Толковый, великодушный и молчаливый парень — таким было мое первое впечатление о Ли Гване. Впоследствии, в ходе новых встреч с ним, я убедился, что он был необыкновенно предприимчивым, сердобольным, обладал высоким чувством товарищества.
Почему-то в то время наши ребята были в значительной мере очарованы Ли Гваном, как говорится, с первого взгляда. Они всячески уговаривали его оставаться в Гирине, разъясняя ему: для расширения кругозора лучше поступить в Вэньгуанскую среднюю школу, а для карьеры надо заниматься в юридическом институте, но самым подходящим местом для революционной деятельности является Юйвэньская средняя школа.
Ли Гван тоже не хотел покидать Гирин. Юноша сказал, что когда учился в начальной школе в Гучэнцзы уезда Яньцзи, не раз бывал в Гирине, выполняя задания «стариков» Армии независимости. Он добавил, что за прошедшее время неузнаваемо изменился образ жизни учащейся молодежи по сравнению с прошлым. Не уставал восхищаться, постоянно повторяя: раньше в этом городе не чувствовалось, существует здесь молодежь или нет, а теперь Гирин напоминает кипящий котел благодаря активному общественному движению молодежи. Итак, на первых порах Ли Гван стал заниматься в Гиринской средней школе № 5.
Вначале Ли Гван познакомился с такими лидерами Армии независимости, как Хон Бом До, Ким Чва Чжин, Хван Бен Гир и Чвэ Мен Рок. В доме его жены в Гучэнцзы долгое время находился штаб одного из отрядов этой армии, что дало ему возможность иметь контакты со многими руководителями национального движения. Сообразительность, рассудительность и молчаливый характер юноши сразу же привлекли внимание старых вожаков Армии независимости. Подобно тому, как О Дон Чжин и Ли Ун желали сделать меня продолжателем их дела, те вожаки хотели, видимо, вырастить из Ли Гвана будущего руководящего деятеля своей армии. С детства Ли Гван учил иероглифы в частной школе содан, которую содержал его дед по материнской линии. Его отец страдал хронической болезнью. Поэтому юноша бросил мечту о продолжении учебы и в 14-летнем возрасте возложил на свои хрупкие плечи тяжесть домашнего хозяйства. С 16 лет стал главой семьи в подлинном смысле, целиком отвечая за все домашние дела. Поэтому и опоздал получить школьное образование. После учебы он одно время работал учителем в начальных школах в Яньцзи и Ванцине.
До тех пор его звали Ли Мен Чхуном — это было его настоящее имя. Ли Мен Чхуна стали называть Ли Гваном с того времени, когда он начал учительствовать в Бэйхаматане волости Чуньхуасян. Тогда в Бэйхаматане устраивались ораторский конкурс и спортивные соревнования учеников восьми школ, находящихся в его окрестностях. Это было одним из мероприятий просветительской деятельности. Причастный к подпольной работе. Ли Мен Чхун выступал в футбольных соревнованиях в составе команды Бэйхаматана под псевдонимом Ли Гван. С тех пор люди стали называть его этим именем.
— Армия независимости познакомила меня с национализмом, а с коммунизмом — тоже движение независимости, — сказал Ли Гван при первой встрече со мной, вспоминая годы жизни в Гучэнцзы.
Эти слова показались мне весьма странными.
— Значит, эти старики Армии независимости вбили тебе в голову. Ли Гван, одновременно два идейных течения?
— Нет, не вбили, а, как сказать… Точнее, заразили меня этими течениям и. Правда, с их помощью я подвергался влиянию как национализма, так и марксистско-ленинской идеологии.
— Наверное, они были носителями двойственных идейных течений?
— Не совсем точно, вернее бы считать их искателями путей переворота в движении. Участвуя в движении Армии независимости, они в то же время с увлечением тайком читали коммунистическую литературу. В доме моей жены в углу комнаты было немало книг, которые они читали. И я на первых порах от скуки начал читать эти книги. Они оказали на меня очень большое влияние.
— Рад познакомиться со сторонником коммунизма, — сказал я и горячо пожал ему руку.
— Но Ли Гван, отмахиваясь, почему-то поторопился ответить отрицательно:
— Нет, я еще не успел стать коммунистом. В теории коммунизма, что разработали Маркс и Ленин, немало непонятных мне утверждений. Кажутся слишком невероятными коммунистические идеалы в свете моих скромных понятий. Эти мои слова могут разочаровать тебя. Сон Чжу, но я не люблю окольных путей и говорю откровенно. Извини, если что не так сказал.
Мне понравился прямой характер Ли Гвана, хотя это была наша первая встреча. Эта прямота была просто очаровательной.
Итак, вначале Ли Гван не был ни националистом, ни коммунистом. Словом, он представлял собой человека, находившегося на повороте идеологического течения. В ходе контактов с нами в Гирине он стал полным приверженцем коммунизма. Однако не был пока включен ворганизованныйнамикомсомол и Антиимпериалистический союз молодежи.
Впоследствии были найдены материалы, подтверждающие, что Ли Гван, отправляясь в Гирин, раздобыл 400 с лишним вон на дорожные расходы, отдав под залог три листа из земельного кадастра, в котором было зарегистрировано 10 гектаров в качестве школьных земельных угодий, специально выделенных государством для функционирования учебного заведения. До сих пор неясно, соответствует ли это действительности. Но если дело обстояло именно так, то, по-видимому, Ли Гван строил далеко идущие планы, пойдя на риск отдать не частные, а казенные земли под залог, чтобы отправиться на чужбину.
Говорят, в письме, оставленном Ли Гваном шурину перед уходом из дома, было написано: «Я найду во что бы то ни стало настоящего патриота, даже если придется для этого обойти всю маньчжурскую равнину и восемь провинций Кореи. Никто не знает, когда сбудется эта мечта, через 10 или 20 лет. Но клянусь не возвращаться домой, к родителям, до тех пор, пока не будет достигнута эта цель».
Столь большая решимость показывает характер Ли Гвана и причину того, почему он ушел от своих родных и без устали обходил все главные города и центры политической деятельности в Маньчжурии. Это был принципиальный, обстоятельный и благоразумный человек. Он говорил свободно на китайском языке, не хуже туземцев Северо-Востока Китая. Это преимущество позволяло ему работать позже старостой десятидворика, стадворика и даже волостным начальником.
Я, как уроженец одной из западных провинций Кореи, через Ли Гвана узнал обычаи жителей Цзяньдао и провинции Хамген.
После приезда в Гирин Ли Гван почему-то не собирался участвовать в жизни организации. Думаю, что на этом сказывалась, может быть, психология временного пребывания — он считал Гирин чем-то вроде промежуточной станции, где можно пробыть недолго. Зато он часто встречался со мной. Через меня он завязал сердечную дружбу и с моей матерью. Ли Гван увиделся с ней в то время, когда после учебы в Гирине возвращался в Цзяньдао. Перед отъездом он посетил меня и, прощаясь, вдруг сказал;
— Сон Чжу, как твое мнение, если я по пути в Цзяньдао зайду в Фусун и увижусь с твоей матерью?
Я был благодарен ему за это.
— Такой вопрос не к лицу тебе. Ли Гван, поступай, как знаешь. Незачем спрашивать разрешения.
— Значит, согласен? Я увижусь с твоей матерью, гак я решил. Все другие с почтением зовут твою мать «нашей матерью», но я еще не успел поздоровиться с нею. Какое это упущение! Сон Чжу, разве твоя мать является «нашей матерью» только для Ким Хека и Ке Ен Чхуна? Я тоже хочу называть ее своей матерью.
— Спасибо, Ли Гван! Значит, появился у моей матери еще один сын. Отныне мы с тобой. Ли Гван, родные братья. — Тогда не следует ли нам чокнуться или хотя бы съесть вместе куксу?
Конечно, мы и чокались, и ели куксу за одним столом.
Ли Гван, как и предполагал, зашел в Фусун и, проведя несколько дней у моей матери, вернулся в Ванцин. В то время его семья жила не в Иланьгоу уезда Яньцзи, а в уезде Ванцин.
После ухода Ли Гвана из Фусуна я получил от матери письмо, в котором было сказано о нем очень многое. Она писала: «Сынок мой, Сон Чжу, сегодня Ли Гван отправился в Цзяньдао. Я провожала его до переправы на берегу Сунгари. Я чувствовала такую грусть, какую ощущала в тот день, когда провожала тебя на чужбину, и у меня все валилось из рук. Какой это искренний человек! Странно, вовсе не думалось мне, что он чужой. Он тоже звал меня родной матерью. Я очень рада, что изо дня в день множится у меня число таких славных сьпю вей. На свете нет и не может быть большего счастья, чем это. Ты представил мне очень хорошего парня. Этот Ли Гван вместе с Чхоль Чжу пошел в поселок Яндицунь, отвесил поклон перед могилой твоего отца и даже скосил траву на ней. Посещают наш дом не один и не два твоих друга, и я знаю немало юношей. Но я впервые видела такого человека, который поступил так, что я стала любить его всей душой. Желаю, чтобы ваша дружба была неизменной, как вечнозеленая сосна на Южной горе».
Прочитав письмо, я тоже целый день бродил по берегу Сунгари с приподнятым настроением. Передалась мне радость матери, которой была преисполнена каждая строка письма. Радостьматери была моей радостью, ее удовлетворение-моим удовлетворением. Если появление Ли Гвана принесло матери столь большую радость, то это было и для меня величайшей радостью.
После ухода Ли Гвана из Гирина я получил по почте сообщение о денежном переводе. Не раз в тех или иных случаях я говорил о том, что многие люди оказывали мне финансовую поддержку в годы учебы в Юйвэньской средней школе в Гирине. В большинстве своем это были друзья моего отца, которые проживали в городе Гирине или находились в Люхэ, Синцзине, Фусуне, Хуадяне и на других опорных базах Армии независимости и часто посещали штаб-квартиру группировки Чоньибу. Среди них были О Дон Чжин, Сон Чжон До, Ряп Сэ Бон, Чан Чхоль Хо, Хен Мук Гван и другие. Тогда, в годы моей жизни в Гирине, комсомольцы и члены Общества корейских учащихся в Гирине тоже оказывали мне материальную помощь. Не был богачом Син Ен Гын, который, учась в Вэньгуанской средней школе, активно участвовал в комсомольской работе. Однако он тоже помогал мне деньгами для платы за обучение.