Тем не менее, я возымел против него подозрение, не шпион ли он какой-нибудь державы, подбирающийся к моему поручению, и поэтому решил принять меры, чтобы не дать себя провести. Пройдя в уборную, я осторожно вскрыл пакет, чертежи переложил в портфель, а пакет набил газетами и вновь тщательно зашил. Выйдя оттуда, я положил портфель на сетку у сидения и как бы перестал обращать на него внимание. Пакет же я держал в руках и делал вид, что он для меня весьма важен.
Около 10 часов вечера кондуктор спустил у хвостовой части каюты серебристый экран, занавесил окна и предложил посмотреть радио-кино-пьесу, сопровождаемую радиоконцертом. На экране перед нами проходила американская драма в красках, с невероятными приключениями.
Проекционный аппарат состоял из маленького столика, с ящиком и трубкой. Картина же — лента — двигалась где-то в Париже, и радио-волны, попадая в наш ящик и проходя через кино-приемник и трубку, давали на экране прекрасные, полные жизни, картины. Радио-музыка, восхитительная по тембру и мелодичности, усиливала впечатление.
Я уселся в глубине погруженной в полумрак каюты, положив сверток с газетами слева от себя на стол. Далее, у открытого окна «случайно» расположился- подозрительный незнакомец. И вот, когда, как ему казалось, я, увлеченный экраном и музыкой, перестал обращать внимание на пакет, он протянул руку к нему, схватил его, затем быстро сорвал со стены парашют и прицепил его к спине. В этот момент я, с криком «держите вора», вскочил и хотел схватить его. Но он выхватил револьвер и выстрелил в меня. Однако, темнота и быстрое мое движение в сторону спасли меня. Сам же он через мгновение выскочил в окно и я, высунувшись из него, видел лишь глубоко внизу исчезающее белое пятно раскрывшегося парашюта.
Я забыл сказать, что пассажиры, для того, чтобы слышать радио-музыку, были снабжены другими слуховыми наушниками. Выстрел был достаточно силен, чтобы обратить внимание, а дальнейшая сцена исчезновения вора взбудоражила всех. Сеанс был прекращен. Зажгли свет. Прибежали кондуктор, аэронавигатор и помощник пилота, которым я и рассказал о похищении пакета, упомянув также о своей мере предосторожности и что вор похитил не документы, а ненужные газеты.
«Тем не менее, этого нельзя оставить безнаказанным. Это уже второй случай воровства на этом участке. Но мы уж предприняли кое-какие меры».
С этими словами помощник подошел к радио-телефону, соединился с ближайшим воздушным полицейским постом и указал время, место и обстоятельства похищения.
«Если вы желаете подождать в Бресте, то пакет будет Вам туда доставлен», уверенно заметил мне помощник пилота.
«Нет», ответил я, «пусть эти газеты останутся вору на память. Я же не заявляю на них никаких претензии».
Позднее, уже в Нью-Йорке, я узнал, что вор был пойман через два часа следующим образом. Из полицейского, ближайшего к месту кражи, аэродрома вылетел бесшумный геликоптер с 5 полицейскими. Приблизившись к месту кражи, он начал медленно крейсировать над полями, освещая прожектором каждую рытвину и кустик. После недолгих поисков, вор был замечен и, хотя он старался скрыться бегством, однако, геликоптер быстро настиг его. С аппарата, при помощи парашюта, спустился на землю вооруженный полицейский и, под угрозой выстрелов, заставил вора остановиться. Пакет мне впоследствии был прислан в Россию, а вор понес должное наказание.
Все это приключение ни на минуту не задержало нашего полета.
Приближался Брест. Никому не хотелось спать. Все смотрели в окна; в одном углу певица-француженка услаждала слух своим приятным голосом, в другом — азартно играли в поккер. Я же вел свой дневник и, немного возбужденный происшедшим нападением, подозрительно косился на окружающих, как бы опасаясь повторения воровства. К 12 часам ночи (8½ ч. вечера) стало уже значительно темнее. Кое-где виднелись мерцающие огни аэромаяков. Красив был закат солнца, которое долго еще нам светило в то время, когда земля уже вся была в сумерках.
Но вот уже земли почти не видно. Наступила ясная звездная ночь. Маяки блистали почти через каждые 50 километров.
В промежутках между этими маяками, через каждые 3 километра светились автоматические малые маяки, которые не требовали за собой ухода около 4 месяцев. При пасмурной погоде и ночью они сами зажигались, а при ясной погоде {и} днем — потухали.
Благодаря всем этим огням, наш путь вдоль земли казался бесконечной линией, усеянной как бы фонарями.
Уже давно на западе блистал брестский аэромаяк. Колоссальное сооружение. Сила света его достигает 2-х миллиардов свечей. Он в ясную ночь с большой высоты виден за 400 километров, в обычную же погоду его заметно за 250 километров. Он, ведь, указывает путь аэро-кораблям, летящим на Францию через Атлантику из Северной и Центральной Америки.
Вот маяк все ближе и ближе. Полет делается медленнее, мы быстро спускаемся; чтобы не закладывало в ушах, приходится часто глотать воздух. Еще несколько минут, и я вижу обширный аэродром, освещенный, как днем, снопами света, бросаемого сверху вниз серией прожекторов, расположенных с подветренной стороны поля. Так как мы спускаемся против ветра, то свет приходится сзади нас и не слепит глаза. Да, впрочем, это и не важно. У пилота одеты очки, не пропускающие ярких лучей.
Центр аэродрома, кроме того, обозначен серией круглых окон в уровне земли, как и на Ходынском аэродроме.
Через несколько секунд мы касаемся колесами земли. Небольшой пробег, замедленный веревками с привязанными по концам мешками и уложенными по земле поперек нашего пути. Крючок, спущенный с аэроплана, задевает за веревки, тянет мешки за собой и это быстро задерживает наш аппарат.
С удовольствием мы выходим из каюты, где провели безвыходно 15½ часов. Наше прибытие в Брест отмечено по времени в 12 час. ночи. А ведь мы вылетели еще только сегодня в 8 час. утра из Москвы и сделали не много-не мало 3.100 километров. В Бресте нам предстояла пересадка на транс-океанский гидро-аэроплан. Отправление было назначено на 10 часов вечера по местному времени.
Мы перевели часы назад почти на 2 часа. Я вместе с другими направился к великолепному многоэтажному зданию, с совершенно плоской крышей. Это был аэровокзал. Местные пассажиры направились в таможню. Транзитные же, и я в том числе, были освобождены от этой формальности, и, после визирования паспортов французским, а также находившимся здесь американским чиновниками, я отправился осматривать здание.
Вокзал этот обслуживает местное воздушное сообщение с Францией, международное — с Англией, Испанией и Португалией и, главное, транс-атлантическое — с Северо-Американскими Соединенными Штатами, Канадой и Мексикой.
Нижний этаж предназначен для таможни, паспортного отделении, аэрополиции, касс, багажа. Тут же находятся уборные, парикмахерская, ванна, вестибюль для пассажиров, дамская и курительная комнаты, почта, медицинский кабинет, телеграф и буфет.
Во втором и третьем этажах находится гостиница для приезжающих. В остальных — служебные помещения и квартиры служащих. На самом же верху — радио и метеорологическая станции, при чем на плоской крыше была установлена серия всевозможных приборов. Кругом аэродрома виднелись многочисленные ангары, погреба с бензином и маслом, электрическая станция, а вдали возвышался величественный аэромаяк, вращающийся купол которого попеременно освещал весь горизонт и отбрасывал в то же время сноп света вверх.
Подобный этому маяк, как мне сказали, стоит на другой стороне океана.
«Вы его увидите завтра», заметил мне один из служащих.
«Как завтра?», изумился я.
«Да так. Ваш отлет из Бреста назначен сегодня, в 10 часов вечера. Перелет через океан — 5.200 километров — потребует всего лишь 17 часов; следовательно, вы и будете в Нью-Йорке завтра, в 5 часов дня по Брестскому или в 1 час 22 минуты дня по Нью-Йорскому времени».
Я невольно вспомнил свое первое путешествие в Америку в 1904 году на пароходе, когда я более короткое расстояние из Квинстауна (Ирландия) в Нью-Йорк шел 5½ суток, а обратно — из Нью-Йорка в Гамбург — почти 7 суток. Теперь же более длинный, чем первый путь, я пролечу всего лишь в 17 часов.
«Ваш перелет будет обычным», продолжал мой собеседник. «Теперь экстренные транс-атлантические аэропланы с дипломатической почтой или с американскими миллиардерами покрывают это расстояние в 12 часов, делая по 400 километров в час».
В это время загудела сирена автомобиля, и я поспешил занять в нем место, чтобы ехать в порт, где нас ожидал гидро.
Минут через 5 мы медленно въезжали на широкий помост обширной гавани. В конце помоста виднелись серебристые крылья гигантского аэроплана, напоминающего при свете электричества какую-то чудовищную птицу. Он величественно держался на воде, опираясь на нее своей длинной двухэтажной каютой, сквозь окна которой, в потоках света, я видел группы людей — моих будущих спутников.
Новая, краткая проверка паспортов. Погрузка почты. За мной захлопывается дверь. Слышится звук сирены. Я спешу в носовую каюту, перед которой имеется крытый и остекленный балкон, возвышающийся метров 6 над водой. Внезапно из двух глаз нашего аппарата вспыхивают два снопа света, освещающие далеко вперед пустынный гидродром.
Вот заработали моторы. Сначала тихо, потом сильнее. Аппарат содрогнулся, и сдвинулся с места. Вода стала уходить под нами быстрее и быстрее. Несколько прыжков. Брызги фейерверком разлетаются во все стороны. Вот прыжки слабее и слабее. Наконец, мы, пробежав около 1½ километров, медленно и величественно поднимаемся над водой. Оглядываюсь назад. Вижу огни города, суровые громады французских броненосцев в отдаленной военной гавани, мол, ограждающий нашу гавань, впереди же виднеется темная масса Атлантического океана.
Мы вылетели строго по расписанию в 10 часов вечера. Неизведанное пространство манит и пугает меня. Ведь я углубляюсь сразу в два океана: водный и воздушный. У каждого свое очарование, но и свои опасности. Как то выдержит наш аэроплан этот перелет?