрос. В тот день он не был вчерашним твердолобым Тун Чанжуном. Раньше он настаивал на своем, утверждая, что во время подъема революции, когда боевой дух масс высок, совет является единственной формой власти для коммунистов.
— Кроме коммуны и совета, нет другой формы власти рабочего класса, созданной до сих пор человечеством, — сказал Тун Чанжун и внимательно смотрел на меня. Его взгляд как бы утверждал, что «если вы нашли приемлемую мною форму власти, то я не против».
— Тогда давайте мы сами своими силами создадим такую форму власти, соответствующую нашим реальным условиям.
— Что? Создать самим? К сожалению, я не такой гений. Как создать то, чего нет даже в трудах классиков марксизма? Я не мог мириться с такими взглядами и позициями, носители которых абсолютизируют вещь как неизменную и сковывают себя в столь узких рамках.
— Товарищ Тун Чанжун, — сказал я. — Спрашивается, какую классику учел французский рабочий класс при создании Коммуны? Является ли совет в России формой власти, намеченной в трудах основоположников марксизма? Можем ли мы считать совет только продуктом мозга одного гения? Я думаю: если бы народ и действительность в России не требовали совета, то он не появился бы на исторической арене.
Тун Чанжун не ответил ни одним словом на мой вопрос. Он вынул из кармана большой кисет и, положив табак в трубку, начал раскуривать ее и предлагать мне табак. Каждый раз, когда бывал он в партизанских районах, всегда носил с собой кисет и трубку. Если по дороге встречался с крестьянами, то, давая им свою трубку, предлагал курить табак. Это были свойственные ему черты. Благодаря такой скромности он пользовался уважением и любовью жителей партизанских районов. Зимой он ходил в меховой ушанке, как все крестьяне.
Тун Чанжун сохранял молчание ия начал уже было скучать, но уже то, что он не возражал, казалось обнадеживающим Признаком.
После встречи с Тун Чанжуном я вместе с Ли Ён Гуком, Ким Мен Гюном, Чо Чхан Доком и другими военно-политическими деятелями несколько дней вел серьезное обсуждение вопроса об установлении революционной власти вместо совета. Для достижения успеха я заострил внимание товарищей на важности главного критерия при определении форм власти.
— Не надо считать сложным вопрос о критерии, — подчеркивал я тогда. — Мы все — борцы за интересы народа, верные слуги народа. Мы решили отдать всю свою жизнь делу народа. Поэтому власть, которую мы установим, должна быть способной защитить интересы всех слоев народа и должна будет пользоваться его поддержкой. Главное внимание должно быть уделено этому, следовательно, критерием в решении этого вопроса должен стать характер нашей революции на данном этапе.
Выслушав меня, товарищи не скрывали своей радости.
— Теперь нам все ясно, — с восторгом говорили они. — В различных слоях народа состоят не только рабочие, бедняки и батраки, но и другие представители трудящихся. Правительство же, защищающее их интересы, должно быть правительством характера единого фронта. Именно оно станет правительством, которое отвечает характеру антиимпериалистической и антифеодальной демократической революции. Если к власти придет такое правительство, то его мы будем горячо поддерживать.
Я еще раз подчеркнул необходимость создания правительства характера единого фронта, а оно должно быть народно-революционным правительством, основанным на союзе рабочих и крестьян. Именно это является той линией на создание власти, о которой речь идет сегодня в книгах по истории как о линии на установление народно-революционного правительства.
О результате голосования нет надобности говорить. Мы выбрали народно-революционное правительство как форму власти, которая отвечает условиям Восточной Маньчжурии, где живут многие корейцы. Это объяснялось тем, что мы считали его самой идеальной формой власти, отвечающей не только характеру корейской революции как антиимпериалистической и антифеодальной демократической, но и чаяниям народа. В определении формы власти главными нашими критериями стали требования народа и то, что эта власть должна быть способна последовательно защищать и представлять его интересы.
После определения формы власти как народно-революционного правительства мы решили сначала создать образец в одном месте, а после того, как он будет признан лучшим, распространять его опыт в других революционных организациях. Для эксперимента был выбран 5-й участок.
Я решил побывать в 5-м участке Ванцина. Вместе с Ли Ён Гуком, Ким Мен Гюном и другими товарищами мы приняли участие в собрании, где избрали представителя народно-революционного правительства 5-го участка. Собрание состоялось в селе Сямуданьчуань, находящемся примерно в 4 километрах от Сышуйпина. Это было в День МОПРа — Международной организации помощи борцам революции. Еще в 1923 году на заседании Исполкома Коминтерна было решено организовать МОПР с целью оказывать помощь членам семей павших борцов революции и день 18 марта был определен как международный День МОПРа.
Председатель советского правительства 5-го участка Чо Чхан Док провел нас в свой кабинет, в котором я побеседовал с крестьянами из Гаяхэ — их было около 20 человек.
— Вместо совета мы решили создать новое правительство. А оно должно быть таким правительством, которое выражает вашу волю. Какое правительство вы хотите?