Ванцинская партизанская база образовалась из пяти участков, ведавших революционными организациями. Среди них — 1-й участок с охватом Яоингоу и 3-й участок, включавший в себя Мацунь и Шилипин.
В то время Ванцинский партизанский отряд имел в своем составе три роты. Ведущими командирами партизан были Ли Гван, Рян Сон Рён, Ким Чхор, Чан Рён Сан, Чвэ Чхун Гук, Ли Ын Ман и другие.
Таков был объем моих общих сведений о Ванцине. Во многом их представили мне Рян Сон Рён — один из основателей Ванцинского партизанского отряда, а также секретарь уездного комитета партии Ли Ён Гук. Они оказались как бы моими «гидами» осенью 1932 года, когда я был в Ванцине со своим отрядом и знакомился с положением дел на партизанской базе.
В то время я побывал на многих партизанских участках уезда Ванцин. Руководил деятельностью низовых парторганизаций, занимался проблемами Антияпонского общества. Антияпонского общества женщин и других массовых организаций. Заслушал сообщение о работе подпольщиков, которые действовали в китайских антияпонских отрядах.
К тому времени мы провели в Сяованцине семинары по вопросам изготовления самодельных гранат. На занятиях присутствовали работники оружейных мастерских и партизанские командиры всех уездов Восточной Маньчжурии. В ту пору руководители Ванцина ломали голову над продовольственным вопросом. В узком ущелье Сяованцина ютилось всего несколько десятков крестьянских дворов, а тут вдруг сюда нахлынула громадная волна — более тысячи переселенцев. В партизанском районе не имелось для них никакого запаса продовольствия. Партизаны, конечно, порой совершали операции против врага и добывали продовольствие в качестве трофеев. Но этого не хватало даже для того, чтобы жители базы могли как-то сводить концы с концами. Совсем мизерным был объем зерна, собираемого за год на скудных чеках в партизанском районе.
Такая ситуация поставила на повестку дня проблему сбора урожая в промежуточной зоне. Это была довольно актуальная мера для преодоления нехватки продовольствия. В данном случае промежуточная зона означает безлюдную сельскую местность, своего рода «нейтральную полосу», расположенную между контролируемым врагом районом и партизанской опорной базой.
И на подступах к Сяованцину и Даванцину располагалось несколько пустых поселков. В свое время туда часто налетали каратели, совершали зверства, поэтому все люди ушли либо в партизанский район, либо на контролируемый врагом участок. В промежуточной же зоне остались поля с неубранными хлебами. Созревшие на участках злаки принадлежали в основном помещикам и другим реакционерам, переметнувшимся в стан врага, а также тем крестьянам, которые под воздействием штыков карателей были насильственно переселены в Байцаогоу или в Дадучуань.
На хлеба, стоящие в промежуточной зоне, зарились также японские прислужники из контролируемого противником района. Оттуда каждый день катились в промежуточную зону их телеги и подводы, запряженные лошадьми. Помещики, другие темные личности из этого района под защитой вооруженной охраны увозили собранные хлеба. Бывало, они даже неподалеку от тока поднимали пальбу.
В то время мы, учтя сложившуюся ситуацию, поставили задачи: создать на каждом партизанском районе отряд для сбора урожая и в считанные дни закончить жатву в промежуточной зоне. С этой целью были мобилизованы на уборочную кампанию все жители базы. Однако, прежде чем принимать это решение, мы посоветовались с ванцинцами. Продотряды начали косить хлеба на подступах к Сяованцину и постепенно продвигались вниз по направлению к Дадучуаню. Скошенные хлеба в тот же день обмолачивали, свозили в сарай, а затем раздавали жителям партизанской базы. В долине чуть пониже села с тринадцатью дворами караулили красные ополченцы. Только так можно было обеспечить уборку урожая. Ведь если бы не охрана, косари наверняка подверглись бы нападению охранников, вооруженных пятизарядными винтовками.
Случалось, когда между Красным ополчением и вражеской охраной завязывалась жаркая перестрелка. Пули летели через поле, которое было усыпано косарями из нашего отряда для сбора урожая. За горсть зерна ванцинцы вели решительную битву, не зная и ночью отдыха. Их кропотливый и опасный труд вызывал у нас чувство восхищения и гордости.
Я покинул Сяованцин очень довольный тем, что все дела на опорной партизанской базе идут успешно, точно по нашим планам, хотя и сопровождались огромными трудностями…
Возвращаясь на опорную партизанскую базу, я поставил перед собой две большие задачи. Одна из них — заметно расширять партизанский отряд, другая — с целью сплочения патриотических сил различных слоев населения более динамично разворачивать деятельность по сформированию единого фронта и установлению прочных контактов с китайскими антияпонскими отрядами в соответствии со сложившимися условиями и обстановкой, когда было решено перенести главное направление наших действий в притуманганский бассейн.
Проводив нас до Чжуаньцзяолоу, старик Ма вернулся в Лоцзыгоу. Заменил его член Антияпонского общества-человек довольно общительного характера. Новый наш «гид» интересно рассказывал о том, как за это время небольшие группы Ванцинского партизанского отряда громили в Яоингоу и Сышуйпине карателей — агрессивные войска Японии.
На следующий день мы вступили на землю Яоингоуского партизанского района-центра 1-го участка Ванцина. Впереди нас развевался на ветру флаг с надписью: «Антияпонская народная партизанская армия», торжественно заиграли трубы.
На большак выбежало более двадцати членов Детского отряда. Они, размахивая ручонками, тепло приветствовали нас. Юных патриотов вела Хон Ен Хва, жена младшего брата отца Чвэ Гым Сана, который впоследствии служил в отряде моим связным и погиб в бою. Она заведовала работой с женщинами под руководством 1-го участкового комитета партии Ванцина. Активистка постоянно оказывала помощь нашим партизанам и китайскому антияпонскому отряду и этим снискала себе любовь армии и народа.
В тот день жители Яоингоу угощали нас и паровыми хлебцами из проса, и куксу из гречневой муки. Вечером в нашу честь дали концерт члены Детского отряда. Посяе концерта партизаны и жители вместе развлекались — пели песни и танцевали. На это веселое зрелище с глубоким волнением смотрел находившийся рядом со мной Ли Ун Гор, заведующий орготделом 1-го участкового комитета партии Ванцина.
— Уже несколько месяцев до вашего приезда, — говорилен мне, — ходили слухи об отряде Ким Ир Сена. Нам сказали, что ваш отряд вернулся из Южной Маньчжурии, был в Северной и совершил дерзкие налеты на врага в Дуньхуа и Эму. Люди нашего края с нетерпением ждали прибытия вашего отряда. Теперь у нас полегчало на сердце…
Вместе с ним мы отправились в помещение участкового комитета партии. Там долго шли у нас разговоры о работе в партизанском районе. В фокусе нашей беседы были вопросы: какими методами расширять наши партийные и другие революционные организации в такой местности, как Чжуаньцзяолоу, как вооружить всех жителей партизанского района. Когда в разгаре была затронута тема о защите партизанского района, в Яоингоу прибыл связной из района, контролируемого противником. Он доставил секретную записочку, на которой таилась краткая фраза: «Завтра на партизанский участок нападет японский гарнизон, дислоцированный в Дасингоу».
— Они, может быть, пожелают взять реванш за поражение, нанесенное им в декабре месяце прошлого года. Видите, какие сволочи, даже не признают дорогого гостя, который прошел далекий путь. Собственно, мы хотели дать вашему отряду, командир Ким, изрядно отдохнуть несколько дней, но скверно получается, как назло.
Ли Ун Гор смущенно как-то улыбнулся, словно он лично был виновен в случившемся и теперь ему самому придется нести ответственность за то, что японские каратели планируют совершить налет на Яоингоу.
В ответ я заметил ему:
— Как назло, говорите? Я же думаю, что все складывается как нельзя кстати. Несколько месяцев мы не вели боев и руки, как говорится, чешутся. Настала, думаю, пора расплатиться с врагом за кровь народа, пролитую в трагедиях Даканьцзы, Чжуаньцзяолоу, Дэюаньли и Саньханьли.
Высказав все это, я послал сообщение Ли Гвану, чтобы он экстренно прибыл со своим отрядом в Яоингоу.
Ли Ун Гор, разгоряченный от волнения, все время выпускал изо рта махорочный дымок и вдруг вскочил с места, чтобы вызвать командира красных ополченцев, который веселился на улице вместе с партизанами. Внимательно наблюдаю за лицом заведующего орготделом. Вижу, что он вот-вот готов отдать приказ о всеобщей мобилизации.
Я беру собеседника за руки и с улыбкой усаживаю его на стул.
— Что ты задумал, Ун Гор? Уж не хочешь ли ты сообщить ополченцам о предстоящем нападении карателей? Веселье в самом разгаре. Уж не хочешь ли ты испортить людям праздник? А, я думаю, пусть люди хорошо повеселятся. А через час отпусти красных ополченцев по домам. Пусть они хорошенько поспят до самого рассвета. Кстати, я тоже сегодня вечером предложу своим бойцам пораньше отправиться спать.
Так мы, получив экстренное сообщение о предстоящем налете вражеских карателей, не торопились готовиться к бою, а, сохраняя хладнокровие, разрешали бойцам и жителям хорошенько вместе повеселиться. Конечно, это, можно сказать, явилось как бы исключением из общих правил ведения боевых действий.
Для меня не было неожиданным то, с каким тревожным взглядом слушал меня растерянный Ли Ун Гор, который, как заведующий орготделом участкового парткома, отвечал и за военные вопросы.
А в это время бойцы, закончив развлекаться вместе с жителями, как говорят военные, «отправились ко сну». Я же никого не информировал о сообщении, присланном из контролируемого врагом района. Не хотелось взвинчивать нервы бойцов, переутомившихся с дороги. Когда наступит время, объявим боевую тревогу, отдадим приказ. Если же сделать это сейчас — никто до утра не уснет. Ведь сердца людей сделаны не из железа. Это мы прекрасно учитывали.
В ту ночь меня тревожила мысль: «Дай бог, чтобы ничто не помешало бойцам хорошенько выспаться. Ведь за всю зиму у них не было ни одной ночи, чтобы они могли уснуть сладким сном». Овладела мной какая-то сентиментальность, что ли? И не следует ли остерегаться подобных чувств командиру партизан? Все-таки до одиннадцати часов ночи все бойцы вернулись к себе и заснули крепким сном.