злоблены, что, казалось, вот-вот начнут грызть стволы стоявших на пути деревьев. Весь их облик — сплошная надменность, горделивость и злость. Казалось, что от одного их вида безжалостно расколется ванцинская земля тысячу раз.
Стояла суровая зима. Крупные отряды карателей упорно придерживались тактики атаки «волнами». Вражеская авиация, совершив серию налетов, бомбила Лишугоу и Мацунь, где были сосредоточены военные и политические руководящие органы партизан. Поражала жестокость и бесчеловечность вражеской тактики. Раньше враги практиковали так называемую «пистонную» тактику: вначале ринутся на партизанский участок, а когда атака отбита, пятятся назад, возвращаются в свое логово в тот же самый день. Теперь же они перешли на тактику «захвата шаг за шагом». Иными словами, невзирая на неудачные атаки, они не отходили назад, а закреплялись на достигнутых рубежах, оставались ночевать на привалах, а потом продолжали продвигаться вперед шаг за шагом, подкрепляя занимаемую ими зону.
Это была пресловутая тактика. В ходе боев японцы без разбора уничтожали все живое, что попадалось на их пути в захваченном районе, варварски рушили и сжигали все недвижимое имущество.
Однако наша армия и народ, образуя единый мощный кулак, героически защищали партизанскую базу от вражеских атак. Враг нападал, мы оборонялись. Самые жаркие бои шли на Острой горе и у поста в ущелье Мопаньшаня, заросшем полынью. Они представляли собой своего рода «ворота» в партизанскую зону. Держали оборону позиций на этих горах 3-я рота и Антияпонский отряд самозащиты. Когда враги подступали к нашим позициям на расстояние до 20 и менее метров, наши бойцы внезапно встречали их сосредоточенным и метким огнем, бросали самодельные гранаты, забрасывали градом камней. Всех, кто попадал в зону обстрела, настигала смерть. Враги яростно атаковали «волнами», но им не удалось продвинуться хотя бы на шаг за передний край партизанской зоны. Защитники на рубеже горы Мопаныиань здорово дрались у изгиба реки Даванцинхэ. Они косили огнем вражескую кавалерию, которая благодаря высокой маневренности быстро обошла партизанский район и перешла в атаку.
Продолжалась переброска крупных сил противника на позиции Острой горы и горы Мопаньшань. Мы также перешли от тактики всесторонней обороны к боям на истощение вражеских сил. Что это означало? Прежде всего то, что мы начали гибко маневрировать, применяя, главным образом, тактику заманивания в ловушки, активизировав одновременно свою оборону. Это были своеобразные и, я бы сказал, более раскованные методы ведения боя, которые позволили нам в разнообразных формах боевых действий непрерывно уничтожать живую силу врага, перехватить инициативу в свои руки и неустанно втягивать его в вихри битв, что не давало карателям ни минуты передышки. Если бы мы не выбрали своевременно подобные формы боя и цеплялись только за трафаретную однообразную тактику жесткой обороны, то партизаны наверняка были бы уничтожены в результате массированных атак противника, который, уповая на свое численное превосходство и преимущества в боевой технике, цепко и зло «всасывался» в наши позиции, словно пиявка.
Партизаны действовали по новым, разработанным нами тактическим меркам. Так, они вместе с членами полувоенных организаций, эвакуируясь с передовых позиций, терпеливо заманивали врага в глубь партизанской зоны. При этом они применяли весьма разнообразные способы боя — налет из засады, снайперскую стрельбу, внезапную атаку вражеского бивуака, «минирование» самодельными гранатами кострищ. Таким образом, они наносили большой урон противнику, одновременно обрекая его на вынужденную пассивность.
Стоит, конечно, рассказать более детально о «минировании» кострищ. Такая операция была под силу даже детишкамсоплякам. Боевая эффективность ее оказывалась стопроцентной. При первом же сигнале об уходе с занимаемых позиций или перебазировании на другой рубеж мы велели бойцам зарывать самодельные гранаты в костры. Противник, заняв наши оборонительные позиции с непотухшими еще кострами, сразу же бросался к «огоньку», чтобы отогреть коченевшие от холода руки. И вдруг взрыв-наши гранаты срабатывали и отправляли врага на тот свет. Таким же способом уничтожал вражеских солдат у центрального поста Острой горы и наш О Рён Сок — четвертый брат О Бэк Рёна. Он действовал вместе с женщинами отряда самозащиты.
Мы часто совершали и ночные налеты на бивуаки противника. Направляли штурмовые группы в составе двух-трех или же четырех-пяти человек. Наши «штурмовики» разбрасывали листовкис обращениями к солдатам вражеской армии, устраивали панику в тылу врага, а затем возвращались к себе. Так, пальба из винтовок близ вражеских палаток или же костров вызывала в стане врага неописуемую панику.
Разумеется, за ночь мы производили три-четыре, а то и пять налетов. Вражеские солдаты всю ночь не могли сомкнуть глаз, дрожали от страха или сами открывали в своем лагере беспорядочную пальбу. В стане врагов, перепуганных нашими непрекращающимися налетами, началась истерика.
В лагере противника партизаны разбрасывали агитационные листовки, в том числе было, например, «Воззвание к японским солдатам» и «Воззвание к солдатам марионеточной армии Маньчжоу-Го». Прочитав эти листовки, некоторые солдаты прекращали сопротивление и переходили на нашу сторону.
Многие наши охотники выходили с мушкетами на поле боя. Это, конечно, были старики преклонного возраста, но все они обладали удивительной меткостью стрельбы. Брали на прицел и разили только офицеров противника. Поразительное умение стрелков не уступало, право же, мастерству снайперов наших дней. Члены Общества женщин то и дело подносили на головах в окопы теплую питьевую воду и сверток с вареным рисом, чтобы партизаны могли регулярно питаться. Не отставали от старших и десятилетние детишки — они своими трубами и барабанным боем поднимали боевой порыв партизан.
Во время боевых операций в Мацу не совершенно оригинальной была тактика «каменного урагана». На переднем крае наших позиций, например, на Острой горе, бойцы и жители партизанского района складывали камни в большие кучи, которые затем лавиной катились с обрыва на атакующих вражеских солдат. Каменный ураган с крутого горного обрыва сотрясал поле боя с грохотом грозной молнии, поднимал густые облака пыли, вроде порохового дыма. Под такими каменными ударами холодели сердца захватчиков. Это тактическое новшество производило большой эффект в деморализации вражеских кавалерийских частей, а также в блокировании автомобильного и артиллерийского движения.
В рядах героев, рожденных боевой операцией в Мацуне, оказался тот партизан, который после боя получил прозвище «Тринадцать пуль». Надо сказать, что в Ванцине юноша считался сорвиголовой. Скандальная репутация «любителя авантюр» начала ходить с той поры, когда парень по поручению комсомольской организации захватил оружие в какой-то налоговой конторе, что находилась на берегу реки Туман. Неожиданно он появился там и представился: «Здравствуйте, господа! Я корейский гражданин, комсомолец». Потом, выхватив из-за пояса пистолет, спокойно забрал три висевшие на стене винтовки. Затем спокойно позвонил по телефону в полицейский участок и произнес в трубку: «Что вы делаете, сволочи! Здесь появился коммунист. Сейчас же всем сюда! Живо!» Полиция в пожарном порядке отправила на место происшествия всадников. «Тринадцать пуль» еле успел увернуться от облавы. После этого он довольно часто повторял подобные трюки. Нет необходимости рассказывать, какой критике подвергла его комсомольская организация.
Этот самый парень — «Тринадцать пуль» совершил беспримерный ратный подвиг, который яркой страницей вошел бы в летопись антияпонской революции. Было это на посту у входа в ущелье, заросшее полынью. Там постоянно держала оборону заградительная группа в составе 10 с лишним бойцов. Возглавлял ее тот самый сорвиголова «Тринадцать пуль» — командир взвода и комсорг группы. Ночью к посту приблизился крупный отряд карателей, состоявший из японских, а также маньчжоугоских солдат и отряда охраны. Бесшумно окружив ущелье, заросшее полынью, враги набросились на партизанский пост. До самого рассвета группе пришлось вести жаркие бои. Защитники поста семь раз отбивали вражеские атаки. В конце концов рухнула часть будки — бревенчатого домика. Под градом смертоносного металла «Тринадцать пуль» обратился к комсомольцам группы с призывом: «Товарищи! За нами партизанская база, наши дорогие братья и сестры. Если отступим хотя бы на сажень — навеки запятнаем честь корейской молодежи. Пусть пули прошьют наши тела сотни раз, но мы должны отстоять пост, сражаться не на жизнь, а на смерть!» Бойцы, охваченные ненавистью к врагу, намеревались броситься в рукопашную схватку со штыками наперевес. Их душевный порыв хорошо понимал и сам «Тринадцать пуль». Но в этот момент он сумел овладеть собой, думал, что надо выполнить до конца боевое задание. Этот воинственный парень, о котором ходили слухи, порожденные его излишней бравадой и авантюризмом, уже успел к тому времени стать испытанным командиром, который сумел сохранить светлый ум и холодный расчет в смертельно опасный час.
Когда брошенные на подкрепление наши бойцы прибежали к ущелью, заросшему полынью, то увидели на посту сраженного насмерть тринадцатью пулями отважного паренька. С тех пор пристало к нему прозвище — «Тринадцать пуль». Среди защитников поста были бойцы с двумя, тремя, семью ранами. После боя всех этих смельчаков стали называть «Две пули», «Три пули», «Семь пуль».
Юношу ванцинцы называли «Тринадцать пуль» вместо его имени. Так звал его и я. А вот его настоящее имя совсем исчезло из человеческой памяти.
Очень жаль, что я сейчас не могу вспомнить его настоящее имя. Но утешаю себя тем, что ведь главное для читателя не то, какое имя он носил. Неизгладимое впечатление производит его прозвище «Тринадцать пуль», рожденное в суровые дни антияпонской войны.
День ото дня бои становились все жарче. Артиллерийским огнем японской армии наш Сяованцин был превращен в сплошное пепелище. Жители, оставив свои насиженные места, нашли для себя пристанище в Шилипине.