— Вы не должны так думать, мистер Картер.
— Мне стало легче от того, что я сбросил с себя эту тяжесть, рабби. Я должен был рассказать это кому-то, и просто не мог сказать об этом жене. О, я знаю, что пути Господни неисповедимы, и это часть какого-то великого плана, выходящего за пределы моего понимания, или же это наказание мне или, может, даже моей жене за грехи, совершенные в прошлом. Но я хочу, чтобы вы знали, что моя собственная вера не дрогнула — ни на мгновение. И если мой гнев заглушил голос, это тоже, возможно, было частью божественного плана. А может, это должно было научить меня, что мой гнев греховен.
— Вы намекаете, что Господь мог взять жизнь вашего сына только для того, чтобы научить вас сдерживать свой гнев? — резко спросил рабби.
— Я не знаю, но долг Его слуг пытаться понять Его. А иначе зачем мысли приходят в мою голову?
— Не все мысли, которые приходят в голову человеку, мистер Картер, вложены туда Богом. И не все, что происходит вокруг, — Его дела. Если вы видите Его руку во всем, что происходит, через некоторое время вы начнете обвинять Его во всех отталкивающих и страшных событиях. Некоторые вещи — результаты наших собственных ошибок, а некоторые происходят просто случайно.
Картер поднялся.
— Мне не нравятся ваши слова, рабби. Мне кажется, что это говорит о недостатке веры, а я не ожидал этого от вас. Или вы говорите это только для того, чтобы мне стало легче. — Он пошел к двери. Было очевидно, что он уязвлен. — Вот увидите, рабби, — сказал он и похлопал его по руке, — если у вас есть вера, в конце концов все станет на свои места. — Лицо его вдруг прояснилось и даже смягчилось в улыбке. — Кстати, они поймали этого цветного парня, который отобрал жизнь у моего мальчика. Они привели его, когда я был в отделении.
Картер ушел, и рабби повернулся к Мириам.
— Где мое пальто? Я еду в участок.
Глава XLVIII
Бен Горфинкль позвонил в первой половине дня, чтобы сказать, что придет домой на ленч.
— Я хочу поговорить со Стью. Он еще не ушел?
— Он еще в постели, Бен.
— В одиннадцать часов? Может хотя бы к полудню он снизойдет до разговора со мной?
— Вчера ты допоздна расспрашивал его про встречу.
— Я лег не раньше, и встал, тем не менее, вовремя.
— Он же еще ребенок, им нужно больше спать. Что-нибудь случилось?
— Просто я хочу поговорить с ним. Постарайся, чтобы он был дома, когда я приду.
Он заканчивал свой спартанский ленч, состоявший из сэндвича и кофе, когда, зевая и потягиваясь, появился Стью в пижаме и халате.
— Что случилось, папа?
— Если бы ты встал вовремя, ты мог бы услышать новости по радио. Арестовали того парня, Дженкинса.
— Ого! И что?
— Я говорил с одним из наших заводских адвокатов. Он считает, что с нашей стороны было ошибкой позволить Лэнигану допрашивать вас без присутствия адвоката.
— Естественно, он же адвокат. Что он еще сказал?
Старший Горфинкль отметил в уме проницательность сына.
— Во всяком случае, он согласен со мной, что твое положение отличается от других, и если ты правильно разыграешь карты, ты вообще не будешь замешан. — Заметив, что сын собирается возразить, он решительно продолжил. — Нет, послушай меня, хорошо? Есть только три вещи, три препятствия, которые нам надо преодолеть. Прежде всего, вопрос проведения пикника на Тарлоу-Пойнт. Если это частный пляж, то вы нарушили владение. Насколько я могу понять, ты не имел никакого отношения к решению устроить там пикник, но, с другой стороны, ты вел машину. Далее, насколько я понимаю, даже городской совет не уверен, частный это пляж или нет. По моему мнению, для тебя совершенно безопасно признать, что ты знал, что вы идете на Пойнт. Просто ты думал, что пляж общественный, потому что там и раньше проводили пикники.
— Да, конечно…
— Послушай, пожалуйста! Хорошо. Ты уехал перед грозой и не имел никакого отношения к взлому Хиллсон-Хаус. Правильно? И когда ты вернулся — я имею в виду, в первый раз, — ты не входил, так ведь?
Стью покачал головой, не понимая, к чему отец клонит.
— Ты услышал их голоса внутри, и когда ты крикнул, что вернулся, они открыли дверь. Правильно?
— Я еще и стучал…
— Но ты услышал их внутри. Именно поэтому ты стучал. Чтобы дать им знать, что ты вернулся. А сам ты не входил. Правильно, не входил?
— Да, они сами вышли.
— Хорошо. Пока ты вне подозрений. Ты был точно в таком положении, как водитель автобуса или шофер такси, который отвозит компанию людей на вечеринку и потом возвращается за ними. Теперь, когда вы вернулись, чтобы забрать этого мальчика, Муза, — вот тут ты сделал ошибку, потому что у тебя не было никакого права входить в этот дом. Одна вещь, конечно, говорит в твою пользу — дверь была открыта, так что это не взлом и не вторжение. И все это время ты думал, что там, в доме, лежит твой больной друг — возможно, серьезно больной…
— Ты имеешь в виду Муза? Он вовсе не был мне другом.
— Он твой одноклассник? Ты никогда не дрался с ним? Значит так: он был твоим другом. И он был болен…
— Он был пьян.
— Ты этого не знал. Ты знал только, что тебе сказали, будто он потерял сознание. Вроде как упал в обморок. Ты был на машине, и, естественно, не раздумывая решил помочь ему. — Он пристально посмотрел на сына, словно провоцируя его возразить против такого объяснения. Но Стью молчал, и он продолжил, наклонившись вперед:
— Пожалуйста, это важно, и я хочу, чтобы ты обратил на это особое внимание. Когда ты увидел Муза, ты понятия не имел, что с ним. Ты не врач. Все, что ты знаешь, — он лежал без движения. Ты собирался быстро уйти оттуда за помощью, позвонить в полицию или врачу. Тебе и в голову не приходило, что он мог быть убит. Ты знаешь только, что он выглядел неестественно…
— Но это выглядело, как убийство, потому что кто-то ведь натянул ему этот пластик на голову.
— Ты же не видел, как они завернули его вначале?
— Да, но…
— Послушай, я пытаюсь тебе объяснить, что ты ни в чем не замешан. Ты не выбирал место; ты не забирался в дом; ты вернулся забрать Муза только потому, что он был болен, а у тебя была машина; и, наконец, когда ты увидел, что он очень болен, твоей единственной мыслью было оказать ему помощь.
— Но Диди и Билл сказали…
— Ты вряд ли запомнил, что они говорили. Ты только помнишь, что был какой-то разговор про Муза и про то, как они положили его на кровать. А деталей ты просто не помнишь. Тебя там не было; ты ничего не видел и ничего не знаешь.
— Да, я просто очень осторожный человек.
— Вот именно, — нетерпеливо сказал отец.
Стью встал.
— А потом, когда все закончится, что я буду делать? Найду себе новых друзей или перееду в другой город? А с самим собой как мне быть? Я просто тупой щенок, а ты — находчивый, классный руководитель. Только ты, пожалуй, слишком находчив. Никто, и уж тем более Лэниган, не поверит во все эти мои благородные намерения. Я на все сто уверен, что если я ни в чем не замешан, то Лэниган и не собирается втягивать меня. И еще: я ни за что не поверю, что ты беспокоишься только обо мне. — Он направился к двери и уже с порога сказал: — Ты и твоя репутация — вот о чем ты беспокоишься.
Вошла миссис Горфинкль.
— А где Стью? Вы закончили?
— Да, мы закончили, — сквозь зубы ответил муж.
— В чем дело? Опять поссорились?
— Для кого ты еще работаешь, пашешь, надрываешься, если не для детей? А что получаешь в ответ? Для них ты — лицемер, думающий только о себе.
Глава XLIX
Дженкинс с любопытством переводил взгляд с рабби на Лэнигана.
— Этот парень грузил меня весь вечер, а вы удивляетесь, почему я не хотел помочь доставить его домой, чтобы папочка не узнал, что он напился? Мне больше хотелось не валандаться с ним, а посмотреть, как старик спускает с него шкуру. Я не считаю, что надо подставлять вторую щеку, как учат религиозные типы вроде вас, рабби.
— Мы такому не учим. Это христианский принцип, а мы считаем, что это потворствует злу.
— Ого, интересно.
— И ты решил вернуться туда, где вы его оставили, — подсказал Лэниган.
Негр пожал плечами.
— И не думал, если хотите знать. Я просто хотел свалить. Они же дети — неплохие, в основном, — но дети.
— И решили вернуться домой, — предположил рабби.
— Ну да. Вообще-то вечер был страшно нудный. Дети в этом не виноваты, что они могли сделать? А оставаться было уже невмоготу. Так что я забрал у Диди свой мотоцикл и смылся. Только отъехал, как опять начался дождь. Тут я и вспомнил про Хиллсон-Хаус, где дверь открыта…
— Что было ближе, Хиллсон-Хаус или Диди? — спросил рабби.
Дженкинс пожал плечами.
— Какая разница? Хиллсон-Хаус по дороге, а к Диди надо было возвращаться.
— Ты, конечно, и думать не думал про Муза, который лежит там крепко связанный и беспомощный? — язвительно спросил Лэниган.
— He-а, пока не вошел, — весело сказал Дженкинс.
— Но перед этим осторожненько перевел мотоцикл через тротуар и спрятал за кустами.
— А как же еще, прав-то у меня не было никаких, чтобы там быть, хоть бы все двери были открыты. — Он перевел взгляд с одного на другого, чтобы убедиться, что они поняли. — Поэтому я и запер дверь, когда вошел.
— Зачем?
— Ребята говорили, что полицейский патруль иногда проверяет, заперта ли дверь. Потом я выглянул и увидел проезжающую машину. Напротив дома она притормозила и еле ползла, будто водитель пытался что-то рассмотреть. Но так и не остановилась.
— Пафф, — сказал Лэниган в сторону рабби. Рабби кивнул.
— Я слегка испугался, — продолжал Дженкинс, — и задернул шторы. У меня был фонарик, но я заметил, что сквозь шторы виден свет уличного фонаря, значит, с улицы свет в доме тоже могут увидеть. Поэтому я распустил плотные бархатные портьеры и уже в полной темноте спокойно включил фонарик.
— Ты входил в маленькую комнату посмотреть на Муза? С ним было все в порядке?