— Божий дар для женщин, — сказала Диди.
— Привет, Муз, — нехотя помахал ему Билл Джейкобс.
— Привет, детки. Здоров, Билл, Стью. О, Диди и малышка Сью! Бетти, крошка, где ты пропадала? — Тут он увидел Дженкинса. — Чтоб я так жил, да у нас здесь настоящий смешанный пикник.
— Возьми банку пива и не выступай, — коротко сказал Билл Джейкобс.
— Шо, шо, как мы говорим у нас в Алабаме. Не откажусь.
Он открыл банку.
— Кто-нибудь из вас видел такое раньше? — Он откинул голову назад и стал лить пиво прямо в глотку, не двигая кадыком.
— Алан Дженкинс. Муз Картер.
Никто из них не протянул руку, но оба сказали: «Привет».
— Возьми еще, — предложил Джейкобс.
— Могу одну. И упаду с ней где-нибудь. — Увидев, что Стью подвинулся и освободил ему место рядом с Дженкинсом, он сказал: — Только я сяду возле моей любимой старушки Бетти — на переднем сидении, если ты не возражаешь, Стью.
Диди почувствовала, как рука Стью напряглась. Она взглянула на часы.
— Половина седьмого. Если тебе надо ехать за родителями, то уже пора.
— Пожалуй, я лучше задержусь здесь ненадолго, — пробормотал он.
— Нет, иди сейчас, — шепнула она в ответ. — Все будет нормально.
Через несколько минут после ухода Стью упали первые капли дождя.
Глава XXII
Когда приходила его очередь читать лекции администраторам-стажерам по управлению персоналом, Бен Горфинкль всегда заканчивал их кратким инструктажем о работе с непокорным подчиненным.
Даже если вы являетесь хозяином положения и можете уволить этого упрямца вот так — щелчок пальцами — лучше сначала дать ему шанс подчиниться. Если он хороший человек и подчиняется, значит, вы все уладили. Но если вы уволите его, вам придется найти замену. А откуда вы знаете, что новый будет лучше? Правильное решение — обменяться мнениями.
В понедельник, вернувшись домой с завода, он тут же позвонил рабби.
— Я хотел бы встретиться с вами, рабби, для небольшого обмена мнениями. С тех пор, как я стал президентом, мы, кажется, ни разу не говорили наедине, а накопилось много вопросов, которые нам следует уладить.
— Когда угодно.
Иногда можно договориться о встрече заранее, чтобы он немного помучился. А иногда лучше встретиться сразу же, без предупреждения, чтобы застать его врасплох, неподготовленным. Все зависит от обстоятельств.
— Может, сегодня вечером?
— В семь я иду в миньян.
— Я приглашен на обед, но если бы мы могли встретиться немного раньше…
— Да, вполне.
— Стью взял мою машину…
— Я могу заехать к вам.
Обмениваясь рукопожатием с Горфинклем, рабби невольно подумал, что со всеми президентами храма отношения у него были разными. С Джейкобом Вассерманом, первым президентом, который и выбрал его, было не только взаимное уважение, но и настоящая дружба. Несмотря на разницу в возрасте, они по-человечески нравились друг другу, и в тот первый год в Барнардс-Кроссинге Вассерманы приглашали их на обед при каждом удобном случае, а Смоллы непринужденно заглядывали к ним днем в воскресенье выпить чашку чая и поговорить. Тогда ему нужен был президент-друг. Оглядываясь назад, он понимал, что был молод и страшно неопытен и что только крепкая дружба Вассермана и уважение, с которым относилась к старику вся община, уберегли его от бесчисленных затруднений, включая основное — невозобновление контракта после испытательного года.
С Элом Беккером, ставшим президентом после Вассермана, его отношения были совершенно другими. Вначале Беккер был лидером оппозиции, и только случайно представившаяся возможность помочь ему в личном вопросе позволила рабби склонить его на свою сторону. Беккер чувствовал вину из-за своей оппозиционности и стал не только почтительным, но временами даже почти подобострастным. Сейчас у рабби не было более преданного защитника, чем Беккер, но он никогда не чувствовал себя с ним вполне непринужденно.
Мортон Шварц, третий президент и предшественник Горфинкля, относился к рабби не так. Он был дружелюбен и иногда даже несколько вольно подшучивал над его маленькими недостатками, вроде постоянных опозданий и склонности забывать о встречах, которые рабби не относил к числу первостепенных. Но это была улица со строго односторонним движением, во всяком случае, по мнению Шварца, и когда рабби иногда отвечал в том же духе, он чувствовал, что это расценивается как излишняя самонадеянность. Однако, за эти годы он закалился и находил отношение президента скорее забавным, чем раздражающим. То, что с ним заключили пятилетний контракт, возможно, было как-то связано с этим.
С Беном Горфинклем опять было все по-другому. Просидев с ним в правлении несколько лет, рабби знал кое-что о его деловых качествах, но возможностей работать вместе у них было немного, и до настоящего времени их отношения были весьма нейтральными — ни дружелюбными, ни враждебными.
Начните с непринужденного обращения. Установите дружественную атмосферу.
Горфинкль провел его в гостиную, и когда они уселись, спросил:
— Вам достаточно удобно там, рабби? Не хотите пересесть?
— Нет, здесь хорошо.
Поощряйте дискуссию, но вынудите его защищаться.
Он мягко улыбнулся.
— Скажите, рабби, каковы, по вашему мнению, цель и назначение храма и в чем заключаются обязанности раввина?
Рабби заметил жертву пешки и отказался. Он улыбнулся.
— Я провел последние полдюжины лет, занимаясь именно этим. Вы, конечно, вызвали меня — так срочно перед назначенной встречей — не для того, чтобы услышать краткий обзор всего, что я говорил с тех пор, как приехал сюда. Я уверен, у вас есть что мне сказать.
Горфинкль одобрительно кивнул. Он помолчал минуту и затем сказал:
— Видите ли, рабби, я думаю, что вы не вполне понимаете, чем вообще является храм. Я не уверен, что кто-либо из раввинов понимает это. Они слишком увлечены им; у них профессиональный интерес.
— В самом деле? Может, хотя бы вы мне это объясните?
Участвуя в дискуссии, держитесь откровенно и открыто. Дайте ему почувствовать, что вы не пытаетесь ничего скрывать.
Горфинкль проигнорировал иронию рабби.
— Вы думаете о храме как об инициативе группы религиозных людей, которая в процессе реализации притягивает других религиозно настроенных людей. — Он покачал головой. — Возможно, найдется один действительно религиозный человек, как Вассерман, например, но остальных храм интересует просто как организация. Когда же организация достигает успеха — а на это уходит много сил, — первая группа становится обузой для организации, и к руководству должны прийти люди другого типа. Иногда основатели так надуваются из-за своего успеха, что жить с ними просто невозможно. Они ведут себя так, словно храм принадлежит им, потому что они его создали. Это раздражает новых людей. Именно так случилось здесь; в некотором смысле именно поэтому я стал президентом. Но на самом деле проблема глубже: для создания организации нужны не те способности, что для ее дальнейшего функционирования. Это два разных типа людей.
— И те, и другие — евреи, — заметил рабби.
— Случайное совпадение, рабби.
— Случайное? В синагоге?
Горфинкль кивнул.
— Именно. Вы знаете, что в храме есть две фракции: моя и та, которую возглавляет Мейер Пафф. А Пафф, при всей его ортодоксальности, не так уж сильно интересуется иудаизмом или религией вообще. Вы что думаете — люди участвуют в деятельности храма потому, что они религиозны? Что религия для них так уж важна? — Он покачал головой в знак резкого отрицания. — Нет, рабби. Знаете, что их привлекает? Их привлекает храм как организация.
Каждый человек хочет быть чем-то, быть кем-то. Ему нужно ощущение успеха. Он ходит в школу, поступает в колледж, мечтает стать кем-то, кем-то значительным. Потом он находит себе работу или открывает какой-нибудь мелкий бизнес и думает, что наконец-то нашел свой путь. И вот ему тридцать пять, и он уже понимает, что не станет Президентом Соединенных Штатов или полководцем, не получит Нобелевскую премию; его жена — не кинозвезда, и его дети — не гении. Он начинает понимать, что вставать утром, идти на работу, возвращаться домой и ложиться спать, чтобы утром встать и идти на работу, — весь этот цикл не изменится каким-нибудь необыкновенным образом. Вся его жизнь такой вот и останется, до самой смерти. А после смерти о нем будет помнить только семья.
Трудно смириться с этим в таком обществе, как наше, где каждый исходит из предположения, что может стать Президентом Соединенных Штатов или, по крайней мере, миллионером. И тогда эти люди с головой окунаются в работу организации, где можно стать важной персоной. Когда-то это были масонские ложи, где они могли носить необычную форму и необычный титул. Но ложи нынче несколько не в моде, и в американском городе вроде Барнардс-Кроссинга для приезжих — евреев или христиан, особенно для евреев — не так просто занять достойное место в политической жизни города. И вот есть храм — их организация. Они могут что-то делать и быть кем-то. Есть храм и «Братство», а для женщин есть женская община и «Хадасса»[35]. Все, что от них требуется, — хоть чуть-чуть что-то делать, и рано или поздно они станут важными персонами. Они станут председателями комитетов, или просто будут при какой-то должности. Они увидят свои имена в газетах. И если вы думаете, что это не важно, поговорите с какой-нибудь женщиной, которая, скажем, укладывала салфетки для завтрака, который устраивает «Хадасса», и которую не упомянули среди прочих, принимавших участие.
Но вернемся к Паффу. Пока он был у руля, он пользовался влиянием. Теперь, утратив власть, он утратил и влияние, и это раздражает его.
— Если бы дело было только в этом, — мягко ответил рабби, — разве он стал бы жертвовать такие большие суммы, так много работать и отдавать так много своего времени?
Горфинкль пожал плечами.
— То, что для вас большая сумма, рабби, не большая сумма для Мейера Паффа. Когда вы уже достигли определенного уровня жизни, а у вас вдруг появляется много денег, вам нелегко коренным образом изменить этот уровень. Ну, купите вы машину побольше, пару лишних костюмов поэлегантнее, несколько лишних пар обуви подороже. И все это еще пустяк. Есть огромная сумма денег, которая все увеличивается, а вы даже и не приблизились к возможности потратить их. Что вы с ними делаете? Вы используете их для рекламы. Вы переезжаете из дома за тридцать тысяч долларов в особняк за сотню тысяч. Вы покупаете картины, приглашаете дизайнера по интерьеру. Почему? Потому что у вас внезапно появился художественный вкус? Нет. Вы преуспели, но вы не ощущаете никакой разницы. Поэтому вы делаете вещи, доказывающие другим, что вы преуспели. Их зависть или уважение дают вам ощущение значительности. Одни выставляют себя, другие — себя рядом с дорогостоящими женщинами. Третьи, как Пафф, дают свои деньги организациям, из которых можно извлечь пользу.